Искра. Оказалась несовременной.
Наталья Гавриловна. Искрочка, что это?
Искра. До чего ты любишь риторические вопросы, мама.
Наталья Гавриловна. Искрочка!..
Искра. Не надо.
Входит Судаков.
Судаков. Отпустило! (Видит плачущую Искру.) Опять чего-то не хватает.
Наталья Гавриловна. Степа, здесь была дочь Коромыслова, Ариадна.
Судаков. Какие-нибудь новости? Что же вы мне не сказали? Зачем она приходила?
Наталья Гавриловна. Наш Георгий сделал ей предложение.
Судаков. Кому?
Наталья Гавриловна. Ариадне Коромысловой.
Судаков. Очередная ахинея? Во-первых, Ариадна еще девочка, я же ее знаю…
Наталья Гавриловна. Она была девочкой.
Судаков. А во-вторых, этого не может быть.
Наталья Гавриловна. Почему?
Судаков. Потому что быть этого не может.
Наталья Гавриловна. У тебя несокрушимая логика.
Судаков. Но я бы знал. Не мог же он…
Искра. Личность все может, папа. (Ушла.)
Судаков. Домолилась. Она должна была его держать.
Наталья Гавриловна. Как это – держать?
Судаков. Не знаю. Это вам, женщинам, должно быть известно. Вот ты меня держишь.
Наталья Гавриловна. Чем это я тебя держу? Пожалуйста, на все четыре стороны, не зарыдаю.
Судаков. Ведь вот ты какая ехидная! Этим ты меня и держишь… Она должна была его понимать, а этого не произошло, потому что она заурядная. А он личность! А личность может понимать только другая личность! Безликие существа понимают только друг друга. Кстати, сейчас заходил наш сотрудник, сказал, что Егор назначен на место Хабалкина, временно правда.
Наталья Гавриловна. Как – Егор? А ты?
Судаков. Что – я?
Наталья Гавриловна. Ты же говорил…
Судаков. Что я говорил?!
Наталья Гавриловна. Но…
Судаков. Я шутил, острил, могла бы, кажется, догадаться. Назначили правильно. Молодого, перспективного. Эрудирован, точная политическая ориентация, три языка знает…
Наталья Гавриловна. Ты, Степа, должен пойти и сказать обо всем Коромыслову. Надо его предупредить.
Судаков. Как это я пойду?
Наталья Гавриловна. Обыкновенно, ножками.
Судаков. В уме ты? Как же я пойду, когда я сам Филиппу Васильевичу все уши про Егора дифирамбами прожужжал. Его и повысили в том числе потому, что я о нем на каждом шагу… И правильно его повысили! Слышишь? Правильно!
Наталья Гавриловна. Слышу, Степа. Ты только не волнуйся. Все правильно.
Судаков. Что правильно?
Наталья Гавриловна. Все.
Судаков. То-то!
Входит Искра.
Искра. Отец, я хочу в Томск вылететь третьего, оформлю командировку. Дай бумаги Валентины Дмитриевны, я пока познакомлюсь.
Судаков. Сейчас. (Прошел в кабинет, сел за стол и задумался.)
Наталья Гавриловна. Но можно ли тебе, Искра?
Искра. Не можно, а нужно.
Наталья Гавриловна. Прежде всего тебе надо обрести душевное равновесие.
Искра. Не хочу, не хочу! Моя злоба мне нравится.
Наталья Гавриловна. У тебя не злоба, у тебя досада.
Искра. Ой, как со стороны хорошо видно!
Наталья Гавриловна. Не совсем со стороны.
Искра. Совсем.
Наталья Гавриловна. Кроме того, я буду откровенна, Искра. Он действительно никогда не любил тебя.
Искра. Не надо, мама, меня подбадривать таким способом. Откуда ты знаешь?
Наталья Гавриловна. От отца.
Искра. Он говорил что-нибудь отцу?
Наталья Гавриловна. Что ты! Но Степан любил меня, и я знаю, как выглядит человек, который влюблен.
Искра. Смешно. Почему же ты не сказала мне этого раньше?
Наталья Гавриловна. Я говорила: подумай.
Искра. Не помню.
Наталья Гавриловна. Ты не только не помнишь, ты тогда и не слышала.
Искра. У тебя есть совет?
Наталья Гавриловна. Единственный. При всех случаях не опускайся.
Искра. Думаешь, буду его умолять?
Наталья Гавриловна. Милая, ты выросла и стала для меня такой же загадкой, как и другие.
Искра. Он же ее не любит, не любит.
Наталья Гавриловна. Я понимаю тебя, девочка моя: ты отдала ему свою жизнь, ввела в дом, нянчила, любила. Ради него ты лишилась ребенка. Наверно, в этом чувствуешь и свою вину.
Искра (кричит). Замолчи!
Наталья Гавриловна (после паузы). Извини меня, Искра.
Искра. Мама, я перееду в эти комнаты, а он пусть там, там. И дверь оттуда мы запрем, забьем гвоздями. Ведь я все понимала в последнее время. В Библиотеке иностранной литературы он занимался до ночи… Ты знаешь… Ладно, я тебе скажу. Я ходила туда. Да-да… Понимала, что срам, позор, но пошла. Как простая баба, как… А, все мы на одну колоду, все простые, когда до живого дойдет.
Наталья Гавриловна. И его там не было?
Искра. Не знаю. Я вышла из метро на «Площади Ногина» и пошла по Солянке… Я еще в метро все хотела вернуться… На каждой станции говорила себе: не надо… Нет, доехала… Иду по Солянке… Ничего не вижу, на детскую коляску наткнулась. Кажется, обругали. Перешла Астахов мост, увидела здание. Оно мне страшным показалось… И все иду. Рассудок говорит: не ходи. А та самая невидимая сила тащит… Взялась за дверную ручку, и вдруг мысль мелькнула: у меня же пропуска нет. Пропуска в библиотеку. Не скажу же я вахтерше: мужа искать пришла… И, ты знаешь, я даже обрадовалась. Захлопнула дверь и побежала…
Наталья Гавриловна. Чему же ты обрадовалась?
Искра. Что не вошла. Понимаешь, я боялась его там не увидеть. А так – даже успокоилась. Там, думаю, он сидит, занимается… И вот когда он послал меня на аборт, я поняла…
Наталья Гавриловна. Не надо, Искра, милая, подержись.
Звонок телефона в кабинете.
Судаков (очнувшись, взял трубку). Да… да, это я… Из какой милиции?.. Да, Судаков Степан Алексеевич… Зачем?.. Что?.. Портфель?.. Хорошо, я понял… Понял, говорю. (Бросил трубку, вошел в столовую.) Ну, уж с полным вас праздником! Пров в милиции. Нет, я там как дьявол верчусь, глобальные проблемы… а тут, в собственном доме!.. Требуют явиться. Я не пойду в милицию. (Жене.) Иди ты. Ты, ты иди, я не пойду. Это уже не двадцать два, это уже сорок восемь!
Наталья Гавриловна. Степа, объясни подробно.
Судаков. Что подробно? Чего тебе еще не хватает? Он там, сидит. Иди-иди, они подробно расскажут. Отнял портфель, побежал… схватили… украл… Сын – вор. (Подошел к столу, взял бутылку пшеничной водки, рюмку, потом сменил на стакан, наливает.)
Наталья Гавриловна. Степа, тебе нельзя.
Судаков. А это все можно? (Залпом выпил.)
Наталья Гавриловна. У тебя же тахикардия!
Судаков. Сдохнуть хочу. (Хочет налить вина.)
Наталья Гавриловна. Не смей! (Берет стакан.) Уймись. Сядь. (Усаживает мужа на диван, обняла, поцеловала.) Утихни. Ничего страшного не произошло, все выяснится. Какая-то ошибка, это ясно. Пров не может. Неужели ты сам не понимаешь: недоразумение.
Звонок.
(Открывает дверь в прихожей, возвращается вместе с Зоей.) Зоя, ты не с ним была? Ты знаешь, где Проша? Ну?
Зоя. Конечно. С ним была. Я сама ничего не могу понять. Вышли мы от Иры Скворчковой, у нее ночью умер отец. Я ему говорила по телефону: не ходи. А его понесло. Ему там чуть плохо не сделалось. Мужчины вообще чувствительнее женщин. Ну, плач, покойник, зеркала черным завешивают, – я понимаю. Вышли мы. Вдруг он мою руку бросил, я его под руку держала. Побежал. А впереди какой-то дядя шел в сереньком костюме, портфель у него коричневый. Он этого дядю догоняет и, я даже ничего сообразить не могла, вырывает портфель и бежит. Тот как заорет! Ну, а милиции-то сегодня полно, сами понимаете, праздник. Его хватают. Бегу туда, говорю: «Пустите, пустите…» А на меня и не смотрят. Я бегу, а его ведут. И лицо у него какое-то странное, у Прова, ничего не выражает, тупое, будто дурачком сделался. Я даже испугалась. И в милиции ему говорят: «Зачем вырывал?» А он: «Думал, там деньги». А в портфеле-то в этом две поллитровки было, сайры банка, сельдь в масле, батон белый за тринадцать копеек и полбуханки черного. И дамское, извините, белье новое, с ярлыком. Видать, в подарок нес, в гости шел. Это все там на стол выкладывали, записывали.
Наталья Гавриловна. Где он, Зоя?
