- Покайтесь перед нами, убийцы наши. Мы вам все простим, - говорит поэт.
- Кому каяться? И перед кем? Никого нет. Все умерли. Даже страны нет.
- Перед детьми войны.
- Но уже давно изданы повести Анатолия Приставкина, Виктора Астафьева. Тебя вон
печатают. Мало кто читает, но ведь рот не затыкают. Это и есть покаяние. Даже фильм с
таким названием вышел. Войны давно нет.
- Война продолжается. Множатся ряды малолетних преступников, при царском ре-
жиме такого не было. Тюрьмы переполнены.
- Тоскуешь по царизму?
- Да нет. «Белое и красное крыло гибельной метелью замело».
- И что же ты предлагаешь?
- Не дуди, полководец, в дуду,
Накликая другому беду.
Ты забудешь –
Погостная птица
На гнездовье к тебе возвратится...
Виляет история, делает такие повороты, что и в страшном сне не приснится. Вчераш-
ний страдалец за народ - по сегодняшним меркам террорист. То Ленин и партия - «славься
на все времена», теперь царя причислили к святым. А у поэта:
К небу, в землю
Землистые лица.
Церковь в кружеве снежном –
Как челн.
Вздеты руки:
Крушить ли, молиться?
Но - кого?
Но - кому?
Но - о чем?
С годами он все чаще слышит голоса, на которые не может не откликаться:
После боев
Святых и правых
Молитву позднюю творю.
Следы сапог моих кровавых
Ведут –
Носками к алтарю...
56
- Ну и мастер Вы, Михаил Николаевич, - говорят читатели. - Какого лирического
героя себе выдумали!
Стихи Михаила Сопина проникнуты сочувствием ко всем униженным и осужденным
обществом, независимо от статей в приговорах. Он не может иначе, ведь это с ними он
делил пайку и нары там, где не принято было спрашивать: «За что сидишь?» Пришли по
разным дорожкам - а теперь судьба общая. И охрана, кстати, на той же дорожке, одним
миром мазана (это хорошо показано С. Довлатовым в романе «Зона»). Администраторы
даже больше к той стезе прикованы невозможностью сделать карьеру где-то еще, потому
что этот пласт в обществе низший.
...На станции Чепец, когда Михаил уже со справкой об освобождении ожидал тран-
спорт, его пригласил в гости «гражданин начальник» - капитан Виктор Тарасович Лепко.
Достал бутылку, стаканы.
- Тебе хорошо, - говорил капитан, плача, в расстегнутом мундире. - Идешь на волю.
Можешь стать дворником, сторожем... кем угодно. Общаться с нормальными людьми и
никогда сюда не возвращаться. А мне некуда освобождаться, у меня не хватит сил начать
новую жизнь. Я ничего не хочу и не могу...
* * *
Из далей харьковские клены
Сквозь сумрак полувековой:
«Вставай, проклятьем заклейменный!» -
Шумят над белой головой.
Родимые,
Все так непросто:
В едином с вами
Я строю
Встаю,
Забитый на допросах,
Над бездной лагерной встаю.
Уходим мы...
Прощаться скоро
Придется,
Беженцы войны.
Сиротство красного террора -
Вы все в душе моей равны!
МУНДИР И СУТЬ
Плыл едкий запах первых дней войны.
Орал Мундир
Тяжелой силы речи.
Он главным был.
И представлял в дни сечи
Парад, декор, двойное дно страны.
Витийствовал,
Кровавый глаз кося,
Светился, как фонарь над преисподней:
«Без нас - без нас -
Грядущему нельзя!
Без прр-ровокаций!
Дом горит сегодня!»
Да. Верно. Дом отеческий горел,
57
Как и потом -
И двадцать лет, и тридцать...
И вышло так,
Что взрослой детворе,
Уже клейменной
На родном дворе
Развалинами душ не исцелиться.
Мой крестный путь -
В пожар из-под огня.
Без этого нельзя понять меня.
Сорок второй. Нас жгут со скарбом всем.
Горят косички, ленточки матросок.
И по живым свинцовый хлещет посох -
Страшней приказа 227*.
И тут я понял: если не осилю -
Конец.
Мундир - пустышка. Лжив. Дыряв.
Пополз... за полумертвую Россию
Держась руками в желтых волдырях,
По чьей-то крови,
По своей скользя.
И с той землей
Мы больше, чем друзья…
Любовь, Отчизна,
Вождь – пустые звуки
Для тех, кто чтут
Мундир или Указ.
Я Родину свою
Вблизи, вдали
Найду без вас,
Душою, что болит –
Как у солдата отнятые руки.
В окопы – с ней,
В забои и застенки.
Жрал грунт окопный.
Полыхал и зяб.
Скипелись мы –
Как кладка древней стенки:
И подорвав,
Нас разделить нельзя.
------------------------------------
* - приказ И. Сталина от 28.6.42, по которому командиры (политработники) рот, батальонов, полков, дивизий, отступившие с боевых позиций без приказа сверху, объявлялись предателями Родины. На
основании этого приказа в армии были сформированы штрафные роты и батальоны, которых бросали в
наступление под вражеский огонь.
* * *
Нет в наших голосах
Идиллий.
В эпоху пряника-кнута
Под рельс звенящий
Мы ходили,
Считая версты и лета,
58
От севера и до востока
Ни звезд, ни бирок -
Кто таков?..
По всей дуге судьбы жестокой
Без нас не сыщешь рудников.
Ангарск ли, Куйбышев, Каховка,
Волго-Донская ли вода,
По фотокоровской сноровке -
Другие лица и года.
Мы шли и шли без соцзащиты
Сыны войны, войны иной.
Державным страхом рот зашитый
Мычал проклятьем и виной.
В Усолье мрачном
И у Лены
Под пулеметный говор вьюг
Нам правда
Разрывала вены,
Творя
Историю
Свою.
КОРАБЛЬ
Все ипостаси
Гибельного рока -
Мои:
Пацан-солдат,
Бездомник, тать,
По каторжным и беженским дорогам
Пройдя, я мог на Родину роптать.
Обрубленные руки
Что напишут?
Что мертвый
Докричит издалека?
Работай, медсанбатная строка,
Избавленная жизнью от излишеств.
Прильну к земле –
Мольба со всех сторон:
«Склонись
Над красным
И над темным полем,
Оставь себе
В казеннике патрон
И в дикость масс
Кричи о мертвых нас,
Пока храпит
Стреноженная воля».
Исполню все, что требуете вы,
Гулаговцы,
Бездомники,
Солдаты.
59
Как пуля в пулю, -
С Вами!
Дата в дату -
Прошел по рубежам по болевым.
Все вами недожитые лета
В груди моей не для другого раза.
Я рядом с вами шел, не по пятам,
По зову сердца шел,
Не по приказу.
Как колос из земли -
Я весь из вас!
А лира, что ж,
Поэт - он ближе к Стеньке.
Есть те,
Что не уступят мест у касс,
А я свое не уступлю - у стенки.
Так много мыслей,
И одна другой
Полыннее.
Веками так нам пето, -
Как с бубенцом,
Что бьется под дугой,
Мы свыклись с тем,
Что царь
Убил
Поэта...
Мы в шорах,
Братья,
Милые, мы в шорах:
От кривды,
Не от правды мы седы,
Что бойню порождает лютый ворог,
А грешных судят
Правые суды.
Из века в век кочующая мразь
Бьет чистоту,
Уничтожая нравы.
Девиз дельцов:
Дыши - как в дождик травы.
Иначе - пуля.
Выше не вылазь.
И вот уж мне определяют место:
«Романтизируй. Воспевай прогресс.
Нам о тебе
До донца все известно.
Мы над тобой цари,
