Паганини. Подведи меня к зеркалу. Меня так долго рассматривали, что я потерял себя из виду. Меня рассматривали до тех пор, пока мои собственные глаза не окаменели. Пусть они снова посмотрят сами на себя и перестанут быть мухами в янтаре, безделушками, салонной галантереей.
Скрипач. В моей голове произошло что-то необычное. Я вдруг стал слышать и понимать совершенно иначе, чем за минуту до этого. Да, я был довольно умным, до того, как в меня вошла гениальность. Я еще не знаю, что я сделаю, но я уверен, что все, что я сделаю, будет одновременно и произвольным, и обязательным. Да, это действительно немного ненормально. Но то, что я сделаю, будет необычайным и поразительным, но вместе с тем таким же бесспорным, как сама жизнь. Возможность, свобода и необходимость переплавились в один металл моего гения. Какая удивительная уверенность в себе!
Паганини. Неплохо, совсем неплохо! Ты преувеличивал, говоря, что усы мне не к лицу. Конечно, можно немного изменить фасон. Но в целом они мне идут.
Скрипач. Что там за тип кривляется перед зеркалом? Мне смешны его гримасы, его убогое вульгарное кокетство.
Паганини. Ты обещал мне гребенку.
Скрипач. Вот тебе гребенка. Насколько мелки и ограничены люди.
Паганини. Che bella sono… Нет ли у тебя немного помады?
Скрипач. Нет у меня никакой помады! И перестань морочить мне голову разными глупостями! Меня распирает от таланта.
Паганини. Я же тебя предупреждал.
Скрипач. Мне необходимо искусство! Я сойду с ума, если немедленно не дам выхода сублимированной жажде творчества. Где моя скрипка?
Паганини. Играй, играй и успокойся. А я тем временем причешусь.
Скрипач. Животное (слышны скрипичные вариации. Через минуту раздаются звуки бодрого марша. Военный оркестр приближается и заглушает скрипку). Что… что это такое, этот шум…
Паганини. Военные! Целый полк с оркестром впереди идет по городу. Военная музыка!
Скрипач. Музыка? Это? И это вульгарное громыханье ты называешь музыкой? Эту бронзу в честь железа и жесть во славу олова? Этот стук для грохота и рев для шума? Эти взбесившиеся трубы и распоясавшиеся бубны — это музыка?
Паганини. Самая прекрасная музыка, которую когда-либо я слышал. Впрочем, не называй это музыкой, если не хочешь. В музыке нет никакого смысла. В ней мощь, в ней сила, в ней по улицам города проходит воплощенное могущество. Толпа стоит вдоль тротуаров и кричит приветствия. Она любит грозную и властную витальность, восхищается ею и ей отдается. И она права. Слышишь ее голос?
Скрипач. Хорошо. Даже слишком. От этих грубых звуков, издаваемых убийцами, лопаются барабанные перепонки моих нежных, моих образованных, моих рафинированных ушей артиста!
Паганини. Там идут по крайней мере три батальона, не считая оркестра. Три тысячи штыков блестят на солнце.
Скрипач. Три тысячи скотов. Всмотритесь в их немытые тела, перепоясанные ремнями из кожи животных. Быстрыми движениями они доводят до столкновения деревянные палки с ослиной шкурой. Смердящий ветер из забродивших внутренностей протискивается сквозь заслюнявленные трубы, вызывая блеяние, похожее на блеяние баранов. И тебя это восхищает?
Паганини. Да! Обращаю твое внимание, что струны твоей скрипки тоже сделаны из бараньих кишок.
Скрипач. Но они не издают бараньих звуков. Бараньи кишки я превращаю в искусство, из материи я создаю нематериальные ценности. Я не поклоняюсь телу слепо, а, смирив его, превращаю в дух.
Паганини. Хе-хе, каждое из этих трех тысяч лезвий в любую минуту может превратиться во что-то еще более баранье, чем струны твоей скрипки, и менее полезное, чем бараний окорок. И что тогда с твоим духом?
Скрипач. Ну тогда иди и будь мясником, а меня оставь в покое, у меня нет времени для разговора с хамом. Мама, мама! Этот оркестр мне мешает! Я не могу играть, не могу творить, мама, сделай что-нибудь!
Паганини. Ну тогда брось скрипку и становись офицером. Женщины любят военных. Кто знает, может быть, даже больше, чем артистов. Идем со мной. Идем на улицу и сольемся с толпой. Будем жить!
Скрипач. Мама, мама, утихомирь их! У меня начнутся судороги, я потеряю слух, я сойду с ума, если они немедленно не перестанут!
Паганини. Не хочешь? Черт с тобой. Я не нуждаюсь в твоем обществе. Я пойду один.
Скрипач. Ступай и не возвращайся! Чтобы я тебя здесь больше не видел, невежда! Догоняй уличных мальчишек, которые бегут за военными, как дворняжки за баранами (оркестр удаляется). Спеши, а то уйдут, и ты упустишь свой шанс!
Паганини. Это было бы ужасно. Эй, подождите меня!..
Голос Паганини затихает вдали вместе с оркестром.
Мать. Ты звал меня?
Скрипач. Да, мама.
Мать. Здесь кто-то был? Я слышала чьи-то голоса.
Скрипач. Был, но ушел и уже не вернется. Сейчас я один.
Мать. Ты бледен и взволнован. У тебя, наверное, температура.
Скрипач. Мама, я должен тебе сказать что-то очень важное.
Мать. Что-то случилось?
Скрипач. Я гениален.
Мать. Наконец-то! Слава богу.
Скрипач. До последнего времени я не был гением, но теперь я им стал. Решительно и бесповоротно.
Мать. А я никогда в этом и не сомневалась, только ты не хотел верить.
Скрипач. Я сомневался, потому что у меня есть воображение. Только теперь я понял, что воображение можно превратить в уверенность. Это воображение формирует реальность, а не наоборот. Великое открытие!
Мать. Конечно, ты гениален. Но не преувеличиваешь ли ты немного со своим воображением?
Скрипач. Нисколько. Даже моего воображения не хватит, чтобы предвидеть все последствия этого открытия.
Мать. Я боюсь за тебя. Ты так возбужден… Может быть, ты примешь лекарство? Или ляжешь и попробуешь заснуть?
Скрипач. Заснуть? Теперь, когда я поверил в себя? Нет, я должен бодрствовать и быть готовым.
Мать. К чему?
Скрипач. Ко всему, что последует сейчас из моей веры, или уверенности, или реальности (звонок во входную дверь).
Мать. Кто-то звонит. Наверно, опять какой-нибудь старьевщик.
Скрипач. Кто бы он ни был, он посланник моей судьбы, а с этого времени я сам руковожу своей судьбой. Следовательно, это мой посланник. Не медли, мама. Немедленно впусти его и приведи ко мне (звонок).
Мать. Бедный ребенок… Это от переутомления (звонок). Впущу его, а потом выгоню. Иначе он никогда не перестанет звонить (звонок, Мать выходит).
Скрипач. Раньше она меня вела, а я не успевал за ней. Теперь она не успевает за мной. Но это ничего. Теперь я подобен пароходу, который заберет на палубу не только маму, но и всю реальность вместе с багажом. Пара у меня хватит.
Мать (в соседней комнате). Ради бога, простите, что у меня такой беспорядок. Но я не ожидала… Какая честь, какая честь!
Директор филармонии. Ничего, ничего.
Мать. Я сейчас его позову.
Директор. Я, случайно, не помешал? Я пришел без предупреждения.
Мать. Ну что вы! Я сейчас ему скажу, он так обрадуется…
Директор. Будьте добры…
Мать входит в комнату Скрипача.
Скрипач. Кто это?
Мать. Директор филармонии собственной персоной.
Скрипач. Впустить.
Мать. Ты с ума сошел. Это он ждет тебя.
Скрипач. Это я жду его.
Мать. Может, ты все-таки потрудился бы выйти к нему? Это нехорошо, от него зависит твоя карьера.
Скрипач. Долго я буду ждать? (Стук в дверь.)
Директор. Можно?
Скрипач. А, вот и вы. Подойдите ко мне, дружок.
Мать. Дружок?.. Как ты разговариваешь с господином Директором? Простите его, пожалуйста, он такой нервный. У него иногда бывают приступы.
Директор. Наоборот, мне очень лестно, что Маэстро назвал меня другом. А кроме того, какой гений без сверхвпечатлительности?
Скрипач. Ты слышала, мама?
Мать. Слышала, но ничего не понимаю. А не шутит ли господин Директор?
Директор. Шучу? Над Маэстро? Мне не до шуток. Я всего лишь бедный чиновник, слуга его таланта, гном перед гигантом.
Скрипач. А на это что вы скажете, мама?
Мать. Это… это нехорошо, стоять в пальто…
