Четверо допили какао и покинули «Чебурашку».
К субботе были собраны средства. Струйский перепечатал свое произведение на машинке. Ему же было доверено завершить операцию.
В магазине «Электротовары» к Струйскому обратился небритый дядька по фамилии Кукин:
— Гляжу — вы «Саратов» оформили. Можем доставить.
Они отошли в сторонку.
— Слушайте меня внимательно, — сказал Струйский, — вот адрес на бумажке — Моисееву Николаю Ивановичу. А этот конверт вложите в холодильник, дверцей прижмете, чтоб был виден. Понятно?
— Вопросов нет.
Спустя полчаса тележка с «Саратовом» остановилась у подъезда дома, в котором проживал Николай Иванович Моисеев.
Кукин и его напарник находились в том состоянии, которое в определенных кругах стыдливо именуется нарушением спортивного режима.
Струйский об этом не догадывался. Следуя формуле «доверяя — проверяй», он с другой стороны улицы наблюдал за ходом операции.
Слегка покачиваясь, видимо, под тяжестью груза, Кукин с напарником внесли холодильник в подъезд.
— Это кому же? — полюбопытствовала старуха-лифтерша, — небось Николаю Ивановичу?
— Ему, — подтвердил Кукин, — Николаю Ивановичу. Какой этаж?
— Восьмой.
Вскорости Кукин явился за расчетом.
— Порядок, — доложил он. — Все сделано.
— Сам дома?
— Не. Одна жена. Хорошая женщина. Мы из кабины вышли, а в квартире уже дверь открыта. Жена говорит: «У нас нынче день подарков, телевизор привезли, теперь холодильник…»
«Интересно, кто же это расстарался? — с ревностью подумал Струйский. — Выходит, не одни мы такие умные. Телевизор подороже, но и холодильники тоже на улице не валяются».
— Конверт вложили?
Кукин схватился за голову:
— Мать честная!.. Забыл. Я сейчас занесу, мигом…
Струйский взял у Кукина конверт.
— Идите отдыхайте, я сам.
Он написал на конверте печатными буквами: «Моисееву Николаю Ивановичу». Зайдя в подъезд, молча вручил конверт лифтерше и незамедлительно удалился.
Лифтерша надела очки, прочитала фамилию адресата и сунула конверт в один из ящиков для почты.
Когда Николай Иванович Матвеев вернулся домой, на пороге его встретила жена:
— Видать, сильно тебя на твоем заводе любят. Погляди…
Увидав новенький «Саратов», Николай Иванович всплеснул руками:
— Честно скажу — не ожидал.
— Коля, ты ж не каждый день на пенсию уходишь. Один раз в жизни такое бывает…
В понедельник Николай Иванович позвонил в завком. Трубку взял Громов:
— Слушаю.
— Аким Ильич? Доброе утро. Матвеев беспокоит.
— Привет, Николай Иваныч! Как самочувствие?
— Нормально. Спасибо большое за ценный подарок.
— Нравится?
— Еще бы. Лето впереди.
— Он в любое время года удовольствие доставит.
— Продукты будут в сохранности.
— Какие продукты?
— Какие положишь.
— Не понимаю.
— Спасибо за холодильник.
— За какой холодильник?
— Не знаете за какой? Ха-ха! За «Саратов». Сюрприз нам хотели сделать. Вера Степановна смеется — так на заводе обрадовались, что ты на пенсию ушел, закидали подарками…
Громов помолчал. «Возраст, он и есть возраст. Опять же состояние непривычное, что-то путает».
— Значит, понравился подарок? Ну и хорошо. Пользуйтесь, смотрите кино, фигурное катание. Вере Степановне привет!..
В субботу после ухода гостей и в воскресенье утром Николай Иванович Моисеев изучал загадочное стихотворное послание, которое он обнаружил в подъезде в своем почтовом ящике.
— Ты послушай, Нина… «Одни привет вам шлют горячий в родной конторе много лет. Решили мы вопрос иначе — мы вам холодный шлем привет!» Ты что-нибудь понимаешь?..
Нина Аркадьевна ответила не сразу. В отличие от своего супруга она обладала аналитическим складом ума. Перечитав стихотворение и подумав, Нина Аркадьевна сказала:
— Колюня, это типичная анонимка. Написано на бланке, без подписи, но ясно, что это кто-то из ваших. Обрати внимание — слово «холодный» подчеркнуто. Значит, сотрудники тебя не шибко уважают. Вспомни, может быть, ты проявил невнимание, грубость, бюрократизм… Тебя уже критиковали на собрании, а сейчас тебе выдали еще одну порцию критики. Похоже — автор не один. Видишь? Написано не «я», а «мы». Мы — это коллектив или часть коллектива…
Кудряев встретил управляющего в коридоре у входа в кабинет.
Николай Иванович был строг, даже суров, и Кудряева это немного удивило, но не помешало ему изобразить на лице улыбку:
— Николай Иванович!.. Если не ошибаюсь, у вас был день рождения…
— Да, был.
— Разрешите вас поздравить.
— Спасибо.
— Весна… Солнце… Хорошо в такой день освежиться холодным пивком…
Управляющий мрачно посмотрел на Кудряева:
— Мне бы тепла. А холода мне хватает.
Не сказав больше ни слова, Николай Иванович зашел в кабинет. В обеденный перерыв все четверо встретились в буфете. Кудряев сказал:
— Ясно одно — недоволен.
— Ты подумай, — сказал Струйский, — мало ему.
Мыльцев — усмехнулся:
— Я же говорил — надо бы «Жигули».
— Ничего, — сказал Дроздов, — перебьется.
1977
Лежал Василий Сундуков с закрытыми глазами, но не спал, думал. В будний день проснешься, мысли идут более-менее серьезные — какие дела ожидают, какие задачи. А в выходной, тем более с утра, мыслей навалом, но все в беспорядке, одна проявится, тут же ее новая вышибает. Почему в уме такая карусель получается, а потому, что посидишь с вечера в кругу друзей, рюмкой помашешь, то-се, в общем, понятно…
За окном громко заливались птицы. Сундуков мысленно отметил: птица свои обязанности знает — «фить-фить», «чик-чирик», поет, не в курсе она, что человек лежит и головой мается.
Тяжело вздохнув, Сундуков перестал слышать птичьи голоса. Ясно, как в цветном телевизоре, увидал вчерашний вечер… Клара стол в саду поставила, в низинке, дача оттуда как на ладони во всей своей немыслимой красе. Гости круги делали, смотрели. Макарцев башенку увидел, языком поцокал: «Сила!» Лабутенко витые колонки враз оценил: «Красота, кто понимает!» Общее мнение: дачку отгрохал будь здоров.
Один только Макар, брат Кларин, проявил себя с ненужной стороны. Его пригласили, как человека, — сиди, пей, никто тебя не ограничивает. Зачем же зря высказываться, делать глупые замечания?.. Кто он есть? Студент. А если ты студент — сдавай экзамены, получай стипендию и куда не надо не суйся. А то принял граммов сто портвейна и выдал: «Тут и пир горой, и ампир горой». Ему Клара говорит: «Сиди кушай витамины», а он ей: «Дачу проверять, не отходя от кассы». Вот мусорный малый!..
Сундуков облизнул пересохшие губы:
— Клара! Ты где?
— Пробудился?
Вошла жена — полная, круглолицая, с утра, а уже в парике.
— Хорошо спал, Васек?
— Как убитый… Как убитый братцем твоим, гори он огнем!..
— Чего ты на него кидаешься? Молодой, юмору много.
— Его с таким юмором в обэхаэсе как родного примут.
Сундуков кивком указал жене — садись.
— Подумал я насчет забора…
— Забор богатый, все вчера сказали…
— Верно… Снизу тес, поверх как бы золотая решетка. Спокойно! Все свободны. Не золотая — латунь, отходы штамповки, тут все чисто, не подкопаешься…
— Вот именно.
— Какой у забора дефект?.. Со стороны сквозь него лишнее открывается. Все видать.
— Ну и что? Подумаешь.
— Чересчур наблюдательные стали у нас отдельные граждане. Один такой глянет, интересно, спросит, на какие, грубо говоря, шиши возвел Сундуков нестандартную постройку? Может, он академик или лауреат?.. Нет, пока что не академик. Тогда кто же он?.. Пожалуйста, могу ответить. Шестой уж год заведую плодоовощной базой, снабжаю наш народ с утра и до вечера. Так неужели ж я не имею права у себя на даче пожить?..
— Умно ответил. Больше вопросов нет.
— У тебя нет, у людей найдутся… Там квас в холодильнике, принеси…
Через минуту Клара вернулась с кружкой ледяного кваса, и Сундуков заметил, жена чем-то встревожена.
— Василий, ступай…
— Куда?
— Иди. Там нас… снимают.
— Кто?
— Погоди выходить, сперва в окно посмотри.
Отставив кружку, Сундуков приподнял занавеску и тотчас увидел…
За пределами участка, на сосне, оседлав толстый сук, маячил незнакомец с фотоаппаратом в руках.
«Вот оно, начинается. Ведь чувствовал, как в воду глядел». Сундуков встал, проворно натянул брюки, хотел накинуть рубашку, но передумал, — пока будет одеваться, незнакомец запросто уйдет.
Появившись из калитки, Сундуков вполне мирно, даже приветливо крикнул товарищу, сидевшему на суку:
