Посыльный. Ходил, но дверь заперта…
Директор. Стучали?
Посыльный. Стучал, но он не отвечает.
Директор. Звали?
Посыльный. Звал, но он не отзывается.
Директор. Может быть, он уже вышел?
Посыльный. Это невозможно. Ключ с той стороны.
Директор. Взламывайте дверь!
Посыльный. Слушаюсь, господин директор.
Директор (продолжая свою речь). Господа, через минуту мы примем участие в акте очищения от культуры и освобождения от цивилизации. В таком случае, вы можете спросить, почему мы опять собрались здесь, в этом храме культуры, в этой святая святых искусства, в этом мавзолее традиций. Ответ содержится в вопросе. Это здание было нашей тюрьмой, поэтому здесь мы и провозгласим нашу свободу. Здесь совершали мы священный обряд извращения нашего искусства, поэтому здесь отыщем мы истинность наших инстинктов. Здесь возвеличивали мы искусственность, поэтому здесь познаем мы и естественность. Здесь создавали мы иллюзию, поэтому здесь найдем и реальность (аплодисменты). Мы слушали здесь музыку, а отныне будем резать скот. Музыка — это элиминация, дифференциация и гармония, а следовательно, ложь и рабство. Нож в сердце — это просто нож в сердце. Если идеалом живописи и скульптуры является единство динамики творения с сотворенным предметом, то ни одна картина и ни одна скульптура не могут сравниться с ножом в сердце, олицетворяющим единство акта и предмета par exellence[5]. Если идеалом литературы является выражение полной правды, то какая литература может сравниться с ножом, всаженным в сердце? Если идеалом театра является непосредственное действие, а не представление и имитация, то нож в сердце является идеальным театром. Короче говоря, вместо движений сложных, внешних и неэффективных придет движение простое, буквальное и эффективное (аплодисменты). Господа, культура разделила людей на артистов и публику, исполнителей и потребителей, жрецов и верующих. Посвященных в тайну и тех, кого держат вдали от тайны. Теперь ничего подобного не будет, теперь наступает настоящее участие всех во всем, полное братство. Некогда здесь выступал перед вами виртуоз-профессионал, но вы не могли повторить ни одной ноты, даже если бы вам дали в руки скрипку. Сейчас перед вами выступит живодер. Но явится ли это демонстрацией виртуоза, привилегией посвященного? Отнюдь. Ведь убить может каждый, каждый это сумеет. Здесь нет никаких непреодолимых барьеров, поскольку каждый может участвовать в умерщвлении либо в роли скотобоя, либо в качестве вола. Роли взаимозаменяемые, и никто никому не может завидовать. В этом нет никакой исключительности, умерщвление — это искусство для всех, искусство для масс. Умерщвлять может каждый, всегда и везде. Умерщвлять может кто угодно, чем угодно, где угодно и кого угодно (аплодисменты). Итак, господа, мы начинаем (пауза). Минуточку… Что, еще нет?.. Простите, меня вызывают за кулисы. Очевидно, небольшая задержка по техническим причинам (пауза). Господа, по причинам от нас не зависящим, представление отменяется (свистки и протесты). Господа, по уважительной причине наш исполнитель выступить не может! (Громкие свистки и протесты.) Господа, мы действительно ничего не можем поделать! (Толпа дико протестует.) …А впрочем, почему бы и нет? Вы правы, мы продолжаем! Мы будем продолжать! Так точно, мы хотим продолжать, должны продолжать! Господа, представление продолжается! Итак, кто хочет заменить исполнителя? Желающие есть?
Конец
Графская Пломба
Криминальный роман из жизни высшего общества времен санации
Действующие лица
Инспектор полиции
Преступник
Инспектор. Я инспектор полиции.
Преступник. В чем меня подозревают? Вы мне ничего не докажете.
Инспектор. Сейчас увидите. Почему у вас перевязано ухо?
Преступник. Оно изувечено в процессе слушанья.
Инспектор. Ха! Ха! Мы-то знаем, как это было на самом деле. (Достает из кармана пакетик.) Пожалуйста!
Преступник. Что это?
Инспектор. Это недостающий кусочек вашего уха. Мы обнаружили его на месте преступления.
Преступник. Я никогда там не был.
Инспектор. Сегодня ночью вы прокрались во дворец Графа. Граф проснулся, вы пробовали убежать, но в последнюю минуту Граф схватил вас за ухо. Вам удалось вырваться, но в руке Графа остался кусок вашего уха, являющийся вещественным доказательством. Разрешите, я примерю.
Преступник. Только не при женщинах и детях.
Инспектор. Ну хорошо, пойдемте за ширму. (Уходят за ширму.)
Голос инспектора. Совпадает, подходит идеально! Это ухо было вашим. Вы этой ночью находились в спальне Графа. (Выходит из-за ширмы.)
Преступник. Что это?
Инспектор. Где?
Преступник. У вас на шее.
Инспектор. Обыкновенный медальон, я ношу его с детства.
Преступник. Разрешите взглянуть?
Инспектор. Сделайте одолжение. (Снимает медальон и подает его Преступнику.)
Преступник. Боже!
Инспектор. Вы побледнели!
Преступник. В медальоне портрет ребенка… Я еще был мальчиком, когда цыгане похитили моего младшего брата. Он пропал бесследно. Ребенок носил на шее медальон со своим портретом, который повесила ему моя мать. Это тот самый медальон. Я узнаю ребенка на портрете. Это мой пропавший без вести брат! Господин инспектор, значит, мы с вами родные братья, чудесным образом нашедшие друг друга! По прошествии стольких лет!
Инспектор. Необычайно! Действительно, я смутно припоминаю, что меня воспитывал старый цыган, которого я ошибочно, как теперь выяснилось, считал своим отцом. Я помню таборные костры… Кибитки… (Напевает чардаш.)
Преступник. Что же теперь будет? Не можете же вы арестовать собственного брата?
Инспектор. Вот это дилемма! Что победит: долг или чувство?
Преступник. Ну так как, братишка? Ты ведь не арестуешь брата. В таком случае ты был бы не братом!
Инспектор. Одну минуточку… Вот это да! Какое необычайное стечение обстоятельств!
Преступник. Что ты хочешь этим сказать?
Инспектор. Брат, я могу спокойно тебя арестовать. Мы действительно братья, но только наполовину.
Преступник. Говори яснее.
Инспектор. Когда утром меня вызвали во дворец, Граф был в пижаме. Неожиданно мой взгляд упал на его обнаженную голень.
Преступник. Обыкновенная графская нога. Ну и что?
Инспектор. На худой голени старца я заметил серебряный браслет с выгравированной на нем короной. Искусно опрашивая Графа, я получил от Графа признание, что много лет тому назад он надел точно такой же браслет на ногу ребенка, который родился у него от одной замужней женщины. А теперь смотри сюда, видишь? (Поднимает штанину.)
Преступник. Серебряный браслет с короной!
Инспектор. Да. Его я тоже ношу с детства, так же, как и медальон. Он даже мне немного режет, с тех пор как я стал взрослым, а теперь начинаю полнеть. Итак, я внебрачный сын Графа.
Преступник. Этого плюгавого скупердяя, который не платит долги?
Инспектор. Выбирай слова. Как ты можешь так говорить о моем отце и о Графе!
Преступник. Если я расскажу тебе, зачем я прокрался этой ночью в спальню Графа, ты изменишь свое мнение.
Инспектор. Говори!
Преступник. Да, признаюсь. Я был ночью в спальне Графа. И знаешь с какой целью?
Инспектор. Нет, не знаю.
Преступник (широко открывая рот). Посмотри сюда, оуаа… сю…
Инспектор. Ну, ну, открой пошире, я ничего не вижу.
Преступник. А теперь? Аааа…
Инспектор. Где?
Преступник. Здесь, вверху, в коренном.
Инспектор. Вижу, золотая пломба. Ничего особенного.
Преступник. Такие пломбы ставил только мой отец. Золотые с собственной монограммой и датой. Он был известным дантистом.
Инспектор. Как дантистом? Значит, он не был дворянином? Какое падение! Собственно, я не должен бы с вами разговаривать.
Преступник. И точно такая же пломба у Графа. Умирая, мой отец призвал меня к себе и сказал: «Сын мой, один Граф до сих пор не уплатил мне за пломбу. Приказываю тебе найти бесчестного аристократа и отобрать ее у него. Ты его легко узнаешь, так как пломбу такого рода я ставил только одному пациенту — именно ему. Внизу, спереди. Это моя последняя воля». Сказал и умер. Он был человеком суровым и мстительным.
