– Почему вы Фекла? – спрашивает Маша. – Так людей не называют.
– Это старинное имя, – смеется Фекла. – Оно сейчас в цене.
– Как это? – спрашивает Маша.
– Дорого, значит, стоит.
– Имя не продается, – уверенно говорит Маша. – Оно же не в магазине, а в человеке.
– Не – в… А – на… Имя – на человеке, – уточняет Фекла. – Как шляпа. Как макинтош.
– Нет, – упрямится Маша. – Имя в самой середине. Оно – в животе.
– В животе! – смеется Фекла. – Ты прелесть! Но, увы, это не так. Имя – тоже украшение. Например, твое. Марья-искусница, Марья-царевна… Сейчас это модно. Былинная седая старина. Люди меняют молодые имена на старые. Между прочим, по паспорту я Фаина. Но это не звучит. Правда?
– Звучит, – говорит Маша. – Еще как!
– Ты, наверное, захочешь есть? Но я предупреждала твою мать, – говорит Фекла-Фаина, – у меня разгрузочный день. Я пью только сырую воду! Запомни, дитя мое, шить на худых легче.
– Но вы же умрете! – пугается Маша.
– Еще как не умру! – бодро отвечает Фекла. – А когда очень, очень хочется есть, жую зерно с Птичьего рынка.
– С Птичьего рынка! – восторженно вздыхает Маша. – Я там была… с папой.
– Можешь пожевать, – говорит Фекла, ставя перед ней блюдечко с намокшей пшеницей. – Но чтоб я тебя не слышала!
Она пододвинула Маше гору журналов мод и шкатулку с побрякушками.
Маша ест намоченное в блюдечке зерно и рассматривает модные журналы. Когда Фекла идет в свой угол к швейной машинке, Маша идет в туалет вместе со шкатулкой и куском яркой материи, которая лежала на диване.
– Уже? – удивляется Фекла. – Достанешь до выключателя?
Слышен звук спускаемой воды.
– У тебя болит живот? – кричит Фекла.
Молчание. За дверью тихо, потом она открывается и возникает совершенно невероятное существо. Все, что было в шкатулке, сейчас на Маше. И не только это. Вместо платья на ней ночная рубашка Феклы, кусок материи волочится по полу как шлейф. Лицо в помаде, к бровям прикреплены ресницы, на голове парик, растопыренные пальцы покрашены лаком.
Звонок в дверь. Фекла впускает клиентку, которая, онемев, разглядывает, видимо, свою материю, волочащуюся по полу.
– Дайте мне туфли на самом высоком каблуке, – говорит Маша.
Фекла звонит из вестибюля института, где работает мама, а Маша – вся в засохшей краске – сидит на стуле.
– Забери ее сейчас же! Она внизу! – крикнула она в трубку и бегом побежала из института.
Маша посмотрела ей вслед и вздохнула.
Мама звонит по телефону.
– Петрович! – кричит она в трубку. – Миленький! Там у тебя в вестибюле моя беспризорная дочка. Покарауль ее, а? У меня мышка рожает!
Старый хромой вахтер института снял с Маши грязное платье и моет ее в теплой воде. Потом он надел на нее мужскую рубашку и посадил пить чай. Маша пьет, а он отстирывает в тазике ее бельишко. Отстирал и повесил на батарею. А потом осторожно стал выбирать куски краски и лака из ее волос. Маша, осоловелая, сонная, требует:
– Расскажи мне, дедушка, сказку.
– Значит, так, – говорит вахтер. – Жили-были дед и баба. И был у них сын-красавец. А потом началась война, и сына того убили. И не стало у бабки с дедкой ни сына, ни внуков.
– Внуков тоже убили? – спрашивает Маша.
– Так вот же… – отвечает вахтер. – Раз одного, то и другого.
– А потом? – спросила Маша.
– А потом война кончилась, а дедке с бабкой – все равно невесело. И бабка умерла с горя. А дед все живет и живет. Вот такая сказка.
Маша обняла вахтера и сказала:
– Хочешь, я буду тебя любить всю жизнь и никогда не умру?
– Хочу! – сказал старик.
– Когда я вырасту, – Маша шепчет ему на ухо, – войнов не будет.
– Вот бы хорошо, – сказал старик.
А наш знакомый мальчик продолжает искать Машу. Только теперь с мамой.
– Вы не знаете тут девочку Машу? – спрашивает мама у сидящих на лавочке старушек.
– На третьем этаже! – отвечают ей…
Они звонят в дверь. Им открывает красивый парень в олимпийской форме.
– У вас есть Маша? – спрашивает мама.
– Есть! – говорит парень. – Целых четыре. Машки! – зовет их.
И выходят четыре Маши – пожилая, средняя, совсем молодая и с ними кошка. Все очень красивые.
– Вам какую? – спрашивает парень.
– Никакую! – плачет мальчик.
– Ищем! Ищем! – говорит его мама. – Столько Машек пересмотрели, все не те…
Маша спит на топчане, а старик штопает ей колготки на лампочке. А рядом лежит стопочка выглаженного белья. И уже почти ночь.
Мама открыла дверь в сторожку, видит белье, спящую Машу и лампочку в колготке.
Она села тихо-тихо и смотрит на старика.
– Я никогда не штопала ей колготки…
Старик молчит.
– И белье глажу только верхнее. На маечки и трусики нет терпения. И времени не хватает ни на что.
– Ежели что, – сказал он, – приводите мне девочку. Я пригляжу.
– Спасибо, – говорит мама. – На завтра я взяла отгул.
Маша спит на руках старика и видит сон, в котором звучит дивная тихая музыка.
Чудесная поляна, на которой стоит тот самый дом, который мы видели на ватмане у друга Аспидова.
За деревянным столом, что у дома на поляне, шестнадцать детей. Они пьют молоко из блюдечек и заедают его коврижкой.
Папа и мама сидят в центре стола, на них красивые наряды, какие видела Маша в альбоме у Феклы. На всех шерстяные носки.
Бабушка и прабабушка в образе официанток подливают детям молоко.
Аспидов невдалеке доит корову.
Прадедушка и члены коллегии собирают картошку с деревьев и складывают ее в портфели.
Тетя Полина вяжет длинный-длинный носок.
Старик-вахтер чинит на лампочке колготки.
Друг Аспидова в «кошках» сидит на электрическом столбе и обрезает провода. Потом достает шутихи и пускает фейерверк.
Дворник метет поляну и поет свою песню.
В стороне, в будке, стоит тетя Катя, а рядом с ней козел с галстуком Славика.
Тетя Катя одета милиционером и проверяет пропуска у всех желающих попасть на поляну. Пропустила экзотическую женщину в халате, которая подошла к столу, махнула рукавами, и из них вылетели птицы и выскочили кошки и собаки.
К поляне, неся, как транспарант, театральный задник с читательской конференции, идут Чехов и девушка-библиотекарь.
Дедушка кинулся навстречу Чехову и горячо его обнял.
Фекла-Фаина предъявила тете Кате вместо пропуска блюдечко с зерном, и тетя Катя возмущенно ее не пустила.
Козел засмеялся.
И все дети тоже.
И взрослые с ними.
Все смеялись, и это было под музыку.
И только тетя Полина смотрела на них и плакала, но было видно – это хорошие слезы, от радости.
Папа принял из рук мамы сонную Машу.
– Ну как? – спрашивает папа.
– Все о'кей! – отвечает мама.
Папа кладет Машу на ее кровать и видит, что она в мужской рубашке.
– Где был ребенок? – спрашивает он.
– Со мной, – отвечает мама. Она сидит на диване, прикрыв глаза, тихая и задумчивая.
– А с кем были мыши? – настойчиво спрашивает папа.
– Мыши вели себя великолепно, – устало отвечает мама. – У них благополучно кончился кризис, а большая Белая дала хороший здоровый приплод.
Папа стоит в дверях и мрачно смотрит на маму.
– Что я – дурак? Идиот? Кретин? Что я, могу не увидеть на моем собственном ребенке чужую мужскую рубашку? Чья она?
– Волшебная, – отвечает мама. – И больше ни слова. Я устала…
– Нет, – сказал папа, – этот номер у тебя не пройдет.
Маша проснулась и непонимающе трет глаза.
– Чья эта рубашка, доченька? – спрашивает папа.
– Рубашка? – сонно спрашивает Маша. – Рубашка? Мне ее подарили навсегда…
– Кто подарил? – ласково интересуется папа.
– Дедушка, – отвечает Маша.
– Прости меня, – говорит папа маме.
– Ты поверил? – смеется мама.
– Ну, конечно, – смеется папа.
– Поверил, что дедушка?
– А кто? – каменеет папа.
– Глупый! – говорит мама. – Это вахтер, Петрович. Он Машке колготки поштопал.
– Ты не мать, – говорит папа, – ты кукушка…
– Завтра, – мечтательно говорит мама. – Я буду с ней целый день. С утра до ночи.
Раннее утро. Папа собирается на работу. Маша спит. Мама не спит, но лежит в постели.
– Красота! – говорит мама. – Ты бегаешь, а я лежу!
Потом папа, стоя возле кровати, глотает кофе, а мама, мурлыча, пьет кофе в постели.
– Хочу быть маркизой! – говорит мама.
– А английской королевой не хочешь? – спрашивает папа.
– Хочу! – отвечает мама. – И бельгийской тоже.
Раздается звонок.
Это пришли прадедушка и прабабушка. Они нагружены фруктами, пакетами и говорят одновременно:
– У нас библиотечный день.
И тут же открывается дверь, и приходят дедушка и бабушка.
– Я буду готовить обед, а дедушка погуляет с ней на улице, – говорит бабушка. – В конце концов, она у нас одна.
– Для такого количества сил, – смеется папа, – второй ребенок просто необходим.
– А мы могли бы, пока живы, вам помочь, – говорит бабушка, явно кокетничая, потому что выглядит она сейчас по-девчоночьи.
