Корнеплодова. Вера, скажи ветеринару, чтобы он не завозил машину в гараж. Надо отправить нашу лапушку в союз. Позови его сюда. Пусть покажется. Я хочу посмотреть, как он одет.
Вера. Хорошо.
Надя. Значит, одобряете наши туалеты? Очень приятно. Удаляемся.
Уходят.
Ольга Николаевна. Между прочим. Усиленно распространяется версия, что Евтихий Федорович протащил через редсовет серую и посредственную повестушку Бурьянова только потому, что тот женится на Надюшке. Говорят, что скоро в комиссии они хотят публично обвинить Евтихия Федоровича в семейственности и беспринципном кумовстве. Учтите это.
Корнеплодова. Ах, подлецы! Ах, подонки!
Васин (входит). Вы мне приказали явиться?
Корнеплодова. Да. Во-первых, подбросьте Ольгу Николаевну, а затем возвращайтесь и приведите себя в приличный вид, так как вы поедете сегодня вместе с нами на юбилей. И будьте добры, побрейтесь.
Васин. Слушаюсь. Больше ничего?
Корнеплодова. Пока ничего, идите.
Васин. Стричься не надо? Вошел к парикмахеру, сказал спокойный: «Будьте добры, причешите мне уши».
Корнеплодова. Что?
Васин. «Гладкий парикмахер сразу стал хвойный»…
Корнеплодова. Позвольте, да он совершенно пьян. (Кричит.) Вера!
Вера. Что случилось?
Васин. Ровно ничего. Меня потребовали — и я явился. И пусть вас это не удивляет. Прошу прощенья. Меня напоили шоферы, отличные ребята. Полтораста граммов с прицепом. (Подмигивает.)
Вера. Этого с ним раньше никогда не было.
Васин. Потому что раньше я был человек науки, почти ученый, я мечтал об открытиях в области ветеринарии, но мои мечты поломались, и теперь я мальчик на побегушках, человек без индивидуальности, доставало. Понимаете, я доставало. Толкач! Вот что вы все со мной сделали, и я вас всех очень люблю. И презираю.
Корнеплодова. Вера, скажи этому человеку, чтобы он сию минуту вышел вон. Извините, лапушка.
Вера. Ступай вон и проспись.
Васин. Слушаюсь. Я сейчас пойду и просплюсь. Только вряд ли.
Вера. Ступай!
Васин. Я просплюсь. Но имейте в виду, когда я проснусь… О!.. К чертовой матери! Хватит! Поездили! Я живой человек, я творчески мыслящая личность! А вы кто такие? Лабазники! Хуторяне!
Корнеплодов входит и стоит, молчаливый, как монумент.
Корнеплодова. Евтихий, выгони его прочь.
Ольга Николаевна. Как вам не стыдно в такой день!
Васин. В какой такой день?
Ольга Николаевна. В день юбилея вашего тестя, всеми нами любимого и уважаемого писателя.
Васин. Кто писатель? Я не вижу. Где? Вот это? А что он написал? Он такой же писатель, как я геоботаник. Даже еще меньше. Удивляюсь, чего смотрит ваш союз!
Корнеплодов. Вон!
Васин. Хорошо. А кто вас на юбилей повезет? Вы думаете, я ничего не понимаю, а я все понимаю. Вы любите на всех ездить. Даже на собственной бабушке ездите верхом.
Корнеплодова. Евтихий, ударь его.
Васин. Что? Меня бить? Впрочем, вы совершенно правы. Бейте меня. Лупите прямо по морде. Я заслужил. Я польстился… Польстился на все это… Свое будущее, свою науку я променял на вашу гнусную чечевичную похлебку. Да знаете ли вы, жалкие, ничтожные личности, что такое ветеринария? Не подходите ко мне! Расшибу!
Корнеплодова. Позвоните в милицию!
Васин. Да знаете ли вы, что такое наша родная отечественная эпизоотологическая школа, возглавляемая Вышелесским? Вы знаете, что этой школой установлены этиология, патогенез и мероприятия по борьбе с инфекционным энцефаломиэлитом лошадей? В изучении инфекционной анемии лошадей, сапа и других заболеваний советские патологоанатомы значительно опередили буржуазную науку! А я? Боже мок, а в это время я… Но нет… Кончено!
Бурьянов (входит). Что происходит?
Васин. А! Еще один любитель чечевичной похлебки. Присаживайтесь. Сейчас вас будут запрягать. А лично я — извиняюсь. Сыт по горло. Вера, пойдем!
Вера. Ты с ума сошел.
Васин. Веррра! Я твой муж, и я тебе велю. Ну, без разговоров. А то знаешь… Может быть, ты не хочешь? Так ради бога. Тем лучше. Оставайся и можешь всю жизнь перелистывать эти пресные рукописи по сорок рублей за печатный лист.
Вера. Ну, негодяй, я с тобой поговорю, когда ты проспишься.
Васин. Я уже проспался. То есть проснулся. Желаю вам дальнейшего процветания… Хуторяне! (Уходит.)
Ольга Николаевна. Я так перепугалась… У меня дрожат руки…
Корнеплодова. Это даже… смешно, не правда ли? Ради бога, простите, лапушка. Это наш общий недосмотр. И пожалуйста… Я надеюсь на вашу скромность.
Ольга Николаевна. Что вы! Что вы! Ничего и не было, я ничего не видела и не слышала. Где этого не случается. По-видимому, машины не будет, так я побегу. Не провожайте меня. До вечера. (Быстро уходит.)
Корнеплодова. Вот плоды нашего либерального отношения к людям. Евтихий, успокойся. Не забудь, что у тебя давление, а вечером юбилей. (Вере.) А ты не расстраивайся и не ломай руки. Далеко не уйдет. Видали мы и не таких. Мишенька, ты водить машину умеешь?
Бурьянов (довольно грубо). Нет.
Корнеплодова. Жаль. Ну тогда сбегаешь за такси.
Входит портниха, неся в воздушном большом свертке платье.
А, юбилейное платье. Несите его, милочка, туда. Вера, ступай помоги мне, будешь держать зеркало сбоку.
Вера и портниха уходят.
А ты, Евтихий, тоже ступай переодевайся, — я тебе что сказала?
Корнеплодов уходит.
Надя, проследи, чтобы мать твоего отца надела желтый платок и новую кофту с оборочками. (Уходит.)
Надя. Они бабушку хотят превратить в какую-то сказительницу. Миша, тебе нравится мое платье?
Бурьянов. Да, но мне не нравится, что ваш нетрезвый родственник позволил себе назвать меня любителем чечевичной похлебки. Что это значит? И вообще мне многое не нравится.
Надя. Что за тон? В доме праздник, а все злые как собаки. Только что не кусаются. И ты тоже. Поцелуй меня, ведь мы еще с прошлой ночи не виделись.
Бурьянов. Это лишнее.
Надя. Что-нибудь случилось?
Бурьянов. Оказывается, против твоего отца ведется сильная кампания. Сегодня на заседании приемочной комиссии его собираются с треском провалить, причем в это дело впутали и меня. Кричат, что Евтихий Федорович протащил мою повесть потому, что якобы я собираюсь на тебе жениться! Ты понимаешь, чем это пахнет? Семейственность, беспринципность. А Сироткин-Амурский прямо заявил, что моя повесть посредственная, серая, не имеет никакой художественной ценности, а сам я молодой карьерист, Растиньяк и состою у твоего отца в холуях.
Надя. Но ведь это неправда! Какие жестокие, злые люди!
Бурьянов. Злые не злые, а факт тот, что моя повесть стоит под ударом, и я этого не допущу. Я буду за нее драться. Прежде всего надо развеять глупенькую легенду, что я на тебе женюсь и что вообще имею какое-то отношение к вашей семье. А я еще, дурак, послал сегодня поздравительную телеграмму Корнеплодову.
Надя. Миша, опомнись, что ты говоришь! Ты меня больше не любишь?
Бурьянов. Не до любви, милая, на карте стоит вся моя карьера. Это понять надо.
Надя. Подожди. Я не понимаю. Ты от меня отказываешься?
Бурьянов. Надо срочно поправлять дело.
Надя. Ты отказываешься? Да? После того, что между нами было? Как же я теперь буду смотреть людям в глаза? Родителям, ребятам из института?
Бурьянов. Не говори примитивных вещей. И я надеюсь, что у тебя еще сохранилось ко мне достаточно чувства, чтобы не делать мне неприятностей и не давать пищи для нежелательных обобщений. И пожалуйста, не делай из этого трагедии.
Бабушка (входит, переодетая в новое). Ну вот, я пришла показаться. Так будет ладно?
Надя (бросается к ней). Бабушка?
Бурьянов. Не буду вас больше задерживать и надеюсь на твое, в общем, хорошее ко мне отношение. С твоей наружностью ты еще вполне найдешь себе приличного партнера. (Уходит.)
Надя (рыдая). Бабушка… милая бабушка!
Бабушка. Не знаю, что тут у вас случилось, а только знаю, что не нужно было все это затевать в понедельник.
Звонит телефон.
Надя. Алло? Из приемочной комиссии? Лично? Хорошо, я сейчас позову. (Зовет.) Папочка! Милый папочка! Корнеплодов входит в новом костюме, но еще без галстука. Возьми трубку…
