Домашева. Свирск. Свирск был. А после Пасхи Николай, внук мой, в эти края меня и закинул. Езжай, говорит, бабушка, к дочке моей, к Лизавете. Я, говорит, сгорю тут на фабрике от пьянства своего, а че тебе переживать? Езжай. У Лизаветы тебе хорошо будет. А они… как знать не знают.
Пасюкина. Она что, дочь твоя?
Домашева. Николая, внучека дочь. Отец его, Павел, на войне остался, сынок мой, а я Кольку за него и подымала. Внук Николай, а Лизавета – дочь Николаева. Почитай, как выходит?
Восоркова. Ну-ка, бабушка, я еще у вас в карманах посмотрю.
Домашева. А погляди…
Восоркова. Вы где сейчас жили-то?
С вокзала слышен отдаленный гудок.
Домашева (показав в сторону гудка). Тут… Тут вот… В зале ожидания.
Собежников. На вокзал откуда приехали?
Домашева. Иван откуда привез?
Пасюкина. Иван, Иван.
Домашева. Ой, я эти их названия никак не упомню.
Восоркова находит у Домашевой в кармане кофты сложенный вчетверо лист бумаги, вырванный из школьной тетради. Читает. Все ждут. Пасюкина заглядывает через плечо Восорковой и тоже пытается прочесть.
Пасюкина. Смотрите, что делается… Правда, бабку бросили.
Восоркова (читает вслух). «Женщина эта старая – брошенная. Я из-за ее дурости старческой страдать не намерен. Она мне дом чуть не сожгла».
Домашева. Ты зачем так говоришь? Ты про меня так говоришь?
Пасюкина. Так про тебя пишут-то.
Домашева (кивая). Я, я… Печку истопила… Иван коршуном на меня. Испугался. Сожгу, думал.
Церёшко (Восорковой). Ну-ну.
Восоркова (продолжает читать). «И как она нам нервы мотала, писать не буду. А пусть эту женщину постороннюю воспитывает и доводит до конца советская власть. Жена моя ее совсем и не помнит. Оставляю ей на первое время на пропитание пятьдесят рублей. Если у нее их своруют, то я не виноват, честное слово. У нее еще внук живет в Свирске, тесть мой. Но он совсем спился, и еще неизвестно, где он. Предполагаю, окочурился под забором. А работал на фарфоровом заводе. Я запрос делал – никаких ответов. Я бы этих пьянчуг давил прямо. Сам я ничего не пью и почти что всегда трезвый. Поэтому бабку маленько жалко, конечно. Говорит, что муж и сын ее на войне погибли. Может, ей что и полагается, если, конечно, не заливает. Она это любит. Попрошу выяснить. Как следует. Роспись свою ставить не буду, а то разные собаки есть: нагавкают че не попади».
Пауза.
Церёшко. Все?
Восоркова. Все.
Пауза.
Домашева. Правду Иван про Кольку выписал… Ой, правду. В писят шестом Катерина его хвостом вильнула, и пропал мужик. Ей-то че сделается?.. Мотанула с новым ухажером… Куда же это она направилась? Во Владисток, кажись? Ну дак во Владисток. А ему без ее жизни не стало. Без мужа, считай, без головы, а без жены, как без ума. Еще и дите на руках оставила. (Приободрилась. Похоже, что разговор доставляет ей удовольствие.)
Собежников. Какое дите?
Домашева. А Лизавету. Лизочку.
Пасюкина. В записке, что ль, которая?
Ерготун. Ксения Алексеевна, садитесь.
Церёшко. Бабуль, сюда, в кресло. (Усаживает.) Во-от.
Домашева. Глянь-ка, утонула в ем.
Церёшко снял унты, поставил их в коридоре. Тулуп кинул на пол и уселся на него.
Церёшко. Я потом к милиции кинулся. Так и так… Вот, мол, бабка. Делать надо что-то. (Передразнивая.) А что мы сделаем? К себе, говорю, заберите. Определить же надо куда-то. (Опять передразнивает.) У нас ремонт. Ремонт у них… Поцапался, чуть самого не загребли.
Стоков. И переночевать не взяли?
Церёшко. Ремонт, Генаша. Ре-монт.
Восоркова. Их там пачками каждый день.
Ерготун. Фу, кошмах. Лала, не пугай.
Восоркова. Дежурила, знаю. Больные, спившиеся, и вот… брошенные. Ну, не пачками, а один-двое у меня в медпункте всегда ночевали.
Домашева (к Церёшко). Дмитрий, шибко неудобно в ем. На стульчик бы какой.
Церёшко (приоткрыв дверь, пересаживает старуху на стул, стоявший за дверью). Так хорошо?
Домашева. От и ладно. Спасибочки. Это ж кто в эдакой красоте проживает?
Церёшко. А вон хозяин, самый высокий. У вас как с зубами?
Домашева. Есть, есть.
Церёшко. Ну, не будет, Георгий вставит. Жора, вставишь?
Домашева. Не-е, они у меня здоровые. (Собежникову.) Зубник вы, значит?
Собежников. Зубник, бабуля, зубник.
Из ванной к себе проходит Витька.
Витька (Домашевой). Здрасте-е.
Домашева. Здравствуй, сладкий мой.
Восоркова (к Церёшко). Покормить-то догадался?
Церёшко. Где? На вокзале?
Восоркова (Собежникову). Жор, я похозяйничаю?
Собежников. Давай, конечно. (Витьке.) Долго здесь маячить будешь?
Витька (кивнул на Домашеву). Па, а че это?
Собежников выразительно смотрит на сына, тот уходит в свою комнату.
Восоркова. Ксения Алексеевна, пойдемте со мной. Покормлю вас.
Домашева. Пойдем, доча, пойдем, сладкая. Дай Бог тебе здоровья.
Восоркова уводит Домашеву.
Ерготун. Истохия… Интехесно, а что дальше?
Пасюкина. Куда ее девать-то теперь?
Ерготун. Понятно, конечно. Не знаю. Все мозги набекхень.
Пауза.
Стоков. Ну, дал дрозда. О чем ты, Димыч, думаешь?
Церёшко. Вы что? О людях, Гена! О людях! Иногда, знаешь, осеняет.
Вошла и остановилась в дверях Восоркова.
Восоркова. Ест.
Церёшко. Слышите, человек ест! Замечательно.
Восоркова. Что дальше?
Церёшко. Устрою в дом престарелых, а пока… у меня поживет.
Пауза.
Восоркова. В коммуналке? Я бы не додумалась.
Стоков. Димыч, милый, за ней же присмотр нужен!
Церёшко. Присмотрим.
Восоркова. С голоду у тебя там не помрет?
Церёшко. Лалочка, в трудную минуту ты мне поможешь, я знаю.
Восоркова. Своих забот полно.
Церёшко. Буду в диетической обеды брать.
Пасюкина. Много ли ей надо.
Стоков (вдруг с запалом). Старик, тебя сутками не бывает дома, ты богемный человек… Ты соображаешь, что ты делаешь?
Церёшко. Понял. (Засобирался.) Сейчас мы ее опять на вокзал, нехай пропадает моя бабуля.
Стоков. Зачем цирк-то устраивать?
Церёшко (взорвавшись). Да затем, что… Люди мы или не люди?! Забыл, как тебя от теток в детдоме Жорка оттаскивал? Посмотрит ласково, мамой готов назвать. Старая не старая, а все думалось: вдруг она. (Ерготуну.) Борька, тебя мать нашла, когда уже на заводе пахал вовсю… Зачем взял к себе? Ведь чужой, если разобраться, человек. И вина есть. Есть вина. А все равно, пусть, хоть какая!.. И правильно! Ноги бы мыл. Лалка, Генка, вы представьте, что эта бабка ваша мать! Вдруг! (Сквозь слезы.) Да неужели… я когда представил… Все прощу! Глупо? Пусть. Не надо нам? Ей надо… Муж, он на войне, сын… Ладно. Черт. (Стиснув зубы, через комок в горле.) Я бабку эту… сдохну, но устрою.
Пауза.
Собежников (к Церёшко). Старик, кончай бушевать. Все нормально.
Ерготун. Жоху в детдоме папой звали… Жоха, помнишь?
Стоков. Точно. Даже Лала. А, Лала?
Церёшко. Братцы… Вы поймите, не красивый жест… Вы поймите. Я просто представил: вот сидит мать моя…
Пауза.
Восоркова (обняв Церёшко). Жесты мы, положим, любим.
Церёшко. Не жест, клянусь, Лала. Не жест.
Восоркова (Собежникову). Папа, я разрыдаюсь и заберу его… вместе с бабкой. Можно?
Церёшко. Ну тебя.
Пасюкина. Димка, а купать ты ее тоже сам будешь?
Стоков. А как же? Как в армии, раз в десять дней.
Церёшко. Будь спок. Через неделю я ее устрою.
Восоркова. Месяц, не меньше. И то если повезет.
Собежников (Стокову). Гена, когда будет Штапов?
Стоков. Папа, уже договорено.
Собежников. Делай быстрее. Он и с бабкой может помочь. Кстати.
Восоркова. Что за Штапов?
Ерготун. С моего завода. Генехальный.
Восоркова. Зачем он вам?
Собежников. Нам, Лала. Всем нам.
Стоков. Не понимаешь, что ли? У-ровень. Жоре нужен уровень – раз, престиж, поддержка – два, помочь с материалом…
Собежников. Генаша, остановись. Этот человек нам нужен, Лала.
Восоркова. Галь, спать не хочешь?
Пасюкина. А?
Восоркова. По-моему, вы зарываетесь, мальчики.
Ерготун. Там ситуация. Под Жохкин дом опять копают. В пхошлое воскхесенье печку доводил, пхишли. Кто, что, откуда? Заводу нашу базу отдыха наметил, и дом попадает в зону.
Собежников. Гена, шевелись.
Стоков. Жора, все. Вчера в театре был. Я ему: Георгий Николаевич, в обкомовскую ложу пожалуйте. Все нормально.
Восоркова (Стокову). И где ты с ним схлестнулся?
Стоков. На рыбалке. Смотрю, мужик рядом пристраивается. Хотел бортануть, а у него пешня сломалась. Делаю вид, что не узнаю, развел тары-бары с ним. У него термосок, у меня (щелкнул себя по горлу) термосок… И знаете, хороший дядька. Я, правда, стараюсь не надоедать. В театр его пригласил. Видите, пришел.
