Корнеплодова. Что тебе? Вера, пойди к бабке на кухню.
Вера уходит.
Ну?
Корнеплодов. Я тебе совсем забыл сказать. Они требуют, чтобы я представил свои труды.
Корнеплодова. Какие труды?
Корнеплодов. Сочинения.
Корнеплодова. Чьи сочинения?
Корнеплодов. Мои.
Корнеплодова. Твои сочинения? Для чего это им понадобилось?
Корнеплодов. Не знаю. Такое правило. Иначе они не выдадут членского билета.
Корнеплодова. Вот как? И что же ты им сказал?
Корнеплодов. Ничего не сказал. Сказал, что представлю.
Корнеплодова. Так. Что же ты им представишь?
Корнеплодов. Софьюшка, почему ты на меня так странно смотришь? Может быть, ты сердишься? Честное слово, я им больше не сказал ничего лишнего. Я почти все время молчал.
Корнеплодова. Погоди. С кем ты разговаривал?
Корнеплодов. Сначала с ними, а потом они меня направили в приемочную комиссию, причем знаешь, что самое смешное?
Корнеплодова. Ну?
Корнеплодов. Самое смешное, что ответственный секретарь этой самой приемочной комиссии — Сироткиы.
Корнеплодова. Этот Сироткин?
Корнеплодов. Нет, слава богу, не он, однофамилец. Периферийный писатель, откуда-то с Дальнего Востока, Сироткин-Амурский. Даже что-то такое написал. Говорят, не так плохо. Во всяком случае, его выдвигают. Анекдот, правда?
Корнеплодова. Всюду Сироткины! Евтихий, тогда это очень серьезно.
Корнеплодов. Ты думаешь? А что?
Корнеплодова. Не понимаешь?
Корнеплодов. Не понимаю.
Корнеплодова. Тогда я тебе объясню. Это они сделали нарочно. Вопрос о твоей принадлежности к союзу будет стоять на комиссии. Выяснится, что у тебя нет произведений. И они тебя просто не примут.
Корнеплодов. Меня?
Корнеплодова. Да, именно тебя.
Корнеплодов. Ты шутишь?
Корнеплодова. Не до шуток. Надо смотреть на вещи трезво. Они тебя на совершенно законном основании не примут. В «Литературке» появится заметка. Маленькая заметка в хронике, напечатанная крошечными муравьиными буквами… И… И я не представляю себе, что мы будем делать. Неслыханный скандал.
Корнеплодов. Ты меня пугаешь? А как же в таком случае с участком в зеленой зоне?
Корнеплодова. С участком? Евтихий, я начинаю подозревать, что ты просто дурак. Какой там участок! Об участке уже и речи нет! Черт с ним. Пусть он провалится, этот злосчастный участок. Надо спасать юбилей. Надо спасать семью. Нельзя допустить, чтобы вопрос о тебе стоял на комиссии. Надо сию же минуту, пока еще не поздно, взять обратно твое заявление. (Набирает номер.) Алло? Приемочная комиссия? Попросите, пожалуйста, товарища Сироткина-Амурского. Уже ушел? В таком случае технического секретаря. Тоже ушел? Досадно. Ну, кого-нибудь, очень вас прошу. Все ушли? Ах, как обидно! А вы кто? Уборщица? Вот что, лапушка, скажите, пожалуйста, золотко, когда приходит на работу товарищ Сироткин-Амурский? В десять утра? Спасибо, солнышко. (Кладет трубку.) Завтра же с утра хватай машину — и к Сироткину-Амурскому в комиссию.
Корнеплодов. Завтра, Софьюшка, воскресенье.
Корнеплодова. Ну так послезавтра, в понедельник.
Надя вбегает вместе с Бурьяновым.
Почему ты врываешься как безумная?
Надя. Предки, я выхожу замуж, Миша, подтверди!
Бурьянов. Софья Ивановна… Евтихий Федорович…
Корнеплодова. Потом, потом.
Бурьянов. У вас какие-нибудь неприятности?
Корнеплодова. Идите. В другой раз. Не до вас.
Надя. Мишка, ты видишь — всем не до нас. Даже обидно. Уйдем из этого дома и будем всю ночь бродить по городу. Прощайте, предки. Пойдем, моя радость.
Бурьянов. Видите, Софья Ивановна, я уже попал в надежные руки. Исчезаем.
Уходят.
Корнеплодова. В понедельник с утра хватай машину, отправляйся в комиссию и забирай обратно заявление.
Корнеплодов. А членский билет?
Корнеплодова. Жили до сих пор, оказывается, без билета и дальше проживем. Тем более что его никто и не спрашивает. Главное не билет, а главное — состоять в списках. А в списках мы, слава богу, состоим с самого начала — и ладно. И все пойдет по-старому.
Корнеплодов. Нет, Софьюшка, все-таки это оскорбительно. Лучше давай я им представлю «Овсы цветут». Как-никак крупное полотно. Роман в четырех частях. Я уверен, что они примут.
Корнеплодова. Не обольщайся. Бывают такие романы в четырех частях, что за первую часть автору дают первую премию, за вторую — вторую, за третью — третью, а за четвертую — дают по шее.
Корнеплодов. Ты сгущаешь краски.
Корнеплодова. Не сгущаю. Ты же видишь. Всюду Сироткины. Нет, нет! Одним словом, в понедельник утром ты поедешь и возьмешь назад заявление. Или все рухнет и мы пропали. Понял?
Занавес.
Обстановка первого действия. Корнеплодова. Входит Могилянский в пальто и шапке.
Могилянский. Здравствуйте. Не пугайтесь — Могилянский. Извините, я не буду раздеваться, так как у меня еще масса всяких организационных дел. Я только позволил себе снять в передней калоши, чтобы не наследить. У вас, я вижу, недавно натирали паркет. Хорошая библиотека.
Корнеплодова. Вы откуда?
Могилянский. Из клуба. Не пугайтесь. По поводу сегодняшнего юбилея товарища Корнеплодова. Обычно юбилеями у нас занимается Ольга Капитоновна, но она гриппует, и это мероприятие поручено провести мне. Самого товарища Корнеплодова, вероятно, нету дома, так как я его только что видел в коридоре возле приемочной комиссии, но я думаю, мы его можем не беспокоить. Вы, по-видимому, вдова юбиляра, простите, супруга, так я вам сейчас доложу, как у нас обстоят дела.
Корнеплодова. Садитесь.
Могилянский. Можно. Только как бы не ободрать обивку вашего кресла. Это шелковый репс? Очень хорошая материя. Я буду сидеть корректно. (Вынимает бумаги.) Значит, обстановка такая.
Корнеплодова (подходит к двери и кричит). Кто там? Вера! Пришел человек из клуба, принеси, что полагается.
Могилянский. Средств на юбилей отпустили, как вы, наверное, уже догадываетесь, но очень много, так что юбилей пойдет, в общем, по второму разряду. Но пусть это вас не огорчает. Все будет в лучшем виде, хотя это и не моя специальность.
Вера вносит водку и закуску, ставит это все перед Могилянским.
Но если я взялся, я сделаю. Все будет как по первому разряду.
Вера. Водки хотите?
Могилянский (кланяется, привстав). Могилянский. Полтораста граммов, не больше. Благодарствуйте. (Выпивает.) Земля пухом. Значит, сначала я вам доложу, что у нас есть, а потом — чего у нас нет. Есть духовой оркестр четвертого ремесленного училища. Потом есть пятнадцать вазонов папоротника и по углам четыре настоящих живых пальмы хамеропс по два с четвертью метра высотой из треста зеленых насаждений. Затем четыре венка — от издательства, от Бюро выступлений, от Литинститута и от кукольного театра.
Корнеплодова. Позвольте, почему венков?
Могилянский. Я сказал — венков? Извините. Это я по привычке. Не венков, а приветственных адресов.
Вера. А почему от кукольного театра?
Могилянский. Там у меня служит двоюродный брат помощником администратора.
Корнеплодова. Не задавай глупых вопросов. Иди.
Вера уходит.
Могилянский. Это дочь юбиляра? Красивая женщина. Затем. Восемь поздравительных телеграмм с периферии. Уже организовано. Шесть ожидаются. Остальные — что бог даст. Самотеком. Хотели в голубой гостиной развернуть выставку произведений Евтихия Федоровича на языках братских народов, но не успели подобрать материалов.
Корнеплодова. Это совсем не нужно. Не скромно.
Могилянский. Тем более что их и нету. Труднее всего было организовать вступительное слово, так как все заняты, а кто не занят, у того грипп, а остальные в командировках. Вы, конечно, знаете критика Мартышкина? В прошлом году он у меня замечательно выступал на Новодевичьем кладбище.
Корнеплодова. Удивительно талантливый человек.
Могилянский. Так он отказался.
Корнеплодова. Да? Наверное, уже что-нибудь разнюхал. Абсолютно беспринципная личность.
Могилянский. Но я его уговорил.
