Жанна. Разве святая Екатерина — злой дух? Или святая Маргарита? Или архангел Михаил?
Курсель. Почем ты знаешь, что это был архангел? Ведь он являлся тебе в голом виде?
Жанна. По-твоему, Господь так беден, что не может одеть своих ангелов.
Асессоры невольно улыбаются, особенно довольные тем, что шутка обращена против де Курселя.
Ладвеню. Хороший ответ, Жанна.
Инквизитор. Да, это хороший ответ. Однако какой же злой дух будет таким простаком, чтобы явиться молодой девушке в непристойном и оскорбляющем ее стыдливость виде, если он хочет, чтобы она приняла его за посланца небес? Жанна! Церковь наставляет тебя, говоря: твои видения суть не что иное, как демоны, ищущие погубить твою душу. Повинуешься ли ты наставлениям Церкви?
Жанна. Я повинуюсь вестнику воли Божьей. Разве тот, кто верит в Церковь, может его отвергнуть?
Кошон. Несчастная! Вторично спрашиваю тебя: понимаешь ли ты, что ты говоришь?
Инквизитор. Вы тщетно боретесь с дьяволом за ее душу, монсеньор. Она не хочет спасения. Теперь, что касается мужского платья. Жанна, ответь мне в последний раз: согласна ли ты снять этот бесстыдный наряд и одеться, как подобает твоему полу?
Жанна. Нет.
Д’Эстиве (с наскоком). Грех непослушания, монсеньор!
Жанна (в расстройстве). Но мои голоса велят мне одеваться, как солдату.
Ладвеню. Жанна, Жанна, но ведь это же и доказывает, что твои голоса — голоса злых духов. Почему бы Ангел Господень стал давать тебе такой бесстыдный совет? Можешь ты указать мне хоть одну разумную причину?
Жанна. Конечно, могу. Это же ясно как Божий день. Я была солдатом и жила среди солдат. Теперь я пленница, и меня стерегут солдаты. Если б я одевалась, как женщина, они бы и думали обо мне, как о женщине, — и что тогда было бы со мной? А когда я одеваюсь, как солдат, они и думают обо мне, как о солдате, и я могу жить бок о бок с ними, как дома жила бок о бок с моими братьями. Вот почему святая Екатерина не велела мне одеваться в женское платье, пока она не разрешит.
Курсель. А когда она тебе разрешит?
Жанна. Когда вы изымете меня из рук английских солдат. Я уже говорила вам: я должна быть в руках Церкви, а не оставаться день и ночь в одной комнате с четырьмя солдатами графа Уорика. Да что бы со мной было, будь я в юбках!
Ладвеню. Монсеньор, то, что она говорит, конечно, неправильно и нечестиво, но в этом есть крупица житейской мудрости, весьма убедительная для деревенской простушки.
Жанна. Кабы мы в деревне были такими простаками, как вы здесь, в ваших судах и дворцах, так скоро не стало бы пшеницы и не из чего было бы печь вам хлеб.
Кошон. Вот вам благодарность за ваши старания спасти ее, брат Мартин.
Ладвеню. Жанна! Мы все хотим спасти тебя. Его преосвященство всеми силами старался спасти тебя. Инквизитор проявил величайшее беспристрастие; большего он не мог бы сделать и для родной дочери. Но ты ослеплена гордыней и самомнением.
Жанна. Ну зачем вы так! Я ничего плохого не сказала. Я не понимаю.
Инквизитор. Святой Афанасий[22] говорит, что те, кто не понимает, пойдут в ад. Простоты еще мало, чтобы спастись. Даже того, что простые люди зовут добротой, тоже еще мало. Простота помраченного ума не лучше простоты животных.
Жанна. А я вам скажу, что в простоте животных есть иногда великая мудрость, а в учености ваших мудрецов — великая глупость.
Ладвеню. Мы это знаем, Жанна. Не такие уж мы тупицы, как ты думаешь. Постарайся побороть соблазн, воздержись от дерзких ответов. Знаешь ли ты, кто этот человек, что стоит за твоей спиной? (Показывает на палача.)
Жанна (оборачивается и смотрит на него). Ваш палач? Но епископ сказал, что меня не будут пытать.
Ладвеню. Тебя не будут пытать потому, что ты сама призналась во всем, что необходимо для твоего осуждения. Этот человек не только пытает, он и казнит. Палач, отвечай на мои вопросы. И пусть Дева услышит твои ответы. Все ли готово для того, чтобы сегодня сжечь еретичку?
Палач. Да, господин.
Ладвеню. И костер уже сложен?
Палач. Да. На рыночной площади. Англичане сделали очень высокий костер — я не смогу приблизиться к осужденной и облегчить ее смерть. Это будет мучительная смерть.
Жанна (в ужасе). Как? Вы хотите меня сжечь?.. Теперь?.. Сейчас?..
Инквизитор. Наконец-то ты поняла.
Ладвеню. Восемьсот английских солдат ждут у ворот. В ту минуту, когда приговор об отлучении от Церкви будет произнесен твоими судьями, солдаты возьмут тебя и отведут на рыночную площадь. До этого осталось несколько мгновений.
Жанна (в отчаянии озирается, ища помощи). Боже мой!
Ладвеню. Не отчаивайся, Жанна. Церковь милосердна. Ты еще можешь спастись.
Жанна (с возродившейся надеждой). Да, да! Мои голоса обещали, что меня не сожгут. Святая Екатерина велела мне быть смелой.
Кошон. Женщина! Или ты совсем безумна? Разве ты не видишь, что твои голоса обманули тебя?
Жанна. Нет, нет! Этого не может быть!
Кошон. Не может быть? Они прямой дорогой привели тебя к отлучению от Церкви и к костру, который ждет тебя на площади.
Ладвеню (спеша усилить действие этих доводов). Сдержали ли они хоть одно из своих обещаний, после того как ты попала в плен под Компьеном? Дьявол обманул тебя, Жанна! Церковь простирает к тебе руки!
Жанна (в отчаянии). Да, это правда. Это правда: мои голоса обманули меня. Бесы надсмеялись надо мной… Моя вера сломлена… Я дерзала… я дерзала, как они велели… Но только сумасшедший сам полезет в огонь. Не может быть, чтобы Бог этого хотел, а то зачем бы он даровал мне разум?
Ладвеню. Хвала Господу! Ибо он спас тебя в последний час. (Бежит к свободному стулу за столом для писцов и, схватив лист бумаги, садится и начинает торопливо писать.)
Кошон. Аминь!
Жанна. Что я должна сделать?
Кошон. Подписать торжественное отречение от твоей ереси.
Жанна. Подписать? То есть написать свое имя? Я не умею писать.
Кошон. Но ты ведь раньше подписывала множество писем.
Жанна. Да, но всегда кто-нибудь держал мне руку и водил пером. Я могу поставить свой знак.
Капеллан (который слушал все это с растущим беспокойством и возмущением). Монсеньор, вы что, в самом деле позволите этой женщине ускользнуть от нас?
Инквизитор. Все совершается по закону, мессир де Стогэмбер. А что гласит закон, вы сами знаете.
Капеллан (вскакивает, багровый от ярости). Я знаю, что ни одному французу нельзя верить!
Общий шум.
(Всех перекрикивает.) Я знаю, что скажет мой господин, кардинал Винчестерский, когда услышит об этом! Я знаю, что сделает граф Уорик, когда узнает, что вы хотите его предать! У нас тут восемьсот солдат, и уж они позаботятся о том, чтоб эта мерзкая ведьма была сожжена, наперекор всем вашим хитростям!
Асессоры (выкрикивают то один, то другой, пока говорит капеллан). Что такое? Что он сказал? Обвиняет нас в измене? Неслыханно! Ни одному французу нельзя верить! Нет, вы слышали? Что за невозможный человек! Да кто он такой? Это в Англии все священники такие? Пьян он, что ли? Или сумасшедший? (И т. д.)
Инквизитор (встает). Прошу замолчать! Господа, прошу всех замолчать! Капеллан! Вспомните на мгновение о своих священных обязанностях, о том, кто вы и где вы. Предлагаю вам сесть.
Капеллан (решительно складывает руки на груди; лицо его все дергается от гнева). Не буду сидеть.
Кошон. Брат инквизитор, этот человек уже не первый раз называет меня в глаза изменником.
Капеллан. А вы и есть изменник. Вы все изменники. Что вы тут сегодня делали? Ползали на коленях перед этой гнусной ведьмой и всячески ее умасливали, чтобы она только отреклась!
Инквизитор (спокойно усаживается на свое место). Ну, не хотите сидеть, так стойте. Пожалуйста.
Капеллан. Не буду стоять. (С размаху садится.)
Ладвеню (встает с бумагой в руках). Монсеньор, вот я и составил отречение. Деве остается только подписать.
Кошон. Прочитайте ей.
Жанна. Не трудитесь. Я и так подпишу.
Инквизитор. Женщина, ты должна знать, к чему прикладываешь руку. Читайте, брат Мартин. А всех остальных прошу молчать.
