— Отчего умер? — спросил железнодорожник, надевая фуражку.
— От гриппа, — сообщил Тархунский.
Железнодорожник покачал головой и, удивившись размерам гроба, спросил:
— Видать, крупной был комплекции?
— Гигант, — уверенно сказал Тархунский, вспомнив о тяжести гроба, — богатырь.
— Понятно, — сказал железнодорожник, — понятно… — Он вдруг наклонился и, багровея от усилий, приподнял гроб. — Тяжелый дядя, — сказал он, и в глазах его сверкнули холодные огоньки.
— А у него под конец водянка была, — пояснил Тархунский. — Страшно мучился парень.
— Какой парень?
— Дядя, — пролепетал Тархунский, чувствуя близость катастрофы, — мы его в шутку парнем звали, до того был молод душой…
— Понимаю, — сухо сказал железнодорожник, — вы его племянник будете?
— Нет, племянники они. Я так, — сказал Тархунский, не глядя в глаза братьям, — дальний родственник.
— Попрошу покойничка на весы, — сказал железнодорожник.
— Как? Как вы можете так обращаться с прахом? — возмутился Тархунский.
Говорить приходилось ему одному, так как перспектива вторично потерять дядю на этот раз уже окончательно лишила братьев дара речи.
В багажную кладовую гроб доставили веселые носильщики. Не выдержав душевных потрясений, братья были уже не в силах нести драгоценный прах.
Изъятие останков состоялось через четверть часа.
Братья Клюевы проследовали в транспортное отделение милиции.
А в багажной кладовой сидел одинокий Тархунский и тихо плакал над гробом.
Гроб был пуст.
1947
Она очень мало знала его. И было трудно понять, успела ли она его полюбить. Услышав о том, что он едет на войну, она захлопала в ладоши и сказала:
— Киса… Баба…
Он не ждал объяснений и длинных фраз и не стал упрекать ее в легкомыслии. У него не было времени.
В сорок первом ей исполнилось два года. А ему было уже двадцать шесть.
…В золотой осенний день сорок пятого года Зоя появилась во дворе. Она была так взволнована, что не стала даже прыгать через веревочку, а прошла прямо в садик, где обычно собиралась вся компания.
И Зоя сказала:
— Девочки, ребята, слушайте, чего я скажу. Мой папа приезжает…
Алешка с интересом посмотрел на Зою.
— Это хорошо. А чего он тебе привезет?
Вопрос был задан неспроста, ибо не далее как месяц назад Алешка получил в подарок от приехавшего отца роскошный аккордеон. И теперь Алешка почти не расставался с подарком. Играть он, разумеется, не умел, но зато здорово делал вид, что собирается играть. Он садился, накидывал на плечо ремень и обращался к галдевшей от нетерпения аудитории:
— А потише никак нельзя?
Тогда наступала тишина, и Алешка брал аккорд. По мелодичности этот звук мог сравниться лишь с визгом трамвайных колес на крутом повороте. Все с трепетом ждали продолжения мелодии. Но продолжения обычно не было. Алешка снимал аккордеон и печально говорил:
— Раз вы музыку не понимаете и шумите, я играть не буду.
Затем он резво относил аккордеон домой и возвращался повеселевшим и отряхнувшим с плеч непосильный груз ответственности за сохранность своего перламутрового чуда.
— Чего же он тебе привезет? — повторил вопрос Алешка.
— А я не знаю, — ответила Зоя.
— Он тебе губную гармошку привезет, — заявил Светик, пятилетний сын инженера Макарова, немыслимый фантазер и задира. У Светика папа на фронте не был, и он выдумал какого-то дядю Васю, который провоевал всю войну «в столице Вены Австрии».
— А почему губную гармошку? — спросила Зоя.
— А чего ж он тебе привезет? Вот мой дядя Вася мне письмо написал, что он мне знаешь чего привезет?..
— Чего?
— Знаешь чего?.. — Светик лихорадочно придумывал для себя подарок.. — Он мне, знаешь, он мне привезет…
— Ну и пожалуйста, — перебила Зоя.
— А твой папа — офицер? — спросила Наташа Белкина.
— Ага. Он майор.
— А мой папа — капитан. Нам Зинаида Павловна сказала, что мы все должны гордиться нашим папой, потому что он воин.
— А ты уже гордилась?
— Ага.
— Когда мой папа приедет, приходи ко мне гордиться. Ладно?
— Ладно. Мы сперва у тебя погордимся, а потом к нам пойдем.
— А мой дядя Вася, — начал Светик, — знаешь кто? Он генерал старший лейтенант. Вот он кто!
— Ты только давай не болтай, — усмехнулся Алешка, — таких не бывает.
— У тебя не бывает, а у дяди Васи бывает.
— Ну, ладно. Довольно глупости говорить, — сказал Алешка. — Зоя, вот когда папа приедет, ты чего ему скажешь?
— Я скажу: здравствуй, папа!
— А еще чего?
— А больше я не знаю.
— Ну вот, давай, я как будто твой папа. Как будто я приехал. А ты меня встречай и говори. Ладно?
Алешка куда-то ушел и вскоре вернулся с деревянным автоматом на плече.
— Здравствуй, дочка Зоя! — сказал он басом.
— Здравствуй, папа. С приездом!
— Спасибо.
— На здоровье.
— Ну, как ты здесь в тылу жила?
— А я не в тылу, я дома жила.
— Это хорошо, — сказал Алешка, сворачивая козью ножку и начиняя ее песком. — Ну, а вообще как живешь?
— Хорошо. Я маме помогаю, Алешка. Я сама сплю.
— Он не Алешка. Он теперь твой папа, — напомнил Светик.
— Светик, не мешай, — сказала Наташа Белкина.
— А как ты, папа, живешь? — спросила Зоя.
— Ничего. Хорошо. Разбил всех захватчиков и вернулся…
— С приездом, папа!
— Это ты уже один раз говорила.
— Ты у него спроси, Зойка, как он воевал, — не без ехидства предложил Светик.
— Папа, ты как воевал?
— Неплохо воевал. На «отлично». — Алешка затянулся из козьей ножки. — Я за вас там дрался, малыши.
— А вчера ты за кого дрался, когда тебе от мамы попало? — спросил Светик.
— Светик, не мешай.
— Еще слово скажешь, — кивнул Алешка, — и я тебе…
— Ладно, я не буду, папа! — испуганно прошептал Светик.
— Воевали мы неплохо, — продолжал Алешка. — Как-то лег на курс. Утром встаю, вижу: три «мессера». Ну, я — раз! И всех сбил.
— С ног? — спросил Светик.
— Скажи, скажи еще слово!
— Папа! — Зоя поправила пальтишко. — Мама сказала, что ты можешь приехать с минуты на минуту. Почему ты только на минуту можешь приехать? Тебе обратно надо на войну, да?
— Нет, дочка Зоя, — солидно разъяснил Алешка, — вся война кончилась. У нас теперь победа и мир. А сейчас бы неплохо по такому случаю хлопнуть по маленькой…
— Иди, — сказала Светику Наташа Белкина, — он по тебе сейчас хлопнет. Ты у нас самый маленький.
Светик на всякий случай отступил на несколько шагов и тут же вернулся:
— Зойка!.. Твоя мама идет, а с ней еще кто-то… Это, наверное, папа.
Зоя увидела маму. Она улыбалась. А рядом с мамой стоял незнакомый человек в военной форме.
— Зойка, — прошептал Алешка, — это твой папа. Беги. Говори ему слова, которые мне говорила!
Зоя побежала навстречу папе. Он обнял ее, поцеловал и подкинул в воздух. Зоя на мгновение увидела двор, клумбу, Алешку, Светика и совсем близко глаза отца.
— Здравствуй, папа! — сказала Зоя и замолчала. Она вдруг забыла все слова.
Приехал папа, а это была большая, самая главная радость.
1947
На днях у нас в народном суде интересное дело слушалось. Обвиняли одного старика в хулиганских действиях.
Председатель суда строго посмотрел в зал, совершенно неожиданно улыбнулся и, снова посерьезнев, сказал:
— Гражданин Шапочкин, расскажите, только по возможности коротко, как было дело.
Со скамьи поднялся бодрого вида старик лет шестидесяти, с бородкой и хитровато прищуренными глазами.
— Дело, значит, было так, граждане судьи. Приехал я в город к зятю своему Михаилу Петровичу в гости, поскольку премия ему, значит, вышла за сверхотличную работу. Ну конечно, стол накрыт: рыбка, пироги с капустой, грибки, стюдень…
— Гражданин Шапочкин, нам про «стюдень» неинтересно слушать. Вы про дело расскажите.
— Я про дело и говорю. Поужинал я у зятя, выпил, закусил и домой собрался. Наше дело стариковское. А живу я где? Живу я в Кузыкине. Приехал на вокзал, гляжу, мать честная, последний поезд ушел. Время ночное, что ты будешь делать?.. Дай, думаю, выйду на шоссе, может, машина попутная подвезет или там другой какой транспорт. Да. Ну, вышел я, стало быть, на шоссе. Как машина мимо проходит, я руку подымаю — понять даю, чтобы, значит, захватили меня. Одна машина прошла, другая, третья — и все ноль внимания. Думаю — что же делать?.. И вдруг, граждане судьи, останавливается грузовик и этот вот с усами, — старик указал на человека с усами, сидевшего в первом ряду, — кричит из кабины: «Давай, дед, закругляйся в кузов, только по-быстрому. Подкинем тебя из уважения к твоим преклонным годам!..»
