Эдстейстон. Как человек может хоть что-нибудь помнить, когда он связан по рукам и ногам таким дурацким образом? Я с трудом дышу. (Делает безуспешную попытку освободиться.) Видите? Будьте милосердны, ваше величество: велите меня развязать. Право, вы должны извиниться передо мной.
Екатерина. Думаете, вам удастся выйти сухим из воды, если будете апеллировать к моему чувству юмора, как Потемкин?
Эдстейстон. Чувству юмора?! Ха-ха-ха! Это мне нравится. Хорошенькое чувство юмора, превратить человека в чучело и ожидать, что он не отнесется к этому всерьез. Послушайте, велите распустить веревки; пожалуйста.
Екатерина (садясь). С чего бы мне это велеть, скажите на милость?
Эдстейстон. С чего бы? Да с того, что они врезаются мне в тело.
Екатерина. Страдание многому нас учит. Хорошим манерам, к примеру.
Эдстейстон. Конечно, если вы просто злюка и нарочно причиняете мне боль, мне больше нечего сказать.
Екатерина. Монархам, сэр, иногда приходится прибегать к необходимой и даже целебной строгости…
Эдстейстон (прерывая ее, раздраженно). Кря! Кря! Кря! Ква! Ква! Ква!
Екатерина. Donnerwetter![11]
Эдстейстон (продолжает очертя голову). Это не строгость, это дурачество. И если вы думаете, что исправляете мой характер или чему-нибудь учите, то вы ошибаетесь. Возможно, это доставляет вам удовольствие… что ж, если так, это вам чести не делает.
Екатерина (внезапно набрасывается на Нарышкина). Чего ухмыляешься?
Нарышкин (в ужасе падает на колени). Смилуйся, матушка, я и так ни жив ни мертв.
Екатерина. Ты будешь не жив, а мертв, и очень скоро, если еще раз забудешь, в чьем ты находишься присутствии. Ступай вон! И забери своих людей.
Нарышкин крадется к дверям. Солдаты — за ним.
Стоп. Подкатите это (указывая на Эдстейстона) поближе.
Солдаты повинуются.
Не так близко. Я ведь не просила подать мне ножную скамеечку. (Отпихивает Эдстейстона ногой.)
Эдстейстон (внезапно взвизгивает). А-а! Я должен попросить ваше императорское величество не тыкать меня вашей императорской ножкой под ребра. Я боюсь щекотки.
Екатерина. Вот как? Тем больше оснований относиться ко мне с уважением. (Остальным.) Ступайте вон! Сколько раз я должна повторять приказание, прежде чем его выполнят?!
Нарышкин. Матушка, мы принесли орудия пытки. Может, понадобятся?
Екатерина (негодующе). Как ты смеешь упоминать о таких мерзостях передо мной, либеральной монархиней?! Ты всегда будешь дураком и дикарем, Нарышкин. Эти реликвии варварства похоронены, слава богу, в могиле Петра Великого. У меня более цивилизованные методы. (Протягивает ногу к Эдстейстону и щекочет его).
Эдстейстон (истерически вопит). Ай! Ой! Уй! (В бешенстве.) Если ваше величество сделает так еще раз, я напишу в лондонский «Правительственный вестник».
Екатерина (солдатам). Пошли вон! Ну! Пять тысяч розог тому, кто будет здесь, когда я скажу следующее слово!
Солдаты опрометью выбегают.
Нарышкин, ты что — кнута захотел?
Нарышкин, пятясь, поспешно выходит из алькова. Екатерина и Эдстейстон остаются одни. В руке Екатерины золотой скипетр. Вокруг него обернут свежий французский памфлет под названием «L’Homme aux Quarante Ecus»[12]. Она спокойно разворачивает его и, устроившись поудобнее, принимается читать, словно она одна в комнате. Несколько секунд проходит в полном молчании. Екатерина все больше и больше углубляется в чтение, памфлет все больше и больше забавляет ее.
Екатерина (очень довольная каким-то пассажем, переворачивает страницу). Ausgezeichnet![13]
Эдстейстон. Хм-хм!
Молчание. Екатерина продолжает читать.
Екатерина. Wie komisch.[14]
Эдстейстон. Гм-гм! Гм-гм!
Молчание.
Екатерина (сама себе, восхищенно). Какой удивительный писатель — господин Вольтер! Как ясно он вскрывает безрассудство этого безумного плана — добывать весь государственный доход путем поземельного налога! Как он уничтожает его своей иронией! Как он умеет одновременно убедить и рассмешить! Не сомневаешься, что его остроумие и проницательность в экономических вопросах убили это предложение раз и навсегда в глазах образованных людей.
Эдстейстон. Ради всего святого, мадам, неужели вы намерены держать меня здесь связанным, пока вы обсуждаете богохульства этого гнусного еретика? Ай!
Она снова пускает в ход носок туфли.
Ай! Ой! Ай!
Екатерина (невозмутимо). Вы хотели сказать, что господин Вольтер — самый большой филантроп и самый великий философ, не говоря уж о том, что он самый остроумный человек в Европе? Я правильно вас поняла?
Эдстейстон. Разумеется нет. Я хочу сказать, что его книги следует сжечь на лобном месте.
Она щекочет его.
Ай! Ой, не надо. Я потеряю сознание. Ай… не могу больше…
Екатерина. Вы изменили свое мнение о господине Вольтере?
Эдстейстон. Как я могу изменить о нем свое мнение, когда я член англиканской церкви.
Она щекочет его.
Ай! Ой! О боже, он все что хотите. Филантроп, философ, красавец, ему надо поставить памятник, черт его подери!
Она щекочет его.
Ай! А-а-ай! Нет, нет. Бог его благослови!.. Боже, храни его; сильный и славный, здравствуй на радость нам, здравствуй на страх врагам… Пусть вечная слава осенит его чело! Пусть его имя занесут на скрижали истории. (Без сил.) Ну, теперь вы меня отпустите? И послушайте, когда вы меня щекочете, мне видны ваши щиколотки, это неприлично,
Екатерина (вытягивая ногу и любуясь ею). Вам это зрелище неприятно?
Эдстейстон. Приятно, приятно, только (подчеркивая каждое слово), ради всего святого, не щекочите меня больше.
Екатерина (откладывая памфлет). Капитан Эдстейстон, почему вы не пришли, когда я послала за вами?
Эдстейстон. Мадам, я не могу разговаривать, когда я связан таким манером.
Екатерина. Вы все еще восхищаетесь мной так же, как утром?
Эдстейстон. Как я могу вам ответить, когда я даже не вижу вас как следует? Дайте мне подняться и посмотреть. Сейчас я не вижу ничего, кроме ваших и своих ног.
Екатерина. Вы все еще намерены написать обо мне в лондонский «Вестник»?
Эдстейстон. Нет, если вы отпустите веревки. Быстро развяжите их, у меня темнеет в глазах.
Екатерина. Право? (Щекочет его.)
Эдстейстон. Ай!.. Ой! Ведьма!
Екатерина. Что? (Снова щекочет его.)
Эдстейстон (вопит). Нет, ангел, ангел!
Екатерина (нежно). Geliebter[15].
Эдстейстон. Я не понимаю по-немецки, но звучало это нежно. (Истерически.) Матушка, красавица, душенька, ангел, не будьте жестокосердны, развяжите меня. Прошу вас. Умоляю вас. Пожалейте меня. Я с ума сойду.
Екатерина. Вам и положено сойти с ума от счастья, если императрица обращает на вас свое благосклонное внимание. Когда императрица дозволяет вам видеть ее ноги, вы должны их целовать. Капитан Эдстейстон, вы бестолковы.
Эдстейстон (негодующе). Ничего подобного! Обо мне даже в депешах упоминали как о весьма толковом офицере. И позвольте предупредить ваше величество, что я не так беспомощен, как вы думаете. Английский посол находится рядом в зале. Стоит мне закричать, и он будет здесь. Как тогда вы будете выглядеть, ваше величество?
Екатерина. Хотела бы я посмотреть, как английский посол или кто-нибудь другой посмеет войти сюда без моего разрешения. Эти портьеры покрепче, чем каменная стена в десять футов толщиной. Кричите сколько влезет. Плачьте. Ругайтесь. Визжите. Вопите. (Безжалостно щекочет его.)
Эдстейстон (как безумный). Ай! Ой! А-а-а! Перестаньте! Боже! А-а-а-а!!!
В ответ на его крики в бальной зале поднимаются шум и суматоха.
Голоса из бальной залы. Назад. Сюда нельзя. Держите ее. Приказ императрицы. Об этом не может быть и речи. Нет, душенька, туда нельзя. Вы здесь не пройдете. Вы в Сибирь захотели? Не пускайте ее туда. Тащи ее назад. Вас запорют. Бесполезно, мадемуазель, вы должны подчиняться приказу. Эй, стража! Пришлите сюда несколько человек. Держите ее!
