Мартышкин (насторожившись). Почему именно я?
Сироткин-Амурский. Как известный критик и человек с некоторым авторитетом.
Мартышкин. Хо-хо. Вы меня переоцениваете. А как на это смотрит руководство?
Сироткин-Амурский. Разумеется, одобрительно.
Мартышкин. В каком смысле одобрительно: одобрительно — да или одобрительно — нет?
Сироткин-Амурский (добродушно смеясь). Одобрительно — нет.
Мартышкин. Вы уверены в этом?
Сироткин-Амурский. Совершенно.
Мартышкин. Ну, что ж. Пожалуй, я, хо-хо! Нет, но каков гусь этот самый Корнеплодов, а? Какая внешность, какой апломб, а на самом деле он просто дырка от бублика. Хо-хо. Ну, что ж, у меня даже есть на сей предмет кой-какие ораторские заготовочки. Вот, изволите видеть. (Роется по карманам и вынимает бумажку.) Нет, это не то. (Вынимает другую бумажку.) А вот это — то! Хо-хо! Я раскопал его единственный шедевр — «Овсы цветут» и выписал оттуда цитатки. Животики порвете.
Сироткин-Амурский. Так прошу вас, пройдите.
Мартышкин. Ничего. Я еще успею сыграть партию. Вы начинайте без меня. (Уходит.)
Бурьянов. Товарищ Сироткин-Амурский, можно вас на два слова?
Сироткин-Амурский. У меня сейчас начинается заседание.
Бурьянов. Это очень важно. Умоляю.
Сироткин-Амурский. Слушаю, батюшка.
Бурьянов. Здравствуйте. Вы, наверное, меня не узнали. Я Михаил Бурьянов, автор повести «Крутой поворот» — парень любит девушку, но она уезжает в город на учебу, а когда возвращается уже врачом, то застает парня уже директором МТС, такой конфликт.
Сироткин-Амурский. Как же, читал. Так чего же вам надобно?
Бурьянов. Я знаю, вы относитесь к моей повести отрицательно, и я совершенно с вами согласен. Я буду ее еще дотягивать. Но прошу учесть, что к Евтихию Корнеплодову я не имею абсолютно никакого отношения. А меня обвиняют в том, что будто я из карьерных соображений собираюсь жениться на его дочери. Это гнусная клевета. Ничего общего ни с авантюристом Корнеплодовым, ни с его подозрительным семейством никогда не имел, не имею и не буду иметь.
Сироткин-Амурский. Нас это не касается.
Бурьянов. Нет, касается. Я должен реабилитироваться. Я хочу выступить с разоблачением корнеплодовщины. Это мой общественный долг. Имейте в виду, что я уже давно сигнализировал, только мои сигналы почему-то не доходили до общественности. Дайте мне слово.
Сироткин-Амурский. У нас собрание открытое.
Бурьянов. Благодарю вас. Вы меня окрыляете. Надеюсь, после моего выступления вы совершенно по-другому отнесетесь ко мне и к моей повести. Я хорошо знаю интимную жизнь Корнеплодова и не постесняюсь сорвать маску с этого самозванца.
Сироткин-Амурский. Молодой человек, как вам не стыдно! А еще хотите быть русским писателем! Да вы знаете, что такое русский писатель?
Бурьянов. Не понимаю вас. Могу не касаться личной жизни. Как угодно. Но по общественной-то линии, надеюсь, можно ударить?
Сироткин-Амурский уходит в дверь комиссии.
Ну, держись, Корнеплодов. (Уходит вслед за Сироткиным-Амурским.)
Мартышкин проходит с кием в руках.
Директор клуба (выходит). Товарищ Мартышкин, что же вы? Я вас ищу по всему клубу.
Мартышкин. На какой предмет?
Директор. Вам же открывать юбилей.
Мартышкин. Чей?
Директор. Корнеплодова.
Мартышкин. Хохонюшки!
Директор. В каком смысле?
Мартышкин. Хохонюшки в том смысле, что руководство относится к Корнеплодову резко отрицательно и, по-моему, юбилея вообще не надо. Какой юбилей, когда сейчас юбиляра будут выгонять из организации! Хо-хо!
Директор. Вы меня пугаете. Но ведь мы же обязаны провести мероприятие. Как же так? Мы затратили средства на концерт и на тропические растения. Сейчас приедут артисты. Смотрите, уже идет духовой оркестр.
Мартышкин. Так пусть он сыграет марш фюнебр.
Директор. Фюнебр? Я этого не понимаю. Перестаньте шутить. В конце концов пусть комиссия поступает с юбиляром, как ей угодно, а нас это не касается, мы обязаны провести мероприятие. Тем более что руководство проявило такой интерес к концерту. Только что звонили от Степана Степановича и просили непременно оставить четыре места во втором ряду.
Мартышкин (тревожно). Почему именно во втором?
Директор. Потому что весь первый ряд оставлен для семьи юбиляра.
Мартышкин. От Степана Степановича лично?
Директор. Вообразите себе.
Мартышкин. Вот какая картинка. Тогда я, пожалуй, хо-хо. У меня даже есть кой-какие набросочки. Я не буду касаться художественных произведений Евтихия Федоровича. Кстати, их и нету. Я думаю, знаете ли, в легкой юбилейной форме очертить его общественную физиономию.
Директор. Вот, вот. Именно в легкой форме. С юмором очертите. Наша аудитория любит посмеяться.
Мартышкин. Вот, изволите ли видеть. (Вынимает бумажку.) Нет, это как раз не то. (Вынимает другую бумажку.) А это как раз то. В игривой форме. Юбилей — это переучет товаров. Сегодня юбиляр в некотором роде переучитывает свои товары за двадцать пять лет. Ну и так далее.
Директор. Это именно то, что надо. Пройдемте в артистическую, через полчаса начало.
Мартышкин. Так я лучше сгоняю еще одну партийку. (Уходит.)
Могилянский (вбегает). Юбиляр прибыл. (В дверь.) Прошу вас, милости просим, пожалуйста.
Входят Корнеплодов с Надей.
Раздеваться будете прямо в артистической. Я восхищен вашей шубой.
Директор. Позвольте вас приветствовать от имени нашего клуба. Вы образцовый юбиляр. Обычно юбиляры, как правило, опаздывают, а вы прибыли даже несколько раньше, чем надо. Как видите, клуб сделал все возможное. (Показывает.)
Могилянский. Обратили внимание? Не каждый юбиляр может похвастаться такими пальмами. К несчастью, организовать кинохронику не удалось, благодаря странной позиции управления кинофикации, но мы своими силами запишем ваше выступление на клубный магнитофон.
Директор. Не правда ли, все очень прилично?
Корнеплодов. Недурно, даже весьма.
Надя. Папа!
Корнеплодов. Впрочем, я решил отказаться от юбилея.
Директор. То есть как это?
Корнеплодов. Зачем весь этот шум, эти растения, этот мой портрет? Не скромно. Снимите его. Нет, нет, я решительно отказываюсь от юбилея.
Могилянский. Они шутят.
Корнеплодов. В сущности, какой я писатель? Вы когда-нибудь читали мои произведения?
Директор. Лично я — нет… Но… наверное, другие читали.
Корнеплодов. И другие не читали. Читали только мою подпись под некрологами. Писатель тот, кто пишет. Значит, я пустое место. Фикция.
Директор. Ради бога, не надо говорить так громко, а то услышит публика. Вы меня ужасаете!
Могилянский. Что вы, они же шутят.
Корнеплодов. Какие шутки! Не до шуток мне. Вот заявление.
Надя. Молодец, папочка, молодец.
Корнеплодов. Уберите мой портрет. Я выхожу из союза по собственному желанию. Юбилей отменяется.
Директор. Как это — отменяется? Мы оркестр наняли. Артистов пригласили. Мартышкин сделает вступительное слово.
Корнеплодов. Мартышкин? Надя, ты слышишь? Мартышкин согласился.
Надя. Папочка, ради всего святого, возьми себя в руки. Не поддавайся.
Корнеплодов. Нет, не поддамся. Все равно решительно отказываюсь.
Директор. Только не так громко. Мы уже привлекаем к себе нежелательное внимание. Пройдемте в артистическую. (Публике.) Товарищи, прошу вас освободить зал. Еще идет уборка. Мы дадим звонки. Могилянский, закройте двери и никого не пускайте в зал. Евтихий Федорович, что вы с нами делаете? Юбиляры всегда капризничают, но не до такой степени!
Корнеплодов. Все равно, все равно.
Надя. Молодец, папочка!
Директор. Может быть, вас смущает эта приемочная комиссия? Так вы не обращайте внимания. У нее свой профиль, а у нас свой профиль. Одно другому не мешает.
Надя. Где заседает приемочная комиссия?
Директор. Эта дверь. Но зачем вам? Евтихий Федорович, подумайте, в какое положение вы нас ставите?
