Сам себя раскуделит,
Перервет, перебьет:
Больше дел, меньше гнили –
Сей лишь распри и месть.
И тимуровцев били,
И квакинцев здесь.
«МАЗ» рванёт в две сторонки -
Вскрик хлестнет по волне.
Никакой похоронки
В безымянной войне.
И с зрачками-зонтами,
С обрубками крыл
Я по красному-красному воплю
Проплыл.
А в грозу, в промежутках,
Меж обвалов дождя
Слепо-зряче
И жутко
Реял
Идол вождя.
* * *
Вой волчьих чучел.
Льдинка песни птичьей.
Холст – котелок на неживом костре.
Ни сон, ни явь.
Глухое безразличье
У брата к брату,
У сестры к сестре.
А я смеюсь,
Смеюсь, от страха ежась,
Безумию ума смертельно рад,
Что возглавляю скопище ничтожеств,
Позвякивая ужасом наград.
Собою не владея,
Всем владею!
Карательною силой войсковой
Я наделен, олигофрен идеи,
Слюдой зрачков, улыбкой восковой.
64
Под подбородком у меня свеча.
И корчусь я
Настенной тенью зыбкой.
И по стене сползает массой липкой
Культурная гримаса палача.
Куда мы шли? Куда нас завели?
Заплакала... Жива душа-калека!
Шаг первый мой -
Земного Человека.
Последний шаг -
Ничтожества земли.
* * *
Согреваюсь опять я
У белого стылого полымя,
Правым боком припав
К продувному
Судьбы пустырю.
И поет мне метелица
Голосом дикого голубя.
И с улыбкой замерзшей-
Не помню уж сколько,
Стою.
Через снежное поле
Теплее ловлю колыбельную.
И хочу, чтоб так длилось,
И ветру шепчу:
«Я дойду...»
И зеленой звездою
Снежинка
В ладонь мою белую
Опустилась, как с елки,
В опухшем голодном году.
* * *
Вот так и было. Тягомотно. Тошно.
Таков мой путь к Парнасу,
Вот таков:
Цинготный. Голодранный. Беспортошный.
Сквозь золотую россыпь
Тумаков.
Не снится мне:
Без роздыха, без брода
Барахтаюсь, Отчизна, наяву.
Клейменный сын
Казненного народа
Жив!
С кляпом в горле
Жив. Еще живу.
65
* * *
………………….
… Не добит, не дострелян,
Железом каленым не выжжен,
И на серость плюю - как плевал,
Но бескровно, смеясь.
И той частью, где сердце,
К Отчизне - уж некуда ближе.
Жизнью битые, гнутые -
Все мы страны сыновья.
Нам шаманили в двадцать
И в сорок:
«Надейтесь. Однажды...»
Никакого однажды.
Мы мчимся, подобно лучу!
Поддержи меня, Родина,
Не лишай меня мужества жажды:
Дострадать, досказать,
Догореть без остатка хочу.
И другим я не стану.
Не желаю средь гнуси и лени
Бить локтями в лицо
И в восторге вопить:
«Все равны!»
Вон они рвутся в зал
Для духовного всеоскопленья.
Раздувается зал,
Достигая масштабов страны.
Мне б себя отыскать.
Отыскать бы себя мне... Поверьте!
От глупцов-погонял
Я, как рикша, под мыслью влачусь:
Не в чужой похвале
Наша сущность и наше бессмертье -
В нас, в живых,
В нас самих,
В естестве наших мыслей и чувств.
Я кричу в летаргию эпохи
И в оцепенелость округи:
Мы - родня на Земле.
И Земля нам на время дана.
На Голгофу идущих
Беру я душой на поруки.
Жизнь - одна.
И Любовь.
Кровь - одна.
И Свобода - одна.
В этом трепетном мире,
По сути своей не жестоком,
Осеняю признаньем
Травинки, пичужек, зверье.
Всех живущих прошу,
66
На все три стороны от востока:
Защитите Любовь!
Иль распните меня за нее.
Не добит, не дострелян,
Железом каленым не выжжен,
И на серость плюю –
Как плевал.
Но бескровно, смеясь.
И той частью, где сердце,
К Отчизне – уж некуда ближе.
Жизнью битые, гнутые –
Все мы страны сыновья.
Океаны молчанья
Мчат безмолвия долгого волны.
Для того и живу,
Сквозь глумления чащу дерусь,
Что без этих вот строчек
История будет неполной -
Как без «Мертвого дома»,
Как без Гоголя странного
Русь...
Пятилеток снега,
Как странички тетрадей в косую,
Мрак листает над тундрой,
Вглядитесь, вглядитесь вокруг -
Там вон дети войны,
Сиротище страны голосует
За «счастливое детство»
Культями обрубленных рук.
(Из поэмы «Агония триумфа»
1993 г.)
67
СУДЬБЫ МОЕЙ ПОЛЕ
После выхода сборника
«Предвестный свет» Миша подсчитал, что
если разделить гонорар на 12 месяцев, то
примерно с год, снизив собственные
потребности до минимума, он сможет
поддерживать семью без ежедневной
отработки на фабрике. Уволился и
перешел на работу, о которой давно
мечтал - грузчиком в Вологодский филиал
Северо-Западного книжного издательства.
Небольшая зарплата грузчика плюс
пай от гонорара… Далее возможна
книжка в Москве и опять как-нибудь
перекантуемся. Однако с Москвой
оказалось не просто. Конечно, мы
мечтали о публикациях в гремевших тогда
журналах «Но-вый мир», «Знамя»,
«Дружба народов»... Помню
удивительный совет знатоков: «Стихи
должны быть отпечатаны на хорошей
бумаге и без поправок. Иначе и
рассматривать не станут».
При всей курьезности такого требования в нем есть рациональное зерно. Это особенно
стало заметно в девяностые годы, когда печатные издания наводнили грамматические и
стилистические ошибки, совершенно исчезла редактура, а уж как по радио и телевидению
стали выражаться... Полное неуважение к русскому языку.
Ну, достать хорошую бумагу и с нескольких попыток отпечатать текст согласно тре-
бованиям оказалось не самым сложным. Однако наши пухлые бандероли продолжали воз-
вращаться с завидной настойчивостью. Хотя и качество стихов, вроде бы, не хуже, и те-
мы приемлемы …
Однажды Кожинов сказал Мише:
- Твоя судьба - журнал «Наш современник» и издательство «Современник». В другие
лучше не суйся.
(Интересно, что журнал «Молодая гвардия», который для многих считался созвуч-
ным «Нашему современнику», не назывался никогда).
Это можно было понимать так, что между журналами шла внутренняя распря, и уже
своим пребыванием в Вологде, встав под «кожиновское крыло», мы примкнули к опреде-
ленному лагерю. Ни за что не напечатают у противников, и наоборот.
Творческой личности раздел вообще чужд. Но для Михаила это имело реальные пос-
ледствия: в Вологде он оказался в определенной степени «свой среди чужих, чужой среди
своих».
В восьмидесятые годы процесс еще не зашел глубоко, значительных авторов печата-
ли везде, и широкая публика (в том числе мы) литературного политиканства не понима-
ли. Как не вспомнить, что сатирический роман В. Астафьева «Печальный детектив» был
впервые опубликован в «Нашем современнике»! Рядом с публикацией Михаила в этом
журнале в 1990 году - «Красное колесо» А. Солженицына. Почетное соседство!
68
Издательство «Современник» приняло рукопись к рассмотрению. Несмотря на бла-
