К р у т о в. К сожалению, не исключено.
Г а г а р и н. Человек в союзе с автоматикой — надежнее. Это бесспорно.
К р у т о в. Может, и так. Приглашаю ознакомиться с некоторыми системами в действии.
Летчики-космонавты, Хоров, Крутов и Егоров уходят. Остаются Журналист и Думенко. Из кабинета Громова выходит К о р о л е в.
К о р о л е в (радостно). Хороший звонок из ЦК партии. Такие поднимают настроение. А где же мои собеседники?
Д у м е н к о. Тут без вас космонавты Николая Владимировича в такой оборот взяли…
К о р о л е в. Вот как! Это мне нравится. Молодцы! А как вам Гагарин?
Журналист и Думенко молчат.
Осторожничаете. А мне, не скрою, пришелся по сердцу. (После паузы.) Все думаю: сделаю сегодня — завтра будет полегче. Наступает завтра — опять то же самое. Сколько себя помню, не было легких дней. Вот и сегодня. Труднейший день, скажу вам.
Ж у р н а л и с т. Проблема руководителя и коллектива?
К о р о л е в. Да, именно. Всегда конкретная, всегда социальная, всегда острая… Только не следует забывать: и личности разные, и идеи тоже разные. Нельзя всякому и всякой слепо поклоняться. Рабочие Соколов и…
Ж у р н а л и с т. Амангалов.
К о р о л е в. И Амангалов. Чудесный казах. И языкастая Маша. Это личности. В общем, роль личности в нашей жизни от малой до великой должна быть только созидательной. Иначе зачем ей быть?
Ж у р н а л и с т. Можно вопрос? Каким, по вашему мнению, должен быть современный ученый-руководитель?
Д у м е н к о. Одни предпочитают ученого-организатора, другие — лабораторно-академического ученого.
Ж у р н а л и с т. А ваша точка зрения, Сергей Павлович?
К о р о л е в. Академик Курчатов.
Ж у р н а л и с т. Сплав того и другого?
Д у м е н к о. Это и мой идеал.
Ж у р н а л и с т. Еще один вопрос. Не слишком ли мы осуждаем тех, кто думает о сегодняшнем дне?
К о р о л е в. Сегодняшнее должно быть частицей прогноза наших предшественников. Мы обязаны лишь скорректировать расхождения и смотреть в завтра, далеко в завтра. Подлинным ученым могу считать только того, кто мыслит и делает вперед хотя бы во имя двух-трех поколений. Преемственность. Нельзя каждый раз начинать все сначала. Опасно.
Ж у р н а л и с т. А как вы относитесь к людям с характером?
К о р о л е в. Это вы о Крутове? Трудно с ним, ой как трудно! Но именно на таких все держится. Под стать ему Преснякова, Фатьянов. Та-лан-ты! Такие пойдут дальше нас. А Алексей? Пять слов в день, а дел гора.
Думенко разводит руками.
Молчу, молчу. (После паузы.) Ну что же, отдохнули? Пора. Пресняков, наверное, меня уже ждет. Грешен, люблю все своими глазами посмотреть да руками потрогать: не утюги делаем. До встречи.
Думенко и Журналист уходят налево. Королев идет по цеху, замечает на ящиках плачущую Н а т а ш у.
(Наташе.) Вы ко мне?
Н а т а ш а. Нет.
К о р о л е в. Плачете?
Н а т а ш а. Кончила уже.
К о р о л е в. Очень хорошо, что кончила, а почему начала?
Н а т а ш а. Так, захотелось. А что?
К о р о л е в. Разлюбил, что ли?
Н а т а ш а (удивленно). Меня разлюбить?
К о р о л е в. О да! Ну а почему все-таки плачешь-то?
Н а т а ш а. На сессию не пускают.
К о р о л е в. Куда? Кто?
Н а т а ш а. В Бауманку. Громов. Там, говорят, Королев лекции сейчас читает…
К о р о л е в (резко). И редко, и плохо.
Н а т а ш а. Плохо? Вы его хоть раз слышали? (Гневно.) Нет!.. Вы… (Наступает.) Вы… несерьезный человек. Да вы знаете?!..
К о р о л е в (смеется). Ну, не будем ссориться. Мы же свои люди. Поедете через неделю.
Н а т а ш а. А что, меня специально ждать будут?
К о р о л е в. Полетите на служебном самолете. Успеете? (Быстро уходит.)
Н а т а ш а. И меня пустят в самолет?
К о р о л е в (кричит). Позвоните через три дня по двадцатому в девять ноль-ноль!
Н а т а ш а. А кого спросить-то? (Кричит вслед уходящему Королеву.) Как ваша фамилия? Ничего не слышу… Кого по двадцатому? Да у нас вроде и номера такого на заводе нет.
Появляется А м а н г а л о в.
А м а н г а л о в. Чего кричишь?
Н а т а ш а (в сторону уходящего Королева). Кто это?
А м а н г а л о в. Человек. (Уходит.)
Вбегает С о к о л о в.
С о к о л о в. Вот черт! Уже ушли. (Замечает Наташу.) Послушай!
Н а т а ш а. Нет, вы послушайте! Вы знаете этого человека?
С о к о л о в. Седой-то? Амангалов.
Н а т а ш а. Да нет же! Того, что в серой шляпе. Вот такой. (Изображает грузного человека.)
С о к о л о в. Многого хочешь.
Н а т а ш а. И почему это вы со мной сразу на «ты», мальчик?
С о к о л о в. Э! Да ты, пичуга, веселая.
Н а т а ш а. Это еще что за обращение?
С о к о л о в. Хочешь к нам в бригаду?
Н а т а ш а. Сейчас. Только вот шнурки от ботинок поглажу.
С о к о л о в (смеется). Я подожду.
Н а т а ш а. Я о том, с которым вы в цехе говорили. Ну, пожалуйста!
С о к о л о в. Да академик Королев. Надо бы знать.
Н а т а ш а. Академик… Да ну вас! Ой! Вот дура-то! Что я ему наговорила!
Откуда-то с улицы доносится гудок промчавшейся машины «скорой помощи». Второй, третий.
С о к о л о в. Что это?
Н а т а ш а. «Скорая». Бежим!
Соколов и Наташа убегают. Выбегают П р о ш и н а и Я р к и н. Из глубины цеха выбегают Г р о м о в, К а л ю ж н ы й и Ж у р н а л и с т.
Г р о м о в (на ходу, обращаясь ко всем). Прошина, если меня будут спрашивать, я в восьмом. (Убегает.)
Я р к и н. Послушай, Маня, туда ведь ушел наш Амир.
П р о ш и н а. Да что ты, Петр! (С тревогой в голосе.) Давно?
Я р к и н. Я побегу. (Убегает вслед за всеми.)
Прошина бежит к телефону, набирает номер.
П р о ш и н а (в трубку). «Скорая»! «Скорая»! Что там случилось, Катя? Да ты что, не узнала? Это я, Маша. (После паузы.) Взрыв? Да подожди ты, ради бога! Туда наш Амангалов ушел.
Появляется П р е с н я к о в а. Слушает.
Вот несчастье! Да что ты говоришь! Как фамилия? Пресняков? Нет, такого не знаю.
П р е с н я к о в а. Что, что? (Вырывает трубку у Прошиной.) Алло, алло! Уже повесили. (Прошиной.) Что вам сказали, что там случилось с Пресняковым?
П р о ш и н а (растерянно). Вы его знаете?
Преснякова не слушает, бежит к двери. Навстречу ей А м а н г а л о в, К а л ю ж н ы й и Н а т а ш а.
К а л ю ж н ы й. Лариса Васильевна!
П р е с н я к о в а. Нет, я должна пойти туда.
А м а н г а л о в. Нельзя туда, нельзя. Там медицина… врачи…
П р е с н я к о в а. Это ужасно!
Входит П р е с н я к о в. Он в обгорелом халате, лицо в темных пятнах.
(Бросается к нему.) А Борис? (Видит Наташу, кидается к ней.) Ты была там! Ты видела его?! На-та-ша! (Рыдает.) Бо-о-рис…
П р е с н я к о в. Все произошло так быстро. Я ничего не успел сделать.
Преснякова словно окаменела.
Лариса! (Нервно.) Не успел. Ты слышишь меня?
П р е с н я к о в а (решительно). Проводите меня к нему.
Входят К о р о л е в в обгорелом халате, без шляпы, Г а г а р и н в гимнастерке без пояса, на лице следы сажи. Все смотрят на них.
К о р о л е в (окидывает всех взглядом, глухо). Я виноват… Как я мог разрешить… (Резко, Преснякову.) Я просил вас, Георгий Викторович, не начинать без меня… О чем я?..
Г а г а р и н. Нет. Слова ни к чему. Только вы, Сергей Павлович, говорили… Вы говорили… Риск неизбежен. Дерзание.
К о р о л е в. Не такой ценой. Я начинаю терять веру. Какой-то рок…
Г а г а р и н. А я верю, уверен.
З а т е м н е н и е
Ж у р н а л и с т. Вот так или почти так все и было. Время, конечно, примирило сторонников и противников полета человека в космос. Забылись жестокие споры, нелицеприятные дискуссии, поиски технических решений, удачи и срывы. И лишь бесстрастные архивы сохранят следы об этом. В них не найти только самого главного: чего все это стоило дерзавшим, смотревшим вперед, на много сотен лет вперед! Укорачивало жизнь. А она, жизнь, даже у тех, кого мы называем бессмертными, всего одна! Только одна! (После паузы.) А теперь вернемся в сегодняшнее, в день двенадцатого апреля тысяча девятьсот шестьдесят первого года.
