ЛУЛУ. А кто вам сказал, что я знаю?
СТЕНЛИ. А что, не знаете?
ЛУЛУ. Я не сказала, что я знаю.
СТЕНЛИ (довольный собой). Ага, как же вы можете сказать, что там, если вы не знаете!
ЛУЛУ. Не скажу, и не просите.
СТЕНЛИ. Кажется дождь собирается, вы не заметили?
ЛУЛУ. Вы опять не побрились?
СТЕНЛИ. Почему вы мне не поверили, что я купался сегодня в полседьмого?
ЛУЛУ. Давайте оставим эту тему.
СТЕНЛИ. Значит, по-вашему, я лгу?
ЛУЛУ (протягивая ему зеркальце). Хотите взглянуть на себя? (Стенли отстраняется и встает.) Настало время побриться, вам не кажется? (Стенли садится за стол справа.) Вы вообще когда-нибудь выходите на улицу? (Он не отвечает.) Или так и сидите дома целыми днями? (Пауза.) Путаетесь под ногами у миссис Боулс, как будто у нее дел мало.
СТЕНЛИ. Я всегда залезаю на стол, когда она подметает.
ЛУЛУ. Почему вы никогда не гуляете?
СТЕНЛИ. Я гулял… сегодня утром… перед завтраком.
ЛУЛУ. Я вас за все время ни разу не видела на улице, ни разу.
СТЕНЛИ. Ну, значит, вы как раз дома, когда я гуляю.
ЛУЛУ. Я никогда не сижу дома.
СТЕНЛИ. Значит, мы просто не встречались, вот и все.
ЛУЛУ. Умыться вам надо, вы ужасно выглядите.
СТЕНЛИ. Умывайся, не умывайся — разницы никакой.
ЛУЛУ (вставая). Не хотите выйти на улицу, подышать свежим воздухом? Глядя на вас, у меня настроение портится.
СТЕНЛИ. Воздухом подышать? Не знаю как-то.
ЛУЛУ. Погода такая чудесная. У меня и сэндвичи с собой.
СТЕНЛИ. С чем сэндвичи?
ЛУЛУ. С сыром.
СТЕНЛИ. Берегитесь, я ужасный обжора.
ЛУЛУ. Вот и отлично. Я не голодна.
СТЕНЛИ (внезапно). Хотите уехать со мной от сюда?
ЛУЛУ. Куда?
СТЕНЛИ. Да никуда. Уехать и все.
ЛУЛУ. Ну куда же мы поедем?
СТЕНЛИ. Никуда. Да и некуда. Главное уехать от сюда, а куда — неважно.
ЛУЛУ. С таким же успехом можно и здесь остаться, если так.
СТЕНЛИ. Нет, здесь плохо.
ЛУЛУ. А где хорошо?
СТЕНЛИ. Нигде.
ЛУЛУ. Да-а, очаровательное предложение. (Стенли встает.) Идете мыться?
СТЕНЛИ (подходя к ней). Послушайте, я хочу вас кое о чем спросить.
ЛУЛУ. Вы же только что спросили.
СТЕНЛИ. Нет, я о другом. (Со значением.) Скажите, в этом доме было много постояльцев? Кроме меня, — я имею в виду до меня?
ЛУЛУ. Кроме вас?
СТЕНЛИ (нетерпеливо). Я спрашиваю, знал ли этот дом лучшие дни?
ЛУЛУ. В каком смысле?
СТЕНЛИ. То есть как, в каком? Ведь здесь пансион — или нет?
ЛУЛУ. Разве?
СТЕНЛИ. А разве нет?
ЛУЛУ. А разве да?
СТЕНЛИ. А я думал… ну, оставим это.
ЛУЛУ. Зачем вам все это знать?
СТЕНЛИ. Мэг ожидает двух гостей. Первый раз за все время, что я здесь.
ЛУЛУ. А-а… Вам обязательно носить очки?
СТЕНЛИ. Да.
ЛУЛУ. Так не хотите пойти прогуляться?
СТЕНЛИ. Сейчас не могу.
ЛУЛУ. Эх вы, размазня.
Она выходит в левую дверь. Стенли встает, подходит к зеркалу. Смотрит в него. Идет в кухню, снимает очки, начинает умываться. Пауза. В открытую заднюю дверь слева входят Голдберг и Маккен. Маккен несет два чемодана, в руке у него Голдберга портфель. Они останавливаются в двери, затем проходят на авансцену. Вытирая лицо, Стенли вдруг замечает их через кухонное окошко. Голдберг и Маккен осматривают комнату, не видя Стенли. Стенли надевает очки и за их спинами боком проскальзывает в заднюю дверь.
МАККЕН. Сюда?
ГОЛДБЕРГ. Сюда.
МАККЕН. Ты уверен?
ГОЛДБЕРГ. Уверен.
Пауза.
МАККЕН. Что надо делать?
ГОЛДБЕРГ. Не суетись, Маккен. Сядь.
МАККЕН. А ты?
ГОЛДБЕРГ. Что, я?
МАККЕН. А ты не сядешь?
ГОЛДБЕРГ. Сядем вместе. (Маккен ставит чемоданы на пол и садится к столу слева.) Откинься на спинку, Маккен. Расслабься. Что с тобой делается? Я вывез тебя к морю. Так отдыхай. Наслаждайся жизнью. Учись расслабляться, Маккен, иначе ты ничего не достигнешь в жизни.
МАККЕН. Конечно, Нэт, я буду стараться.
ГОЛДБЕРГ (садясь к столу справа). Все дело в дыхании. Поверь мне. Это давно доказано. Вдох, выдох, вдох, выдох — не напрягаться, дыхание ровное. Попробуй, от тебя не убудет. Посмотри на меня, Маккен. Когда я учился в школе, дядюшка Барни регулярно вывозил меня к морю — два раза в месяц, по пятницам — как часы. Брайтон, Кэнви Айленд, Ротингдин, — дядюшка Барни был человек широкий. После завтрака в субботу мы шли на пляж, брали пару шезлонгов, отдыхали. Потом катались на лодке, наблюдали прилив, отлив, любовались заходом солнца… Золотые были деньки, ты уж поверь мне, Маккен. (Мечтательно.) Дядюшка Барни. Одет был всегда с иголочки. Джентльмен до мозга костей. Теперь таких не встретишь. Помню у него был дом в пригороде Бейсинстока. А каким уважением в обществе он пользовался! А культура! Боже мой, не говорите со мной о его культуре. Это был образованнейший человек. Знал все языки. В любой стране чувствовал себя как дома.
МАККЕН. Послушай, Нэт…
ГОЛДБЕРГ (мечтательно). Да, теперь таких не встретишь.
МАККЕН. Нэт, откуда ты знаешь, что это тот самый дом?
ГОЛДБЕРГ. Что?
МАККЕН. Откуда ты знаешь, что это тот самый дом?
ГОЛДБЕРГ. А почему бы и нет? Почему ты думаешь, что это не тот дом?
МАККЕН. Я не заметил номера не воротах.
ГОЛДБЕРГ. Я вообще никогда не смотрю на номера.
МАККЕН. Не смотришь?
ГОЛДБЕРГ (развалясь в кресле). Знаешь чему учил меня дядюшка Барни? Дядюшка барни учил меня, что слово джентльмена дороже денег. Поэтому, когда я ехал на дело, я никогда не брал с собой денег. Как правило, со мной ездил кто-нибудь из моих сыновей. Так он, бывало, прихватит немного мелочи на газету, узнать, как там наши крикетисты на чужом поле. Во всем остальном мне всегда верил на слово. Достаточно было назвать свое имя. О, я всегда был деловым человеком.
МАККЕН. Я не знал, что у тебя есть дети.
ГОЛДБЕРГ. Как может быть иначе. Разумеется, у меня была семья.
МАККЕН. Сколько детей у тебя было?
ГОЛДБЕРГ. Двух моих младших мальчиков я потерял… в катастрофе. Но старший — этот вырос настоящим человеком.
МАККЕН. Чем он теперь занимается?
ГОЛДБЕРГ. Я сам часто себе задаю этот вопрос. Да-а. Эмануэль. Такой скромный мальчик. Все, бывало, молчит, слова лишнего не скажет. Я называл его Тимми.
МАККЕН. Эмануэля?
ГОЛДБЕРГ. Ну да, Мэнни.
МАККЕН. Мэнни?
ГОЛДБЕРГ. Конечно, это же уменьшительное от Эмануэль.
МАККЕН. Мне показалось, ты назвал его Тимми.
ГОЛДБЕРГ. Ну и что?
МАККЕН. Послушай, Нэт, тебе не кажется, что мы слишком долго ждем?
ГОЛДБЕРГ. Не распускайся, Маккен. Надо держать себя в руках. С тобой стало невозможно работать. Что ты маешься, как на похоронах?
МАККЕН. Да, правда, я не в себе.
ГОЛДБЕРГ. Правда? Да, это правда. Это больше, чем правда. Это факт.
МАККЕН. Наверно, ты прав.
ГОЛДБЕРГ. В чем дело, Маккен? Ты перестал доверять мне?
МАККЕН. Что ты, Нэт, как я моту не доверять тебе?
ГОЛДБЕРГ. Я рад слышать это. Но что с тобой творится: в деле ты кремень, а до дела — трясешься как осиновый лист.
МАККЕН. Я и сам не знаю, Нэт. Когда я работаю, я сразу успокаиваюсь. Стоит мне приняться за дело, и я в норме.
ГОЛДБЕРГ. Что касается дела, я тобой доволен.
МАККЕН. Спасибо, Нэт.
ГОЛДБЕРГ. Между прочим, на днях я говорил о тебе. И дал тебе отличную аттестацию.
МАККЕН. Очень благородно с твоей стороны, Нэт.
ГОЛДБЕРГ. Эта работа свалилась на нас, как снег на голову. Конечно, они обратились ко мне. К кому же еще. И знаешь, кого я попросил себе в помощники?
МАККЕН. Кого?
ГОЛДБЕРГ. Тебя.
МАККЕН. Это так великодушно с твоей стороны, Нэт.
ГОЛДБЕРГ. Пустяки. Ты способный человек, Маккен.
