И это будет утро января.
И утро предсказуемого года,
Когда, срывая лист календаря,
Не нужно ждать подвоха от природы.
Сегодня уже тридцать первый день!
Я пот отряхнул со лба.
Ну, вроде, закончилась эта хрень,
Несчастьям пришла труба.
Вот так же подумал и Робинзон
На остров ступив. Ан нет,
Терзал бедолагу кошмарный сон
Ещё двадцать восемь лет.
И мы, издавая счастливый вздох,
Подумать должны не раз,
А вдруг этот год был не так уж плох,
Да жаль, что ушёл от нас.
А, впрочем, ушёл, таки в добрый путь.
Запомним, конечно, но,
Надеюсь, грядущий прогонит жуть
И двадцать раздаст одно.
Я вам скажу, как писать стихи.
Легче, чем дважды два.
Просто свои собери грехи
И заверни в слова.
Крепко сожми и держи кулак
Так, чтоб темно в глазах.
Если послышится «кап-кап-кап…»,
Значит в твоих руках
Что-то случилось, что-то сбылось.
И если весь мир притих,
Можно надеяться, что, авось,
Это и будет стих.
Сегодня видел женщину большую.
Не менее, на глаз, двухсот кило.
Стояли мы, поверите ль, вплотную
В вагоне переполненном метро.
Я чувствовал себя вполне счастливым,
Вдыхая аромат её тепла,
Надеясь, что не слишком сиротливо
Распластан по поверхности бедра.
И мной владела лёгкая кручина,
Когда виденье в Марьино сошло —
Завидовал, что где-то есть мужчина,
Которому так крупно повезло.
Случается, что ночь бескрайне широка.
И вдруг, иглой проткнув безмолвное начало,
Стремительно взмахнёт небесная рука,
Бросая нить звезды на бархат покрывала.
Случается, что день прозрачен, как вода.
А в нём течёт июль потоком отражений,
И хочется, чтоб так осталось навсегда,
И замерла душа в объятиях мгновений.
Случается, что век печален и суров.
Оставив городов развалины на суше,
Как дудочкой своей волшебный крысолов,
Уводит в пустоту потерянные души.
Случается, что миг так долог для любви,
Хватает на мечту, сомнения и старость.
И если жизнь его поделит на двоих,
Не верится порой, как много им досталось.
Случаемся и мы. Как видно неспроста
Случаемся на век, на день, на миг для встречи
Со всем что предстоит от люльки до креста,
И сможет положить судьба на наши плечи.
Женщины прощаются с тобою,
Будто шаловливый ветерок,
Но и возвращаются порою,
Словно пули, бьющие в висок.
Только что дарившие уютом,
Счастливы, заботливы, милы,
Тут же, глядя с ненавистью лютой,
Станут невозможно холодны.
Сколько в них невинности и страсти,
Так покорных гордости мужской!
Если ты попался в эти снасти,
Радуйся, что всё ещё живой.
Женщины, как джокеры в колоде,
Горе и услада наших глаз,
Женщины приходят и уходят
К нам. Но что приятнее, от нас.
Откройте же неведомую дверцу,
Скажите, женщины, что станет впереди,
Вы ненависть в моём безумном сердце,
Или огонь мерцающий в груди?
Тихо было в тот день.
Как во сне.
Облака проплывали по небу.
Плащ промокший висел на стене.
Луком пахло и…
жареным хлебом.
На окне с занавеской шепталась оса,
За стеной деревянной барака
Чьи-то слышались голоса,
И соседская выла собака.
Был июль.
На часах без пяти.
Время нитью незримо тянулось.
В этот день ты сказала: «Прости».
И ушла.
И уже не вернулась.
В сумерки патокой льются янтарные
Блики озябших во сне фонарей,
И пеленаются лужи бульварные
В чайные пятна дрожащих огней.
В этом пустом, бессловесном мгновении
Стынет задумчиво будущий век,
Робко, как первое прикосновение,
Тенью ложась на Рождественский снег.
Ночь беззастенчиво, хитрою бестией
Глядя в замёрзшие окна домов,
Словно побыв нежеланной невестою,
Стыд прикрывает фатой облаков.
Треплет над городом зимняя конница
Белой изнанкой своих покрывал,
Чтобы уже поскорее закончился
Жалкой комедии странный финал.
Пасмурно, серо, чудно, неуютно мне.
Хочется царство отмерить взамен,
Лишь бы избавилось времечко лютое
От роковой череды перемен.
Мне бы чувства отмерить вдвое,
Мне бы счастья да полный вес,
Доброй воли и ветра в поле,
И в ребро чтоб лукавый бес.
Небо пусть непременно сине,
Лёгок путь, бубенцом звеня,
Под полозьями хрупкий иней,
И мороз горячей огня.
Чтоб душа, как гармонь запела,
Чтобы в сердце восторг стучал,
И на всём этом белом-белом
Я бы завтрашний день встречал.
