уже не уверенная, что хочу продолжать этот разговор.
– Он.. Джек.. – мама запинается и закусывает губу.
Она страшно нервничает.
– Ты такая же, как он – заканчивает в итоге.
Это ничего не проясняет.
Напротив – еще больше путает.
– Какая – такая же?
Какой сейчас, в понимании мамы – папа? Бесчувственный? Самоуверенный? Неблагодарный? Какой он? Какая, значит, я? И причем здесь возраст?
– Такая же.. м-м.. – и тут она начинает делать то, что не делала ни разу при мне в своей жизни.
Обкусывает идеально наманикюренные ногти.
И только сейчас я понимаю, какой степени важности эта тайна. Я не знаю, в чем она состоит – но очевидно, она действительно крайне серьезна.
Мама никогда прежде не обкусывала свои ногти.
Даже Нару частенько журила в легкой манере за эту вредную привычку, когда в остальных моментах предпочитала игнорировать ее пренебрежение нашим присутствием.
И это заставляет нервничать уже меня.
Да что там – медленно, но верно, я начинаю накручиваться до состояния ужаса.
– Мам, лучше скажи прямо – прошу – хватит тянуть.
Наконец, на ее лице проступает решимость и она резко – даже очень резко – кивает. После чего еще пару раз трясет головой, словно убеждая саму себя:
– Да. Да, я скажу. Это надо было сказать еще давно. Просто я.. я боялась, что это.. что это будет сложно принять и что ваш мир.. вы с Нейтом.. вам будет сложно, но.. Но да. Вы должны это знать. Даже ты больше, чем Нейт. Потому что для него это будет просто информацией, а тебя это касается напрямую.. в общем – она откашливается, начав нервно отбивать дробь по столу.
Ее взгляд лихорадочно бродит по всем предметам кухни и останавливается на всем, но только не на мне:
– В общем.. так вышло, милая.. что твой отец.. Джек.. он.. он..
И едва она уже набирается мужества произнести решающие слова, а я готова к тому, что сейчас узнаю нечто совершенно выходящее за рамки норм и моего понимания мира – как слышу крик.
Орет Питер.
Визжит Нара.
И Нейт.
Мой младший брат вопит от боли.
В коридоре.
Питер сказал бы, что это утро выдалось худшим за всю его жизнь – если бы вся его жизнь со вчерашнего дня не стала одним большим худшим кошмаром в его жизни.
Теперь-то он понимает, что началось все, вероятнее всего, с того чертового дня в супермаркете два года назад, когда он увидел в рядах хлопьев длинноногую нимфу, больше похожую на модель, чем на женщин, живущих в их районе. С того дня, когда он подошел к этой нимфе, подыскивая предлог для знакомства.
С того дня, когда она зачем-то ответила ему взаимностью.
Он и подумать не мог, что бывший этой нимфы – известный бизнесмен-головорез, который через два года пообещает ему скорейшую смерть лишь за то, что он, вообще-то, исполнял его собственные обязанности и воспитывал его гребанных детей.
Девчонку он уже вообще не помнил, когда последний раз трогал.
Он не собирался ее тогда бить.
Это вышло случайно, черт подери!
Может, все еще и обошлось бы, если бы чертов мальчишка не вмешался, стуча на все, точно дятел.
Плохо ему живется.
Бьют его.
Пошел поплакаться в отцовскую жилетку.
Питер ненавидит их всех. Он ненавидит и себя за то, что раскрыл глаза так поздно. За то, что не видел раньше очевидной тяги Гвен к Джеку, продолжившейся даже после их свадьбы и рождения Эби. Не видел истинного отношения к нему Джейзи, которая оказывается была не маленькой благодарной девочкой, коей он ее всегда полагал – а такой же лживой лицемерной сукой, как и ее мамаша.
Не видел всего количества трусости в Нейте, который, вместо того, чтобы решать конфликт, как мужик – один на один – просто настучал о своих проблемах.
Вынес сор из избы.
Все они – все до единого – всё это время лишь водили его за нос. Он был личной марионеткой не в цирковом представлении Джека, как всегда полагал, а в представлении всех этой чертовой семейки Райтсонов.
То, что Гвен взяла его фамилию – ровным счетом ничего не поменяло.
Теперь он понимает, что она всегда – была, есть и будет – Райтсон. Пусть даже никогда и не числилась таковой по документам, потому что Джек никогда не делал ей предложения.
Все время, что они жили вместе – Питер был по одну сторону баррикад, а они все – по другую. И они смеялись с того, как он считает их союзниками. Как он считает их своей семьей. Как он защищает их от пуль, которые, на деле – они же и пускают в него самого.
Все это время на деле у него был лишь один «союзник».
Его родная дочь.
Нара.
Он понял это вчера, когда выпил уже более, чем много, но все равно не планировал возвращаться. Он понял это, когда сливал очередную порцию виски, прошедшую через его организм, в туалете – для того, чтобы в него поместилось еще шесть новых.
Только она всегда была с ним, хоть они никогда и не находили общий язык. Да, она неблагодарная маленькая сука, как и ее мамаша – но как и ее мамаша, она, хотя бы, никогда не была на стороне Райтсонов. Потому что не хотела, или потому что ей плевать на все это – неважно.
Главное, что так или иначе – она единственная оставалась на деле на его стороне.
Единственная не пускала ему пули в лоб, сдавленно хохоча в кулак.
Она будет единственной, кто принесет букет на его могилу.
Выходя из туалета (вываливаясь) Питер в пьяном порыве решил зайти к ней, чтобы извиниться за все то, что делал. Он решил впервые объяснить ей, почему он так делал. Потому что он не знал, как воспитывать детей. Он не знал как общаться с девушками – и уж тем более, как правильно воспитать девочку.
Отчасти он всегда боялся сделать неправильно.
Ведь, признаясь самому себе, он мог найти и дистанционную работу. Он мог найти и что-то поближе. И с другим графиком.
Он мог проводить с ней больше времени.
Но он боялся этой возможности.
Он не знал, что станет делать, когда времени наедине у них останется больше. Как ее воспитывать? Как общаться? Чему учить? Что показывать?
Ему проще было все свалить на дешевых нянек, а потом лишь «восполнять» пробелы их воспитания. Это было намного проще в
