М и к о л а. Что-то сидеть дюже холодно… Ах, вражий сын… Придумал, а?..
В и к т о р. Чего у тебя, дед?
М и к о л а. Да вот… Шило ускочило, подай, будь друг ситный.
В и к т о р. А вот если бы тебя спросили, Микола Степаныч… Подошли и спросили: зачем ты живешь, дед?
М и к о л а. Я-то? А для удовольствия! Так бы и ответил!
Входит О л ь г а.
О л ь г а. Опять на моем столе?..
М и к о л а. Ну, ягода-малина… С этим-то вопросом ты к ней, в самый раз будет.
О л ь г а. С каким вопросом?
М и к о л а. А зачем живем, спрашивает. Для мировой революции, а?
О л ь г а. Правильно, дед. Для мировой революции. Слезай с моего стола.
М и к о л а. Сей момент!
О л ь г а. Между прочим, сам же революцию делал. И шашку, между прочим, от Блюхера получил…
М и к о л а. Я ее не между прочим получил… И ты мою шашку не тронь. Умны больно! А ни хрена не понимают! Шашка мне за дело дадена… За те слова мы жизнью платили, а теперь ты их по любому поводу… скажешь и под мышкой чешешься! Палец из-за тебя шилом пропорол!
В и к т о р. Не сердись, дед… Я просто так спросил.
М и к о л а. Да я что… Я ничего. Ребятня, небось, в школе донимает? Понимаю. Знать хотят. Когда-то еще уразумеют, каким горбом знание дается…
О л ь г а. Виктор, а дед у нас теперь малину разводит…
М и к о л а. Точно, моя малина по всему городу… Постой! Ты чего хочешь сказать? Ты что хочешь сказать-то? (Пробует оторваться от стола.) Прилип… Нипочем не берет… На совесть сработал, мошенник! Малину разводит… Ну, и развожу… Да лучше моей малины в районе нет!
О л ь г а. А твой дружок Сердюков клубникой на рынке торгует. А ордена в мешочке, в нижнем ящике комода… Тема для статьи будь здоров, а?
М и к о л а. Какая еще тема?
О л ь г а. Шучу, дед, шучу. Ты у нас молодец, до базарного прилавка не дошел.
М и к о л а. Ты это что? Сердюков — он ведь не ворованным торгует… сам выращивает…
О л ь г а. Радость какая, что Сердюков вором не стал…
М и к о л а. А ты его старые заслуги вспомни!
О л ь г а. Я-то как раз помню… А у тебя глаза усталые, Витька. Не мужское это дело — учителем быть. Давно тебе говорю — на другую работу надо. Учитель… И в двадцать пять лет учитель, и в шестьдесят учитель.
М и к о л а. А что? Можно и на другую работу, конечно.
О л ь г а. Даже дед говорит!
М и к о л а. Вот у нас в кочегарке место освободилось.
О л ь г а. Может, ты все-таки перейдешь на стул?
М и к о л а. Так ведь внуков-правнуков качаю…
О л ь г а. И так спят.
М и к о л а. Они, конечно, спят… А у меня обратно работа — валенок ремонтирую.
О л ь г а. Шуточки шутишь, дед?
М и к о л а. Ей-богу, глянь — дыра! (Так подергался, этак подергался — отклеился.) А насчет того, что ты против кочегарки носом дернула… Напрасно. Шуруешь в печке, а там огонь. А огонь всегда на размышление вызывает. Вот в лесу, у костра, все обязательно о жизни думают…
О л ь г а. Ну, не велик мыслитель. Не известно, до чего додумается!
М и к о л а. А не страшно. Один глупость придумает, другой умность. Глупость в брак спишем, умное в дело пойдет. А как же! Глупости бояться — умным не быть.
В и к т о р. Это ты хорошо, дед…
О л ь г а. Не знаю, не знаю…
М и к о л а. Опасаешься? А чего? У нас силы достаточно. Ни соску нам совать, ни под стеклянный колпак сажать — ничего этого, друг ситный, нам не надо. На любую материю разума хватит. А насчет опять же кочегарки…
О л ь г а. По-твоему, только рабочим почетно быть?
М и к о л а. Во! В самый раз сказала. В том и есть почет, чтоб рабочим быть. Хоть ученый, хоть инженер, хоть, как Витька, учитель, или в той же кочегарке — везде рабочий! И пока я вижу, что ты рабочий, пока ты дело на пользу всем делаешь — мой почет тебе и уважение. Вот, Витька, дядя твой, Григорий Борисович Гринев. Как считал я его полезным обществу, так и теперь считаю. И когда у меня в подручных на металлургическом ходил, и когда всем в городе известным стал. В любом месте нужный человек!
О л ь г а. В мой огород камешек, что ли? Не дело, по-твоему, делаю? А газеты, между прочим, каждый день читаешь.
М и к о л а. Не придуряйся, понимаешь, о чем я говорю. Вот я тебя в свое время, прошу прощения, на горшок сажал, а ты меня сейчас за советскую власть агитируешь. Меня, — когда я и есть эта самая власть. А чего ты в жизни видела, о чем в жизни знаешь? Школа да институт — и сразу в агитаторы. Агитатором быть — не сапоги латать, это надо особое сердце иметь, знать поболе других, да и любить поболе, чем прочие. Вот тогда я, может, и послушаю. Я ведь вижу, куда ты направление держишь, вижу, внучка…
О л ь г а. Хочешь, откровенно скажу? Отстал ты, Микола Степаныч. До сих пор на своем коне скачешь и саблей машешь. Не понимаешь, что мечи давно на орала перековали. Что вспахана земля и засеяна, и урожай дала. Урожай мы сейчас собираем, дед! Так сказать, хлебы белые печем.
М и к о л а. Это ты интересно объяснила… То есть пользуйся делом своим для власти, для продвижения, для славы пустой или барахла модного…
О л ь г а. Дед, не опошляй!
М и к о л а. Не тот какой-то у тебя урожай получается. Не хочу я за такой стол садиться… (Уходит.)
В и к т о р. Интересный он, дед…
О л ь г а (у окна). А я что говорю? Юрку в малине застукал — метлой шуганул. Можешь посмотреть, как коммунист превращается в собственника.
В и к т о р. Он интересный, дед…
О л ь г а. Если встречаться с ним раз в месяц… Но, может, поговорим о другом?
В и к т о р. Хорошо.
О л ь г а. Извини за этот ералаш. Ремонт… Хотя не в ремонте дело. Просто мне здесь негде жить. Отдала сначала свою комнату Константину, когда он женился. Теперь эти младенцы — они спят в любом месте… Дед вечно сидит на моем столе… Я здесь больше не могу.
В и к т о р. Пойдем к нам.
О л ь г а. Да? Правда?.. Сегодня ночью мне вдруг показалось, что ты раздумал.
В и к т о р. Нет. Я не могу раздумать.
О л ь г а. А если я захочу проверить? Захочу испытать тебя? Совершу подлость? И тогда не откажешься?
В и к т о р. Тем более тогда.
О л ь г а. Почему — тем более?
В и к т о р. Оставить человека в подлости — все равно, что оставить в болезни.
О л ь г а. Не знаю… Ты вызываешь во мне протест… Когда ты приходишь, мне хочется поскорее от тебя избавиться… будто через тебя меня видят другие… А я не хочу! Но когда тебя нет… Тогда мне кажется, что я совсем не существую. Ты нужен мне, чтобы существовать!.. Ненавижу себя, что сказала это… Я этого не говорила.
В и к т о р. Я знаю.
О л ь г а. Что ты знаешь?
В и к т о р. Все это… Мы с тобой родились в один день.
О л ь г а. Ты меня любишь?
В и к т о р. Когда люблю, когда нет. Это не имеет значения. Мы родились вместе.
О л ь г а. Каждый раз ты заводишь меня в дебри. А хочу быть дома… Немного посидим и пойдем.
В и к т о р. Да.
О л ь г а. Все-таки я любила этот дом.
В и к т о р. А сейчас?
О л ь г а. Сейчас нет. Эта женщина… От нее пахнет молоком.
В и к т о р. Смешное объяснение.
О л ь г а. Я с детства не выношу молока. Кстати, что за новая история с вашей Марией Кирилловной?
В и к т о р. С нашей Марией Кирилловной… Кто-то сказал девочке, что ее мать, директор школы, напрасно обиженная, благородная, справедливая, — ведь это отец у них был гадкий, гадкий! — что ее мать бегает на свидания к мужчине, у которого есть и жена и дети. В результате появилась эта трагическая записка: «Все ложь…»
О л ь г а. И все-таки это частный случай…
В и к т о р. У меня был трудный день…
О л ь г а. А ты седеешь. Вот седой волос. И вот… А у меня ни одного. Тебе нравятся мои волосы? Все говорят — шикарные…
В и к т о р. Мы с тобой часто ссоримся, да? Наверно, у нас обоих вздорный характер… И сколько я помню, мы ссорились всегда. Еще в школе, когда ты была с бантиками. Ты была самая строгая, самая чистенькая, самая правильная. Ты ни в одном диктанте не делала ошибок. Это потрясло меня больше всего: ни в одном диктанте ни одной ошибки!
О л ь г а. Ты хоть сейчас научился писать слово винегрет?
В и к т о р. Боюсь, что нет…
О л ь г а. Бедняга! Чему же ты учишь ребят?
В и к т о р. Мне бы хотелось научить их пониманию.
О л ь г а. У тебя морщины около глаз… Зачем тебе морщины, Витька?
В и к т о р. У тебя жесткие руки.
О л ь г а. Разве так говорят о любви?
В и к т о р. Давным-давно мать сказала мне: словами не лгать легко, душой не лги…
О л ь г а. Ты опять о чем-то другом… Могу я хотя бы дома говорить обыкновенное — земля, сад, люблю, тоскую… Хотя бы дома!
В и к т о р. Недавно, дома, полчаса назад, на этом же месте ты говорила о мировой революции.
