Маша старательно рисует. Но не овощи. Она рисует членов коллегии.
Вечером, закрывая дверь в Машину комнату, мама говорит папе решительно и бесповоротно:
– А завтра с ней сидишь ты!
– Скажи, зачем ты родила ребенка? – спрашивает папа.
– Я думала, я замужем, – парирует мама.
– Любовь моя! – элегически говорит папа. – Что такое, по-твоему, – быть замужем?
– Это не быть матерью-одиночкой, – выпаливает мама. – Это тебе половина и мне половина.
– Как Марью пилить будем? – спрашивает папа. – Вдоль? Или поперек? Слушай, ты столько кричишь о своих мышах, что иногда мне обидно за Машку.
– Пожалуйста, без этого, – сказала мама. – Машка – женщина, она меня поймет.
– Но я не могу завтра, – говорит папа, – и послезавтра тоже.
– Ну и прекрасно, – отвечает мама.
Рано утром она тем же путем, что и папа, – тихо, вкрадчиво, не скрипя, не дыша и улыбаясь, – покидает квартиру.
На улице, облегченно рассмеявшись, попрыгала в классики и красиво зашагала, как свободная от забот женщина.
Конференция. Дедушка, хорошо причесанный и одетый, как на праздник, стоит на трибуне. На сцене, за столом, – девушка-библиотекарь. Оставшийся от вчерашнего спектакля задник изображает сельский пейзаж.
– Таким образом, – говорит дедушка, – всю свою жизнь я писал для детей, о детях, потому что, в сущности, они главное, что есть в жизни. Они ее зерно, ее суть, ее будущее.
А «суть» в это время бродит среди хлама за кулисами. Обнаружила сделанный из папье-маше бюст Чехова.
– Тебя поставили в угол? – спросила она бюст. – А что ты такого сделал?
Бюст оказывается полым. Маша надевает его на себя и в таком виде выходит на сцену.
– Дедушка! Давай его простим! Он больше не будет.
Не своим голосом закричала библиотекарь. Дедушка вздохнул и сказал:
– Маша – моя внучка. У них в садике – карантин. Так сказать, живая проблема.
– А родители есть? – взвизгнула женщина неопределенного возраста в шляпке из соломки.
– Есть, – вздохнул дедушка.
– Вот видите! – заверещала в соломке. – Они сели нам на голову. Сидят и поплевывают.
– Ну зачем вы так? – сказал дедушка, а библиотекарь стала стаскивать бюст с Маши. – Нормальная жизнь.
– Ненормальная! – отрезала в соломке. – Кто кого родит, тот того растит. Я предлагала это записать в конституцию. Меня не поддержали. Но я сама себе закон. С внуками не вожусь. У меня пенсия восемьдесят три рубля сорок четыре копейки. Не нуждаюсь!
Дедушка вздохнул и как-то беспомощно развел руками.
– Дедушка! – громко сказала Маша. – Ты ее не бойся. – И вдруг громко, на весь зал вскрикнула: – Шапокляк!
Все засмеялись, и людей вдруг стало будто больше, и одна миловидная женщина сказала дедушке:
– Я вам вот что хочу предложить: давайте я посижу с девочкой. А вы с людьми поговорите! Пойдешь со мной, Маша?
– Какая глупая глупость! – сказала Шапокляк.
– Пойду, – ответила Маша.
– Я тут во дворе живу, квартира семнадцать. Спросите тетю Полину! А у вас, видать, – обратилась она к Шапокляк, – и детей нет.
– Мой сын бороздит океан! – гордо сказала Шапокляк.
– Бедняга! – вздохнула тетя Полина.
Они разуваются в чистенькой прихожей, где на ящичке аккуратно лежат вязаные носки любых размеров.
– Куда ни придешь – разуйся, – учит тетя Полина. – Женщина у нас занятая, каково ей полы от грязи мыть? За правило возьмешь себе такое – разуваться, будут тебя люди уважать, хорошим человеком считать. За что ты женщину шапоклякой обозвала? У нее сын, оказывается, в океане.
– Я хочу, чтобы он утонул, – радостно говорит Маша. – Тогда Шапокляк заплачет, и у нее растает в сердце лед. Мне бабушка говорила, что, когда человек плачет, он становится добрей.
– Человек добрый от добра, а не от слез.
– Я понимаю, – говорит Маша. – Сладкий от сахара, соленый от соли. Добрый от добра. Мне так не нравится. Мне нравится наоборот.
– Иди лучше, я тебя молочком попою с коврижкой медовой.
– Мне нельзя молоко, – говорит Маша. – У меня аллергия. Дайте мне коврижку с пепси-колой.
– У меня такого нет, – теряется тетя Полина.
– Я вас научу, – говорит Маша. – Берете пустую бутылку и наливаете чаю.
– Обманывать… вроде бы как и нехорошо, – улыбается тетя Полина.
– Обманывать интересно! – горячо говорит Маша. – Хотите, я вас обману?
– Ну? – неуверенно говорит тетя Полина.
– Моя мама – колдунья. Она скоро всех превратит в белых мышей.
– Ой! – пугается тетя Полина. – Не пугай.
– Видите, как интересно! От страшного всегда интересно.
Прабабушка стоит под часами, на которых уже половина четвертого, она ловит такси.
Маша спит в чистой постели, а в прихожей теплые вязаные носки надевает дедушка. Тетя Полина проводит его в комнату, и они смотрят на Машу, а потом садятся и пьют чай из блюдечек.
– Я всегда хотел, – говорит дедушка, – три вещи. Заглянуть в сон Машки, чай пить только из блюдечек и носить толстые носки. Вы – исполнительница желаний?
Тетя Полина смущенно покачала головой.
Звонок в дверь был резкий и настойчивый. Они вскочили – оба в толстых носках, – дедушка и тетя Полина как будто чего-то испугались.
В квартиру вошла прабабушка.
– Ты должен был мне привести девочку к двум, сейчас уже пять. Я не знала, что и думать. В библиотеке мне дали ваш адрес. – Взгляд в сторону тети Полины невежлив.
– Попейте с нами чайку! – предлагает тетя Полина.
– Там такси, – сказала прабабушка. – Бери ребенка.
Дедушка покорно идет в комнату.
– Давно у вас это? – строго спрашивает прабабушка тетю Полину.
– Что? – не понимает та.
– Чай… Носки… Все!
– Давно, – говорит тетя Полина, – смолоду.
– Я не посмотрю, что он дед. Ты поедешь с нами, – говорит она строго дедушке.
И вот они уже дома.
– Твоя версия, что ты первый раз видел эту женщину на конференции, не выдерживает никакой критики, – говорит дедушке прабабушка. – Откуда у нее носки твоего размера?
– Ох! – говорит дедушка.
– Пуговицы на рубашке расстегнуты, блюдце на растопыренных пальцах, как у какого-нибудь мытищинского лавочника. Ты бы это видел! – это прабабка объясняет прадеду.
– Дусечка! – говорит он. – Мальчик уже вырос… Может, это не наше дело, с кем он… пьет чай?
– А чье? – вопрошает прабабка. – Знаешь, просто хочется взять ремень. Я не ханжа. Но как ты посмел взять к ней ребенка?
Рассерженная прабабушка уходит, прадед плетется следом. Маша обнимает дедушку:
– Попало нам?
– Попало, – смеется дед.
– Будем ходить дома в носках? – спрашивает Маша тихо.
– Будем, – шепчет дед.
– Будем чай пить из блюдца?
– Будем, – отвечает дедушка.
А потом была ночь, в которую папа и мама просыпались часто-часто, чтоб не переспать другого.
Светились стрелки будильника, и то одна, то другая сонная голова смотрели в его сторону.
Мама встает раньше и, крадучись, схватив в охапку вещи, скрывается в ванной.
Умывается тоненькой бесшумной струйкой воды.
Папа одним глазом проследил за нею. Тоже взял в охапку вещи. Одевается в лифте, нажав на кнопку «стоп».
Мама обнаружила отсутствие папы и, чуть не заплакав от злости, стала звонить.
– Скажите, карантин не сняли? – елейным голосом спрашивает мама.
– Быстрые очень! – отвечает ей неприветливый голос.
Мама вздыхает, начинает одеваться и кричит в комнату Маши:
– Марья! Вставай! Слышишь, горе мое?
Двор метет молодой дворник, он метет и бормочет песню.
Мама тащит за руку Машку, подбегает к нему и чмокает его в щеку.
– Привет! – говорит дворник.
– Ты сдавал зачет? – спрашивает мама.
– Завтра, – отвечает дворник.
– Хочешь, поспособствую?
– Бесполезняк, – говорит дворник. – У дока на меня идиосинкразия.
– А меня он обожает.
– Ха, – смеется дворник. – Он же бабник!
– Побудь денек с моей Машкой, а я тебе устрою зачет.
Маша стоит рядом и молчит.
– С ней никаких хлопот, – говорит мама. – Приглядывай и покорми чем Бог послал. А во второй половине дня кто-то из нас ее заберет.
– Кто? – спрашивает дворник.
– Ну кто-нибудь, – говорит мама. – Нас же много.
– А насчет зачета – верняк?
– Как то, что я стою перед тобой.
– Он с тебя многое стребует, – задумчиво говорит дворник. – Он такой.
– А я ж обманщица, – смеется мама. – С меня как с гуся.
И она умчалась, но спохватилась, вернулась, поцеловала Машку и сказала ей строго:
– Слушайся дядю Петю.
Маша вздохнула и посмотрела на него скептически.
– Ну что, – говорит дворник Маше, когда они проводили глазами такси, в которое почти на полном ходу вскочила мама, – будем мести улицу или плюнем?
– Плюнем и будем мести, – отвечает Маша и решительно берется за метлу. – Я вырасту дворником, – говорит она.
– Тебе родители не дадут, – отвечает дворник.
