Юлюс. Надо было все же меня спросить!
Отец Юлюса. Тебя? А ты меня спрашивал, когда привел сюда эту девчонку? Спрашивал? Сказал: «Вот она будет здесь жить. В доме нужна женщина». И когда ребенка с ней прижил – спрашивал? А потом спрашивал, когда ту, другую девку привел с толпой пьяных дружков? И обе они подрались… А потом потребовал, чтобы я эту выгнал. Ты ведь думаешь только о том, что тебе надо. Сейчас, сию минуту…
Юлюс. Чего бы ты хотел, чтобы я жил так, как мне не надо? Сейчас, сию минуту? Я не могу… Не желаю. Но дело не в этом. Как мне прикажешь теперь быть? Жениться на ней опять? А потом опять просить, чтобы ты ее выгнал?
Отец Юлюса. Как ты смеешь?.. Как у тебя язык поворачивается? (Страдальчески.) На что вы нас толкаете?
Юлюс. Вас? А при чем тут вы? Я, я хочу жить, как мне нравится. Вот и все.
Отец Юлюса. От одной попойки до другой? От одной женщины к другой? Никаких обязательств? Никаких идеалов? До чего ты дойдешь при такой жизни, какая тебе нравится?
Юлюс. А ты, шеф, до чего дошел?
Отец Юлюса (растерянно). Остался самим собой… Несмотря ни на что. А это уже кое-чего стоит. (Пауза.) Живи с Зиной. Пусть у мальчика будет семья. Она ведь, в сущности, добрая девушка. Из нее может выйти человек. Пошлем ее учиться. Она сообразительная.
Юлюс. Но если я ее не люблю? Если она мне противна?
Отец Юлюса. Уж больно у вас это скоро – сегодня мила завтра противна. Но ведь есть еще и обязанности. Перед человеком, которому ты искалечил жизнь. Перед собственным ребенком.
Юлюс. Любви по обязанности не бывает. С этим предрассудком мы покончили.
Отец Юлюса. Для вас и любовь – предрассудок. И честь, долг, истина – все предрассудки? Что же у вас осталось? Ничего. Пустота. Погоня за ощущением! Nihil est in intellectu… Quod non prius fuerit in sensu[1]… Вы стали по ту сторону добра и зла.
Юлюс. Ладно, не пудри мозги своей философией! Кругом сумасшедший дом! Но вам в нем все равно не управиться. Да и кому он мешает? Словом, на Зинке я не женюсь. Об этом не может быть и речи. Если желаешь знать, я полюбил другую. Хочу с ней начать все сначала. Поэтому прямой тебе смысл мне не мешать.
Отец Юлюса. Слышал. Не раз. Изучал французский язык. Бросил. «Хочу начать все сначала!» Стал работать в газете. Бросил. Бредил о машине – божестве наших дней! Курсов не кончил. И опять все сначала… А потом этот джаз. Чего ж ты, в конце концов, хочешь?
Юлюс. Я слишком все хорошо понимаю, отец. Может, даже лучше, чем надо для здоровья. Про эту вашу петрушку, которую вы громко зовете жизнью. Только то, что здесь, на земле, имеет цену. И только сегодня. Ничего нет там (делает жест) и ничего не будет завтра. Мне надо самому взять все, что смогу и успею. Чистоганом.
Отец Юлюса. Гнусное словечко «чистоган». Я-то думал, что оно вышло из обихода.
Юлюс. Вы только и умеете, что хоронить слова. И выдумывать новые. А суть все та же.
Отец Юлюса. Суть? Что ты о ней знаешь?
Юлюс. В том-то и дело, что уж больше вашего.
Отец Юлюса. Разве ты старался до нее добраться? Что ты за это отдал? Ты и верно всегда умел только брать. Хватать то, что плохо лежит.
Юлюс (немного смутившись). Я просто хочу жить. Чего тут зазорного?
Отец Юлюса (горько). Кто же не хочет?
Юлюс. Не смейте. Кругом одни красивые слова, от которых дышать нельзя. Вот и бежишь, куда глаза глядят. Хочется сунуть голову куда-нибудь поглубже, лишь бы ничего не видеть, ни к чему не иметь отношения. Разве я виноват?
Отец Юлюса. А кто виноват? Кто? Кто? (Кричит.) Кто виноват?
Юлюс. Не знаю.
Отец Юлюса. Конечно, не знаешь. Разве мы вас обманывали? Рай земной вам сулили? На готовенькое звали, а? Чтобы не жизнь, а квартира со всеми удобствами и мягкой мебелью? Жрать и валяться? Видите фальшь, а пальцем не двинете, чтобы ее не было.
Юлюс. А как сделать, чтобы ее не было, ты, отец, знаешь? Если знаешь, скажи.
Отец Юлюса. Кричи! Кричи во всю глотку: «Люди! У вас же есть хлеб! Почему вам все мало? Не укради! Не лги! Не завидуй! Не убивай! Не души друг друга ненавистью!» (Пауза. Отец Юлюса долго молчит, вытирая со лба пот. Потом другим тоном.) Женись на Зине.
Юлюс. Я же сказал, отец.
Отец Юлюса. А кто она… которую ты любишь?
Юлюс. Зачем тебе? Ну ладно, это Беатриче. Та, что приводила сюда Зинку. Тоже требует, чтобы я к ней вернулся.
Отец Юлюса. Ах, эта? Гм… Она…
Юлюс. Она-то поступает, как тебе нравится… Кричит. Требует правды. Себя убивает и меня, между прочим. А зря. Дон-Кихот! Христос в юбке! Орлеанская дева! Смешно.
Отец Юлюса. Что же тут смешного?
Юлюс не отвечает.
Пауза.
Ну да… Твою мать звали Региной. Это значит – королева. Она и вела себя как королева, грязь к ней не прилипала. И была по-королевски щедра на чудеса. Да… душевная щедрость, вот чего она тебе не оставила…
Юлюс. Не сердись, отец. Вы, старые люди, обожаете высокие материи. А нам бы попроще… Беатриче – красивая девка, люкс, в ней черт сидит, а все остальное!.. Смешно.
Отец Юлюса (оскорблено). Вы – варвары! Хотите снова встать на четвереньки?!
Входит Зина, убирает со стола, прислушивается.
Юлюс. А чем вы доказали свое право нас учить? Дайте же нам пожить так, как нам нравится! (Помолчав.) Я ухожу. Больше не вернусь.
Отец Юлюса (растерянно). То есть как это не вернешься?
Юлюс. Я не желаю жить с этой женщиной. (Уходит.)
Отец Юлюса. Не плачь, Зина… Не плачь… У ребенка все же есть дом… И дед. Ей-богу, это не так уж мало…
Затемнение
Обстановка первой картины. Лукас и Беатриче.
Лукас. Да, ты права, я никого не уважаю. И Андрюс никого не уважает. И Юлюс. Но у меня есть свой идеал. А у них нет. Андрюс все превращает в помои.
Беатриче. Еще слово – и я уйду.
Лукас. Не уйдешь. Только пугаешь. Знала ведь, что они сегодня играют, когда сюда шла. Что я один.
Беатриче. Не знала! Не знала!
Лукас. Не сердись. Ну, понимаешь, я тебя люблю. С первого взгляда. Сразу, как увидел, уже больше ни о ком думать не мог. Глаз оторвать…
Беатриче. Замолчишь ты или нет?
Лукас (сжав голову руками). Ох, Бета, Бета…
Беатриче (смягчившись). Скажи, а дядя у тебя есть?
Лукас. Какой дядя?
Беатриче. Ты же говорил… ну, тот, что учит тебя жить и деньги дает?
Лукас. Да, есть. То есть, в сущности, его уже больше нет. Пропал.
Беатриче (смеется). Пропал!.. А может, никогда и не было?
Лукас. Был. Когда меня нашли в подворотне, то принесли к нему. Говорят, будто он мне дядя. А может, и не родной. Кто его знает? Может, просто тамошний дворник. Растил меня вместе со своим сыном, постарше. Кормил на деньги, которые я выручал, сдавая пустые бутылки. Сами пили, и другие приходили пить. Потом сынок его попал в тюрьму, а меня отдали в детдом.
Беатриче. И это он-то учил тебя жить?
Лукас. Кому-то надо было учить… А никого другого не было. Когда он меня лупил, я думал, что за дело. А за какое дело – не знал. В детдоме стало легче. Хотя порядка и там не было. Сразу после войны… Там тоже били – ребята постарше. Ну, и еще… разное. Понимаешь? Но все же выросли, в конце концов.
Беатриче (в ужасе). И ты… тоже?
Лукас (поколебавшись). И я.
Пауза.
Беатриче. Как все это страшно! Давай убежим!
Лукас. Куда?
Беатриче. Не знаю. Куда-нибудь!
Лукас. Тут ведь не детдом. Отсюда не убежишь.
Беатриче. Но ведь так нельзя!
Лукас. Зря я тебе рассказал. Не все можно рассказывать.
Беатриче. И как ты после этого можешь говорить о любви?
Лукас. А что еще остается? Чего ты испугалась? Ну, жили как стая зверят. Предоставленные сами себе. Пока человек созреет, он не раз сталкивается со слепой силой, с жестокостью…
Беатриче. Лукас, если бы у тебя была мать, ты очень бы ее любил?
Лукас. Что ты понимаешь, если можешь спрашивать?
Беатриче. Меня тоже бросила мать. Мне она даже снится.
Лукас. Но у тебя она все же была! Была! Хоть и бросила. Ты знаешь, как она выглядит. А вот совсем ее не иметь… даже не представлять себе, какая она… Круглый сирота. В детдоме я вставал ночью, прижимался к стеклу, смотрел на улицу. Может, эта? Может, та? И тихонько кричал, чтобы других не разбудить: «Мама! Мама!» (Пауза.) Мудрого дядю я выдумал, чтобы хоть кто-нибудь у меня был. Я же знаю, что тот, настоящий, спьяну подох под забором.
