надеялся вас не разочаровать. У меня аукционный дом, «Запольский и партнёры», наверняка слышали.
РУНЕЦ. Слышал… Кое-что. Да вы проходите, присаживайтесь. А банкир Лука Запольский не родственник, нет?
ЮРИЙ. Батюшка мой родный.
РУНЕЦ. (Павлу.) Паш, пойди, скажи на кухне, чтоб чайку нам принесли.
КАРИНА. Папа, я выхожу за Юрия замуж.
ПАВЕЛ. Значит, сделала выбор.
РУНЕЦ. Что ж, Кариночка, тебе виднее, конечно. Но хорошо ли ты знаешь Юрия Лукича? Смотри, с человеком жить, а не с положением.
ЮРИЙ. Да и в положении проще жить с человеком.
РУНЕЦ. О чём это ты?
ЮРИЙ. Шучу, шучу.
ПАВЕЛ. Кариш, ты хорошо подумала?
КАРИНА. Не знаю, о чём речь. Мы с Юрой любим друг друга и хотим всегда быть вместе. Жизнь — она задачки быстро решает. И карты тасует масть в масть и фигуры по своим клеткам расставляет.
ЮРИЙ. И чем лучше фигура, тем быстрее…
ПАВЕЛ. Юра, можно тебя на пару слов?
ЮРИЙ. Старик…
КАРИНА. Перестаньте. Все слова в прошлом. В них много красоты, но мало толку. Дела полезней и красноречивей, не в пример словам. В словах намерения, в делах — свершения.
ПАВЕЛ. Тогда… Совет вам да любовь!
Павел выходит.
2010 год, Дом Эдуарда Викторовича. Гостиная.
Павел, Пётр.
ПЁТР. У вас, Павел Сергеевич, сегодня бенефис ни дать ни взять.
ПАВЕЛ. О чём ты говоришь, Петя? Какой ещё бенефис?
ПЁТР. Такие страсти кипят. И вы в центре. Всё знаете. Все ниточки к вам тянутся.
ПАВЕЛ. А что толку? Мало знать, надо мочь.
ПЁТР. Вы чего больше боитесь, судов или Дергобузова с Бовой. Юрию Лукичу я, например, совсем не завидую.
ПАВЕЛ. Я тоже больше ему не завидую. И ничего не боюсь. А вот Карина пострадает очень сильно. И финансово, и морально. В её бизнесе репутация — это всё.
ПЁТР. Зато, наконец, вы с Кариной Эдуардовной сможете быть вместе.
ПАВЕЛ. Всё-то ты знаешь… Близко же тебя Эдуард Викторович подпустил.
ПЁТР. Знал, что не укушу. Не то что некоторые…
ПАВЕЛ. Это что ещё за намёки?
ПЁТР. Вы поселитесь с любимой женщиной где-нибудь в сказочной глуши, на маленьком озере. Романтика! Дергобузов отхватит на халяву дом, Мудива получит богатства Филина…
ПАВЕЛ. Петь, ты никак завидуешь.
ПЁТР. Не завидую, но по справедливости, мне от этого пирога хоть маленький кусочек, но полагается.
ПАВЕЛ. И ты туда же? Лучше быть грязным, но сытым?
ПЁТР. Павел Сергеевич, ведь это вы приходили к Эдуарду Викторовичу. И умер он после разговора с вами.
ПАВЕЛ. Ах, вон чего… Что же ты хочешь?
ПЁТР. Решим ещё, обсудим. Смотря, что вы решите с Муди… С Любой с этой.
ПАВЕЛ. Ну Петька, ты мудёр.
ПЁТР. Вы человек богатый, а мне особо много не надо.
ПАВЕЛ. Такие крысята, как ты, Петя, вечно строят умные морды в лакеях. Потому что знают что, но не знают когда и с кем.
ПЁТР. А такие, как вы, Павел Сергеевич, вечно думают, что у них каменная мошонка. Всё-то они знают, всё-то они могут, всех-то они учат.
ПАВЕЛ. Тут ты меня с кем-то путаешь.
ПЁТР. Эдуард Викторович собирался сам со своими долгами разобраться. Продал бы картины и расплатился бы с Дергобузовым. Потом и с Бовой заодно… А вы пришли и неизвестно что ему наговорили. Теперь, по завещанию, картины уходят музеям и на продажу.
ПАВЕЛ. Да он же сам Бове проиграл Жеро.
ПЁТР. Вот я и говорю, кроме вас никто ничего не понял. Да, про шифр мы с Эдуардом Викторовичем не догадались. Но что это копия, я как только пришёл к нему работать, сразу понял. А теперь и сам без работы остался по вашей милости. И я всё расскажу Карине Эдуардовне.
ПАВЕЛ. Ишь ты, ябеда-корябеда турецкий барабан.
2010 год. Дом Эдуарда Викторовича.
Эдуард Викторович, Павел.
Входит Павел.
ПАВЕЛ. Эдуард Викторович, добрый вечер!
РУНЕЦ. Проходи, Паша. Что это ты в такую позднь.
ПАВЕЛ. Да вот, прождал всю жизнь.
РУНЕЦ. О чём ты? Выпьешь? Или чаю? Сливовое варенье есть, свежее — этого года. Два дерева плодоносили, будто и не горели эти чёртовы торфяники.
ПАВЕЛ. Варенье? Будь вы моей бабушкой, я бы растрогался. Но от вас про варенье. Коробит…
РУНЕЦ. Ну, продолжай… А я выпью.
Выпивает рюмку коньяка и закусывает ложкой варенья.
Ты же пришёл меня распять. Показывай свои гвозди.
ПАВЕЛ. Не во что вбивать. Вы со своими алчностью и жадностью превратились в…
РУНЕЦ. Ого, подготовился! Так-так…
ПАВЕЛ. Сами просидели, как паук, в своих картинах и нам с Кариной жизнь испортили.
РУНЕЦ. Я так и знал! А ты, Пашка, не поздновато с этим, нет?
ПАВЕЛ. Это вы, Эдуард Викторович, подгадываете и выгадываете по подлости душевной…
РУНЕЦ. Паш, иди ты отсюда по добру. Трясёшь тут своей испорченной жизнью. У тебя выставки каждый месяц, заказы на годы вперёд, ты эксперт мирового уровня. И всё ноешь! Чего тебе надо от меня? Да, вот такая я сволочь! Такое чёрствое… Во что там меня превратили, как ты говорил только что? Выбрала Карина Юрку, я что ли виноват. Ты, кстати, сам её с ним познакомил.
ПАВЕЛ. А кто ж ещё-то виноват? Вы же отказались картины продавать, когда Анна Осиповна болела.
РУНЕЦ. Огулял-таки ниже пояса, гадёныш. Не удержался.
ПАВЕЛ. Моя б воля, я бы вас…
РУНЕЦ. Не в воле дело, в уголовном кодексе. Слишком много теряешь. Вот и ходим мы, такие, безнаказанно.
ПАВЕЛ. Вы думаете вам всё как с гуся вода?
РУНЕЦ. Пашка, ты прям чистенький такой, да, беленький, безгрешный? Завидую! Тогда ясно, отчего ты жизнь свою не ценишь. Что ты знаешь? Да мне каждое воспоминание о том времени — нож в сердце. Меня выворачивает наизнанку, как вспомню, что похоть за любовь принял, Анюту, которая жила ради меня, дочь вырастила, хотел в могилу свести, чтобы с этой Люськой малолетней… (Держится за сердце, садится.)
ПАВЕЛ. Хороший рассказ для священника. Придёт время — расскажете. Особенно про малолеток после смерти жены… Но я, собственно, вот чего пришёл.
РУНЕЦ. Сразу бы так, прокурор республики. Зачем душу мотал? Давай ближе к делу. Фух… (Убирает руку от сердца.)
ПАВЕЛ. Да тут всё одно. Короче. Обратился ко мне Бова-из-Ростова. Крако́вский…
РУНЕЦ. Я прекрасно знаю, кто это.
ПАВЕЛ. Само собой, раз вы подарили ему Жеро.
РУНЕЦ. Не подарил, вообще-то, но не суть. И что Бова?
ПАВЕЛ. Это та копия, которую вы мне заказывали.
РУНЕЦ. Паша, я
