Ознакомительная версия.
Фандорин (остановив её жестом, быстро): Почему вы допускаете, что ваша жена могла отравить Казимира Борецкого?
Станислав Иосифович (не слушая Фандорина): Лида, я восхищаюсь тобой!
Лидия Анатольевна: Так ты обо всём знал? Все эти годы?
Станислав Иосифович: Нет, я узнал недавно. Месяц назад обнаружил в твоём ридикюле записку, в которой он напоминал тебе о «прошлом безумии» и просил о встрече. Я был сражён! Я… столько вынес! Моя жена! С этим гнусным сатиром! С этим ничтожеством! Какого труда мне стоило не подать вида! Я хотел расквитаться с вами обоими, только не мог придумать, как именно. Но теперь я всё, всё тебе прощу! Ты искупила свою вину!
Лидия Анатольевна: Мерзавец! Я боялась, я давала ему деньги! Только бы уберечь тебя от удара! А ты в это время думал, как мне отомстить?!
Станислав Иосифович: Как деньги? Какие деньги ты ему давала?
Лидия Анатольевна: Негодяй! Ты и теперь хочешь меня погубить! Не слушайте его! Эраст Петрович, клянусь, я не убивала Казимира!
Станислав Иосифович: Ты давала ему мои деньги? Ах, впрочем, какое это теперь имеет значение! Милая, не отпирайся. Это произведёт плохое впечатление на присяжных. Я найму лучшего адвоката! Спасовича или самого Плевако! У нас теперь довольно для этого средств! Весь зал будет рыдать, тебе вынесут самый мягкий приговор! Или вовсе оправдают.
Лидия Анатольевна: А ты со мной разведёшься на законном основании как с неверной супругой? Оставишь меня без копейки, обдуришь Ингу и будешь проживать наследство один? Ах! Я всё поняла! Господин Фандорин! Я поняла! Этот человек чудовище! Казимир был в тысячу раз лучше тебя! По крайней мере он был живой, а ты мумия, засушенная мумия! И притом мумия подлая! Это он, он отравил Казимира, а не я! Месяц думал, как отомстить, и придумал! Брата убить, а вину свалить на меня! Одним ударом двух зайцев!
Станислав Иосифович: Ну уж… Ну уж это я не знаю, что такое! Эраст Петрович, вот уж воистину с больной головы на здоровую!
Занавес начинает закрываться и свет меркнуть ещё на предыдущей реплике Лидии Анатольевны. Завершается сцена под истерический хохот Борецкой, повторяющей: «Мерзавец! Мерзавец! Мерзавец!»
Маса и Глаша сидят на скамейке.
Глаша: Масаил Иванович, а у вас в Японии девушки красивые?
Маса: Абсорютно. (Придвигается ближе.)
Глаша (отодвигаясь, но совсем чуть-чуть): А больше чернявых или светленьких? Ну, блондинок или брюнеток?
Маса: Брюнетки борьсе. (Снова придвигается. Наклоняется к Глашиным волосам, шумно втягивает носом воздух.) Бозественный аромат.
Глаша (смущаясь): Как вы красиво говорите. Ещё красивше, чем Аркаша…
Маса: Горова гореть. (Показывает на голову.) Грудь бореть. (Кладёт руку на сердце.)
Глаша: Правда?
Маса (заглядывает ей в лицо): Граз горубой. (Целует.) Губы горячий.
Глаша: Быстрый какой! (Слегка отталкивает его рукой, но тут же гладит по стриженной ёжиком голове.) Это у вас такие куафюры носят? Щекотная!
Маса: Бобрик.
Наклонив голову, щекочет Глаше нос. Она хохочет. Воспользовавшись этим, Маса обнимает её.
Входит Фаддей. Глаша, ойкнув, вскакивает и убегает.
Фаддей: Шалапутка.
Маса (нисколько не смутившись, встаёт и степенно кланяется): Фаддэй-сан. Добрый вечер.
Фаддей: И вам того же. (Садится на скамейку. Некоторое время оба молчат.) Охо-хо.
Маса (со вздохом): Нэ.
Фаддей: Вот и я говорю. Один брат помер, за ним второй. Я их обоих годков на двадцать постарее буду, а всё живу, не призывает Господь. У вас-то в Азии как? Если господин помер?
Маса (показывает, будто крест-накрест взрезает себе живот): Сэппуку. Харакири.
Фаддей: Во-во. Без ножа зарезали. Вся имущества ныне Инге Станиславовне отписана. Ладно. А я-то как? Мне-то куда? Оставят тут жительствовать или попросят со двора?
Маса (качает головой): Беда.
Фаддей: То-то что беда.
Молчат, вздыхая.
Маса: Доктор Диксон давно?
Фаддей: Что давно?
Маса (показывая вокруг): Дома давно?
Фаддей: У нас, что ли? Месяца три. (Показывает три пальца.) Барин как стал болеть, пожелал доктора, и чтоб непременно англичанина, к нашим доверия не имел. Дал объявление в газету, ну этот сразу и явился. Понимаете?
Маса (кивает): Да. Ангричанин, газета. (Немного подумав.) Добрый доктор?
Фаддей: Кто его знает. Чужая душа потёмки.
Маса (недовольно тряхнув головой): Доктор — дока? Доктор — дрянь?
Фаддей: А, хороший ли он доктор? Да чего ж хорошего, если барин помер. С евоными английскими лекарствами совсем расхворался, да и помер.
Маса достаёт свой свиток, смотрит в него.
Маса (резюмируя): Доктор дусегуб. (Встаёт, кланяется.) До свидания, Фаддэй-сан. Говорить господин.
Поворачивается, входит в левую половину сцены, свет за ним медленно гаснет. Фаддей таращится японцу вслед.
Открывается левая часть сцены. У стола Фандорин и Диксон. Справа входит Маса, видит доктора, замирает в нерешительности, потом достаёт свой свиток, тушечницу, кисть и быстро пишет сверху вниз, постепенно разматывая свиток.
Диксон: …Я сделал autopsy. Исследовал желудок. Следов яда нет. Разорван сердечный мускул, как я и предполагал. Нездоровая диета, много брэнди. (Пожимает плечами.) В бутылке брэнди. Хороший. Никаких примесь.
Фандорин: Значит, версия отравления не подтверждается. Что ж, слава Богу.
Маса отрывает кусок от свитка, с поклоном подаёт Фандорину. Тот проглядывает.
Фандорин: Со суру то, ано отоко-о синрай-дэкинай на. Карэ-но хэя-э иттэ, рэй-но бин-о тотте кои. Дзибун дэ бунсэки-о яру.
ДОКТОР: Никогда ещё не проводил analysis в таких условиях. Тесно, мало свет. Бутылка упала, разбилась, но я всё-таки взял проба брэнди. Прямо с пол.
Фандорин: И отлично сделали. Иканакутэ ии. Бин-о ковасита-ттэ. Муко-дэ матинасаи.
Маса кланяется, выходит.
Диксон: Ну вот. Как видите, убийство is out. Осталась только кража. Могу я спросить, кого вы подозреваете?
Фандорин (рассеянно): Простите? А, я об этом ещё не думал.
Диксон: Как так? Но веер необходимо найти!
Фандорин: Где вы научились русскому?
Диксон: О, я всю жизнь путешествую. У меня principle: знать язык страны, в которой нахожусь. Я могу говорить (загибает пальцы) французский, немецкий, итальянский, испанский, португальский, польский, арабский, шведский. Всюду жил, всюду лечил.
Фандорин: И на востоке?
Диксон: О да! Я могу говорить хинди, урду, малайский, даже суахили! Я жил два год Восточная Африка.
Фандорин: Поразительно! А в Японии бывать не приходилось?
Диксон: Нет.
Фандорин: Но по-японски тем не менее знаете.
Диксон: What?
Фандорин: Перестали понимать по-русски? But nevertheless you do know Japanese. Когда я сказал Mace по-японски, что не доверяю вам и чтобы он сходил за флягой, вы немедленно заявили, что фляга разбилась. Что из сего следует? Несколько выводов, а именно (на секунду задумывается) восемь. Вы хотели избежать повторного анализа. Это раз. Стало быть, сказали мне неправду — в коньяке яд. Это два. Разбить или выкинуть флягу вы не догадались — иначе не заявили бы столь поспешно, что она разбита. Это три. Да если и разбили, для анализа много жидкости не нужно — хватит крошечной капельки с пола. Молчите? Хорошо, продолжаю. По-японски вы понимаете, а значит, про Японию тоже солгали. Это четыре. Вы там были, и, кажется, я догадываюсь, с какой целью. Покойный Сигизмунд Борецкий рассказывал мне о конкурентах, тоже охотящихся за волшебным веером. Вы ведь из их числа? Это пять. И сюда, в усадьбу, вы попали неслучайно. Узнав, кому достался веер, тоже перебрались в Россию. Ждали своего часа. А тут кстати и объявление в газете (показывает свиток, полученный от Масы). Это шесть. В этом свете смертельная болезнь Сигизмунда Борецкого выглядит крайне подозрительно. Я буду требовать эксгумации. Это семь. А уж то, что вы отравили Казимира Борецкого, и вовсе не вызывает сомнений. Это восемь. Таким образом, я обвиняю вас в двойном убийстве!
Ознакомительная версия.
