ЭДИК. Розенкранца и Гильденстерна.
МИХАИЛ. Из какого ты театра?
ЭДИК. Я не из театра.
МИХАИЛ. Значит, из кино. В групповой кастинг баб заманиваешь?
ЭДИК. Я из «Добромора». Уничтожение бытовых насекомых.
МИХАИЛ. Врешь!
СОНЯ. Ладно, Эдуард, скажи ему правду.
ЭДИК. Я не вру!
МИХАИЛ. Никогда?
ЭДИК (после паузы). Никогда.
МИХАИЛ. Проверим. Месяц назад, в среду, где был?
ЭДИК (высчитывает). На работе. Травили в загородном доме. Хозяин — экстремал, завез либерийских тараканов. А они пищат, как мыши. Жуть!
МИХАИЛ. Да, наши тараканы молчаливые. Как народ. А потом?
ЭДИК. Не помню.
МИХАИЛ. Вспоминай!
Достает пистолет, осматривает оружие, снимает с предохранителя.
ЭДИК. Ах, ну да… Потом я поехал на встречу выпускников.
МИХАИЛ. А оттуда?
ЭДИК. К однокурснице.
МИХАИЛ. Имя?
ЭДИК. Вера Караханова. Заслуженная артистка. Лауреатка «Золотой маски».
МИХАИЛ. Знаем. Пробы ставить негде. Странно, что не народная. Теперь еще и сводница. А вы, Софья Борисовна, где были в среду?
СОНЯ. Не помню. А ты где был?
МИХАИЛ. Летал с президентом в Мадрид.
ЭДИК. Какая у вас работа интересная!
МИХАИЛ. Ничего интересного. Машина. Самолет. Машина. Самолет. Ни выпить, ни закусить. Спим втроем в одной комнате по очереди. Стережем. Командировочные выдают как гномам. Так и хочется дать объявление: «Продается офицер охраны президента. Недорого. Возможны скидки…»
ЭДИК. Почему же не даете?
МИХАИЛ. Тебе, тараканья душа, не понять русского офицера!
СОНЯ. Он бедный и гордый.
МИХАИЛ. Заткнись!
СОНЯ. Жене надеть нечего!
МИХАИЛ. Ага, нечего надеть и некуда вешать. Не виляй! Где была в среду?
СОНЯ (с вызовом). Дома была. Борщ варила.
МИХАИЛ. Не ври! Ты дома не ночевала. Где шлялась, Офелия?
СОНЯ. Ночевала. Как всегда, одна. Можешь спросить у Феди.
МИХАИЛ. Спрашивал. Тоже врет. Тебя выгораживает, предатель!
СОНЯ. Почему ты не веришь собственному сыну?!
МИХАИЛ. Нет у меня сына. Лгун и террорист! Запомни: наша квартира под круглосуточным наблюдением.
СОНЯ. С чего это вдруг?
МИХАИЛ. Не вдруг, а давно. Служба у меня такая. Я шефу собственной безопасности проставился, он и сбросил мне всю информацию про тебя.
СОНЯ. Ну задержалась. И какая уж у тебя такая служба?
МИХАИЛ. При кнопке. Где задержалась?
СОНЯ. При какой кнопке?
МИХАИЛ. Где ночевала, шлюха?
СОНЯ. У подруги. При какой кнопке? Ты же за президентом портфель носил?
МИХАИЛ. Носил…
Михаил берет в руки кейс, набирает шифр, откидывает крышку: внутри какие-то лампочки, клавиши и большая красная кнопка посредине.
СОНЯ. Боже, что это?
МИХАИЛ. Ядерный чемоданчик. Мы его кнопкой зовем.
ЭДИК (в сторону). Ну я и попал!
СОНЯ. Миша, ты спер ядерный чемоданчик. Зачем?
МИХАИЛ. На память.
СОНЯ. Тебя расстреляют.
МИХАИЛ. У нас нет смертной казни.
СОНЯ. Тогда посадят. Надолго.
МИХАИЛ. За что? У нас люди полстраны растащили, а сидят не в тюрьме — в правительстве.
СОНЯ. Вот когда будешь сидеть в правительстве, тогда и воруй. А сейчас — отдай им чемоданчик!
МИХАИЛ. Не отдам.
СОНЯ. Тебе конец…
МИХАИЛ. Это тебе конец! (Наставляет на нее пистолет.) У какой подруги ночевала?
СОНЯ. У Верки Карахановой.
МИХАИЛ. Ну вот и сошлось.
ЭДИК. Ничего не было. Ничего! Я рано уехал. К жене. У меня больная жена. Мы просто поболтали как однокурсники, клянусь Мейерхольдом!
МИХАИЛ. Мейерхольдом? Значит, было. Решили продолжить на дому, с удобством!
ЭДИК (обводя рукой). Ну какие тут у вас удобства!
МИХАИЛ (сурово). Заткнись! Родину не за комфорт любят.
ЭДИК (робея). Это просто глупое совпадение. Я работаю в «Доброморе». Мне выписали путевку. Сейчас покажу. Она где-то в кармане. Прихожу, а тут Соня… Софья Борисовна… живет… разговорились… об искусстве. Я ставлю «Гамлета».
МИХАИЛ. В «Доброморе»? Сам-то веришь в то, что врешь? Соня, помнишь, что я тебе сказал в день свадьбы?
СОНЯ. Помню…
ЭДИК. Михаил, нельзя зацикливаться на половом дискурсе, ревность — это заболевание.
МИХАИЛ. Будем лечиться. К стене! (Передергивает пистолет.) С кого начнем?
ЭДИК. Начните, если можно, с себя.
МИХАИЛ. Остроумный! Еврей, наверное?
ЭДИК. Так заметно?
МИХАИЛ. А ты думал, мы слепые? Сменил фамилию — и никто не видит. Как, кстати, фамилия?
ЭДИК (с гордостью). Суперштейн!
МИХАИЛ. Совсем обнаглели. Даже фамилию сменить поленился.
ЭДИК. Соня, ты не говорила, что твой муж — антисемит.
СОНЯ. Никакой он не антисемит. Просто у него неприятности по службе. Миша, кончай сейчас же!
МИХАИЛ. Если настаиваешь… (Эдику.) Ну, Суперштейн, как умрешь, стоя или на коленях?
ЭДИК. Стоя!
СОНЯ. Не делай этого! Посадят.
МИХАИЛ. Так и так посадят.
Режиссер встает, придерживая полотенце. Муж приставляет пистолет к его лбу. Эдик в испуге закрывает лицо руками — полотенце падает…
ЭДИК. Ой!
Михаил некоторое время внимательно рассматривает режиссера.
МИХАИЛ. Ну и чем он лучше меня? Странные вы, бабы…
СОНЯ. Пошляк!
ЭДИК. А я так хотел поставить «Гамлета».
МИХАИЛ. Поставишь. На том свете много хороших актеров.
Включается телевизор. На экране снова появляется генерал Строев.
СТРОЕВ. Отставить!
МИХАИЛ. Здесь командую я.
СТРОЕВ. Ну ладно, Миша, подурачились, и хватит. Твой вопросик решается. Сын маршала Штырко опять жениться раздумал. Освободилась отличная трехкомнатная квартира как раз на юго-западе. Можешь въезжать хоть завтра.
МИХАИЛ. Мне квартиру обставлять не на что. Банк «Щедрость» лопнул.
СТРОЕВ. Поможем.
МИХАИЛ. Когда?
СТРОЕВ. Через недельку. Надо деньги из офшоров вывести. Ну, по рукам!
СОНЯ. Господи, Миша, соглашайся!
МИХАИЛ. Заткнитесь, шалава!
СТРОЕВ. Майор, будь проще! Плановая измена укрепляет брак, случайная — освежает.
МИХАИЛ. Нет. Не годится. Меня все равно посадят, а она с этим клоуном в новой квартире будет кувыркаться.
СТРОЕВ. Не бойся, я поговорю кое с кем в Верховном суде, они квалифицируют кражу чемоданчика как рядовое хищение обычного государственного имущества, а за это у нас много не дают. Года два. Может, и штрафом отделаешься.
МИХАИЛ. Смотри, какой добрый стал! Поздно. Разговор окончен.
СТРОЕВ. Со мной не хочешь говорить — с родным отцом побеседуй!
МИХАИЛ. С каким еще отцом? Он под Костромой… в деревне…
СТРОЕВ. Истребители летают быстро. В окно посмотри!
Все поворачиваются к балкону. Сверху опускается строительная люлька, в ней стоит бородач с сельскохозяйственной внешностью. Телевизор гаснет.
МИХАИЛ (удивленно). Батя, ты!
ОТЕЦ. А кто ж еще. Москва-то как расстроилась! Я тут у вас, считай, годков двадцать не был. Поезда дорогущие. Была дорога железная, а стала золотая. И до райцентра не доберешься. Раньше катер по Волге-матушке ходил, теперь только круизы буржуев прохлаждают. Поют, пляшут на палубе. Тьфу! Сидишь на берегу и ждешь, когда «Аврора» поплывет.
МИХАИЛ. Никогда. Как мама?
ОТЕЦ. Слегла твоя мама. Болеет.
МИХАИЛ. Что с ней?
ОТЕЦ. Обиделась.
МИХАИЛ. На кого?
ОТЕЦ. На власть.
ЭДИК. У нас этим полстраны болеет.
МИХАИЛ. Заткнись!
ОТЕЦ. Это кто? Сонькин хахаль? Я тебе говорил, дубина.
МИХАИЛ. Не хахаль… тараканов пришел морить.
ОТЕЦ. А почему голый?
МИХАИЛ. По инструкции. Что с матерью?
ОТЕЦ. Я же тебе писал, что к нам из области газовую трубу тащат?
МИХАИЛ. Писал.
ОТЕЦ. Мы всей деревней последнее на радостях пропили. А трубу мимо протащили.
МИХАИЛ. Как мимо?
ОТЕЦ. Неперспективная мы деревня. Школу закрыли, медпункт закрыли, клуб закрыли, даже магазин закрыли. А это уж, сынок, последнее дело. От самогона у меня изжога. Газ, сказали, в Европе нужнее. Там люди, а здесь народ. Потерпит. Не впервой.
МИХАИЛ. Вот гады!
ОТЕЦ. Звезды с Кремля поотшибать за такое безобразие! Коммунисты газу не давали, это понятно, с империализмом боролись, экономили, братские страны отапливали. А эти с кем борются? С народом! Эх, Сталина на них нет! Нам бы в президенты кого-нибудь с усами! Ты там при начальстве трешься, замолви словечко — без газу нам нельзя.
МИХАИЛ. Терся. Ты хоть знаешь, батя, зачем тебя в Москву примчали?
ОТЕЦ. Сказали, ты важную казенную вещь прибрал.
МИХАИЛ. Верно.
ОТЕЦ. Молоток! Не все-то им нас обирать. Я когда за электричество плачу́ — пла́чу. Пла́чу и плачу́. Дорогая вещица-то?
