МОХАММЕД садится на диван в холле перед телевизором.
Пауза.
ТОМАС. Проглотила?
Пауза.
МАРК (неожиданно очень громко кричит). Папа!!
Крик вырывается из его нутра, МАРК словно выворачивает его из себя, потом что есть силы бьет себя вытянутыми руками по бокам. Кажется, будто он вышиб себя из собственного тела. Потом судорожно замирает, с улыбкой на губах, однако внимательно реагирует на взгляды окружающих.
Пауза.
АНДЕРС (не глядя на МАРТИНА. Тоже улыбается, но едва заметно и грустно. Очень осторожно). Ну а… ты, наверное, много поездил?
МАРТИН (испуганно вскакивает). А? (Небольшая пауза.) А… ну да, поездил. Да. (Отходит на несколько шагов назад, не знает, сесть ему или нет.)
АНДЕРС. Да, нет, а я нет… Я мало где был.
МАРТИН. Да?.. Правда?
АНДЕРС. Да… Как-то не сложилось. (Пауза.) Я как-то особо никуда не ездил… Я был на… на Лансароте однажды в 1987-м. На острове этом. Неделю. (Небольшая пауза.) Вот.
МАРТИН садится, берет телевизионное приложение к газете «Дагенс нюхетер».
МАРТИН. Ясно. (Кивает.)
АНДЕРС. Да. (Небольшая пауза.) Да, с товарищем по работе. Поехали вместе… В то время, тогда… тогда я работал на скотобойне у стадиона «Глобен»… это юг города. (Короткая Пауза.) Он тоже там работал, разделывал туши. Это у него уже на автомате получалось. (Короткая пауза.) Стадиона тогда не было. Его позже построили. Тогда как раз проектировали. (Небольшая пауза.) Ты знаешь этот район, где стадион?
МАРТИН. Нет… Вообще-то я даже никогда там не был. (Поспешно.) Так, проезжал мимо. (Про себя.) Новый вестник.
АНДЕРС. Да, когда едешь на юг, то проезжаешь мимо. Не сам район, а стадион. Его отовсюду видно. (Пауза.) Да. (Пауза.) Правда, вот купаться было нельзя. Слишком холодно. Мы ездили туда в апреле. (Пауза.) Надо было ехать попозже, в другое время года, а мы были там всего-то неделю.
МАРТИН. Понятно. (Про себя.) Не, новый вестерн!
АНДЕРС. Мы друг друга как-то не очень знали. Просто работали вместе. А на работе особо не поговоришь. А вне работы мы не общались… У его жены были какие-то проблемы, она не смогла поехать, а у него было два билета, и он предложил мне. (Пауза.) Не знаю, почему он именно мне предложил. (Смеется.)
МАРТИН. Да… одна из самых больших загадок жизни.
АНДЕРС. Зато хоть какое-то разнообразие… (Пауза.) Когда мы там работали, мясо нам дешевле доставалось. Хорошее мясо. Лучшие куски, огромные говяжьи бифштексы, ребрышки, все что угодно… Да, куча всего. (Короткая пауза.) Я там три года проработал. (Кивает.) Мне всегда нравилось заниматься с животными, работать с животными… Не забивать их, ясное дело, кому ж это нравится, хотя, наверное, некоторым и нравится, но ведь и это кто-то должен делать. Хотя сейчас это уже больше как фабрика. Не то что раньше. (Пауза.) Интересно, что будет потом, когда мы вступим в ЕС. Они там совсем не так обращаются с животными, как мы здесь… Они не думают о них, как мы… Недавно что-то показывали по телевизору про ЕС, какую-то передачу про скотобойни, так они там так бьют несчастных животных, будто они вообще никто, и еще они их плохо умерщвляют, не до конца — там был один теленок, которому плохо перерезали горло, и он просто лежал там и истекал кровью, а никто и пальцем не пошевелил… а еще кто-то пнул ногой свинью, которую вроде закололи, а она осталась жива.
СОФИЯ снова вернулась в курилку и села.
АНН-МАРИ тоже входит в курилку, зажигает сигарету.
МОД. Первая за сегодня?
АНДЕРС. Так же нельзя. Почему они должны страдать?
МАРТИН. Ну да.
АНДЕРС. Я всегда любил животных. У меня вот были собаки… Последний раз у меня был доберман… но в городе их нельзя держать, их надо как следует выгуливать.
МОД. Первая за сегодня?
АНН-МАРИ кивает.
Самая приятная.
МАРТИН. Ясно.
АНДЕРС. Но мне пришлось с ней расстаться… потому что я столько времени тут. (Короткая пауза.) У тебя есть собака?
МАРТИН. Нет. (Короткая пауза.) Дети хотят. Мы думали завести позже, летом… чтобы она побольше была на улице первое время.
АНДЕРС. А какую… вы хотите?
МАРТИН. Ну, не знаю… Главное, чтобы не очень большую.
АНДЕРС. Добермана надо очень много выгуливать.
МОД (СОФИИ). Пожалуйста, пока я здесь, никаких индийских похорон.
АНН-МАРИ смотрит на нее слегка удивленно.
Ерунда, не обращай внимания.
РОГЕР уходит в конец коридора.
МАРК входит в холл, садится на подоконник, прислоняется к стене, начинает расстегивать рубашку, потом снимает ее и бросает на пол — он очень худой, похож на маленького мальчика, острые лопатки, лицо его и фигура выражают невероятное одиночество, но боль еще не сконденсировалась в крик. Прислоняется лбом ко лбу кого-то невидимого и беззвучно говорит с этим человеком, как будто шепчет ему в невидимое ухо.
МОХАММЕД (входит в курилку, садится, молча сидит, потом медленно произносит). Простите, прикуривать не найдется?
МОД (указывает на зажигалку). Вот… Это Софии.
МОХАММЕД. Спасибо. (Берет зажигалку, прикуривает. Он двигается очень медленно, он небрит, очень бледен, под глазами черные тени.) Спасибо.
МОД. Не за что.
СОФИЯ. Я раздавила ногой осу… Я устроила ей индийские похороны. (Смотрит на МОХАММЕДА, тот сидит и смотрит в пол, потом на свои руки, кладет одну ладонь на другую.)
АНН-МАРИ (через некоторое время). Ты сожгла ее.
СОФИЯ. Да, я сожгла ее в пепельнице… Я ее спалила.
Пауза.
МОХАММЕД (смотрит на МОД). Я раньше курил две сигареты, теперь я курю двадцать.
МОД. М-м… Что ж, если деньги есть…
МОХАММЕД (после короткой паузы). Я курю самокрутки.
МОД. М-м.
Пауза.
Биргит спит?
АНН-МАРИ. Лежит, по крайней мере. (Короткая пауза.) Она не спит. Она лежит и вот так вот смотрит. Как обычно. Смотрит и смотрит.
МОД. Да, целыми днями… И все равно она такая же аккуратная… ни складочки на одежде, причесанная, неподвижная… Это ужасно. Почти что жутко… А Эрика — где она?
АНН-МАРИ (говорит тихим и низким голосом). Я не знаю… Мне кажется, у нее были… у нее были какие-то дела.
МОД. Ну да, кто ее разберет.
АНДЕРС. Доберманы, они довольно чувствительные, они отлично знают, о чем ты думаешь… прямо сразу все понимают.
МОХАММЕД тушит сигарету, встает.
МОД. Опять уходишь?
Мог бы, по крайней мере, ответить. Неужто нельзя повежливей?
МОХАММЕД (он сосед МАРТИНА по палате; садится в холле, где сидит МАРТИН). Можно мне сидеть?
МАРТИН. Конечно.
На коленях у МАРТИНА компьютер или блокнот, он сидит и дописывает подробности собственных похорон, хотя именно сейчас он не думает, что умрет; похороны будут очень красивые, как поздняя живопись Малевича, строгие и простые, как японский клинок, сила или слабость которого станет видна, только если его смазать маслом и отполировать; в качестве вступительной музыки МАРТИН планирует поставить «Round About Midnight» Майлза Дэвиса, а может, «Hilliard» и Яна Гарбарека, но не уверен, может, не стоит злоупотреблять стилем «нью-эйдж».
МОД. Вот я думаю, надо их поправлять, когда они говорят неправильно?..
МАРТИН. Я тут просто… У меня музыка в голове. Слушаю музыку, которая звучит в моей голове.
МОХАММЕД какое-то время смотрит на него, потом кивает.
МАРТИН. Просто слушаю. (Кивает.) Я ее не слышу.
МОД. Только какой в этом смысл, еще обвинят, чего доброго, в расизме. Но я не понимаю, почему мы должны так напрягаться.
АНН-МАРИ. Только жалуются. Такое ощущение, что они все время жалуются.
МОД. Сидели бы дома, откуда они там приехали.
АНН-МАРИ (зевает). Я сегодня совсем не спала ночью.
