Александр Гитович - Звезда над рекой

Когда вы возьмете в руки сборник избранных стихов Александра Гитовича и начнете читать его, вы прежде всего услышите интонацию какого-то особого дружеского разговора. Это разговор очень непринужденный, очень запросто, и вместе с тем — о самом главном.

Человек, поэт, который говорит с вами, — он вам знаком и незнаком. Он обращается к какому-то своему другу — которого вы и не знаете, — но разговор касается и вас, даже прежде всего вас, и вы входите в особый, новый, но близкий, товарищеский мир. И первое, о чем вас спрашивает этот голос:

«Старому другу», 1958

Огонь горит в этой книге. Это подлинный огонь. Через весь сборник стихов Гитовича проходит и этот пафос подлинного ленинского огня, и этот пафос проверки (особенно ясно выраженный в стихах последних лет).

Вы читаете дальше, и атмосфера сосредоточенного раздумья, ощущение подлинности, достоверности, ощущение настоящего товарищества, близости и особого, сдержанного и вместе с тем глубинного душевного жара не покидает вас.

Я не буду перечислять все, что с моей точки зрения может привлечь особое внимание в этом скупо и строго отобранном сборнике. Но я прошу вас — после того как вы перелистаете его, еще раз посмотрите цикл сонетов «Пиры в Армении», и в том числе стихотворение «Мне снился пир поэтов». Цикл написан в 1944 г. — в самый разгар войны, — и написан был человеком, который уже «побывал в аду» этой самой страшной в истории человечества войны.

В годы суровейшей битвы поэт мечтал о будущем Братстве и Свободе. Поэзия для него — это прежде всего великая Мечта и Вера:

Большое, если не преобладающее место в стихах Гитовича, особенно в тридцатые и сороковые годы, занимают темы обороны, войны, предвосхищения прямой схватки со старым миром — «слепым и безобразным». Весь сборник построен вокруг этой центральной темы: «Перед грозой», «Гроза», «После грозы». Гроза — это Отечественная война 1941–1945 гг. Солдат и офицер нашей армии, поэт участвовал в ней и словом, и делом.

Воинское начало поэзии Гитовича — это не только стихи о войне или по поводу войны. Это позиция поэта. Гитович — солдат нового, социалистического общества, один из «воинов справедливости» («Туманган»). Тот мир, который мил поэзии, «только храброму доступен». Это храбрость правды, храбрость в борьбе за нового человека, ибо поэзия призвана выиграть главную битву — битву за новый мир «понятий и предметов» высшего человеческого достоинства. Девиз поэзии Гитовича — девиз артиллеристов: «отвага, дружба, мастерство».

Есть храбрость и есть «чувство границы», о чем Гитович написал еще в 1936 г. («Граница»), тогда это писалось о советских пограничниках. Но «чувство границы» имеет и более широкий смысл:

Чувство границы неотделимо от чувства нового братства между людьми. Пожалуй, ни у одного советского поэта стихи о дружбе, товариществе не занимают такого большого места, как в творчестве Гитовича. В эту традиционную поэтическую тему он вкладывает новый смысл, принесенный новым, ленинским строем. Еще в 1930 г. молодой поэт писал: «Мы много прошли на своих на двоих и всюду друзей находили своих, хороших и прочных ребят». Он говорит, обращаясь к Революции, в 1933 г.:

В 1934 г.:

«Когда в быту кого-нибудь — любого — товарищем, как все мы, называл, он точный смысл излюбленного слова с первоначальной силой сознавал», «неукротимой жизни торжество навеки было создано рукою бесчисленных товарищей его», и «люди повсеместно становились товарищами верными его» — так говорится о герое поэмы «Город в горах» (1938).

А через много лет, в 1962 г., поэт пишет, обращаясь к старому товарищу, что «дружбы смысл», «высшая награда» — «со всей страной связующая нить» («Проверка дружбы», 1961). В дружбе, товариществе Гитович подчеркивает постоянство, прочность, верность («О верности свидетельствуем мы». 1932). Это беспокойная дружба, связанная с чувством тревоги, взаимной требовательности и единства высших жизненных целей. В стихах последних лет мотивы дружбы, товарищества углубляются, сплетаются с темой проверки, испытания. Пафос нового товарищества становится пафосом нравственной требовательности и возвышения человеческой личности, присущим моральному кодексу коммунизма.

В этой связи выясняются особые черты и любовной лирики Гитовича. С одной стороны, удивительная цельность и постоянство чувства:

С другой стороны — не менее постоянная беспокойная требовательность, некая неудовлетворенность, неугомонность, подчас — суровый самоанализ, — та же самопроверка. Как и стихи о войне, как и стихи о поэзии, стихи этого солдата и путника о любви и дружбе — это стихи о разлуках, ожиданиях, тревогах, предчувствиях, воспоминаниях, «недолгих» пирах и «храбром веселье». Это — лирика походов и переходов: «моста», и «письма», и «дороги» — «ста дорог» и «ста мостов». Лирика испытаний и проверки, той особой, беспокойной и требовательной, верности и постоянства «судьбы двоих на берегу», «что выше счастья и несчастья». И вы вздохнете и улыбнетесь, читая в «Подражаниях китайскому» «пожелание» любящим:

Вместе с образом «трех войн» в книге выступает еще образ «четвертой войны». Это — война за чистоту и зрелость духовного мира советского человека. Глаз научился проникать «сквозь грим», и, «смеясь и плача», смотрит поэт «на свою зарю». Душу его пронзил «жесткий свет» и не только в картинах войны, но и в картинах Пикассо он учится тому, что «сила становится доброй» и «нежность становится сильной» («Девочка на шаре», 1961). Повышение зоркости к себе связано с повышением зоркости к окружающему. Этого требует чувство «границы». В стихах Гитовича последних лет особенно зазвучала новая требовательность, появилась новая пристальность взгляда. Пафос «четвертой войны» переходит в пафос широкого и строгого «солдатского» контроля, очищения армии «воинов справедливости» от всех «актеров» и «гримеров», от фальшивомонетчиков, от примазавшихся мещан-карьеристов. Это — зоркость «глаз старых большевиков», которые теперь приобретают для нас новое, молодое значение и свет.

Что-то еще более прочное и надежное появляется в поэзии, прошедшей разочарования и испытания. Оптимизм ее более глубок, чем оптимизм ранних стихов Гитовича, и вместе с тем это тот же оптимизм («Мы строим лучшее бытие на лучшей из планет», 1933). Он романтичен и точен.

Большую роль в жизни и поэзии А. Гитовича, как и многих других советских поэтов, сыграли путешествия от Кольского полуострова до Киргизии и Кореи. Пафос «географического факультета» зазвучал еще в ранних стихах Гитовича; в стихах последних лет — все больший кругозор пространства и времени: от древних китайских поэтов до Пикассо. Расширяется и кругозор поэтических дел и чувств: от стихов о «Пролетарском суде» над мещанами и стяжателями, стихов о полете Гагарина в космос (специальный небольшой цикл стихов, один из лучших откликов нашей поэзии на эту тему) — до самых общих раздумий о судьбах времени, человека, современника. Но все это — продолжение борьбы за «пир поэтов», за наш идеал, за наше будущее, в которой смысл и пафос поэзии этой беспокойной и суровой жизни. Отсюда заключительное четверостишие «Грозы» (1962):