Роберт Рождественский - Собрание стихотворений, песен и поэм в одном томе

…Слушайте!
Это мы
          говорим.
Мертвые.
Мы.
Слушайте!
Это мы
          говорим.
Оттуда.
Из тьмы.
Слушайте!
             Распахните глаза.

Слушайте до конца.
Это мы говорим,
мертвые.
Стучимся
             в ваши сердца.

Не пугайтесь!
Однажды мы вас потревожим во сне.
Над полями
                свои голоса пронесем
                                             в тишине.
Мы забыли,
                как пахнут цветы.
Как шумят тополя.
Мы и землю забыли.
Какой она стала,
                      земля?
Как там птицы?
                     Поют на земле
без нас?
Как черешни?
                  Цветут на земле
без нас?
Как светлеет река?
И летят облака
над нами?
Без нас.
Мы забыли траву.
                        Мы забыли деревья
                                                  давно.
Нам
      шагать по земле
                            не дано.
Никогда
           не дано!
Никого не разбудит
                          оркестра
                                      печальная
                                                   медь…
Только самое страшное, —
даже страшнее,
                    чем смерть:
знать,
что птицы
              поют на земле
без нас!

Что черешни
                  цветут на земле
без нас!
Что светлеет река.
И летят облака
над нами.
Без нас.
Продолжается жизнь.
И опять
           начинается день.
Продолжается жизнь.
Приближается время дождей.
Нарастающий ветер
                           колышет
                                       большие хлеба.

Это —
         ваша судьба.
Это —
         общая наша
                         судьба.
Так же птицы
                  поют на земле
без нас.
И черешни
цветут на земле
без нас.
И светлеет река.
И летят облака
над нами.
Без нас.

Я не смогу.
Я не умру…

Если
умру —
стану
       травой.
Стану
       листвой.
Дымом костра.
Вешней землей.
Ранней звездой.
Стану волной,
пенной волной!
Сердце
         свое
вдаль унесу.
Стану
        росой,
первой грозой,
смехом детей,
эхом в лесу…
Будут в степях
травы
шуметь.
Будет стучать
в берег
волна…

Только б
            допеть!
Только б
            успеть!
Только б
            испить
чашу
до дна!
Только б
            в ночи
пела труба!
Только б
            в полях
зрели хлеба!..
Дай мне
ясной жизни,
                  судьба!
Дай мне
гордой смерти,
                    судьба!

Помните!
Через века,
               через года, —
помните!

О тех,
кто уже не придет
                        никогда, —
помните!

Не плачьте!
В горле сдержите стоны,
горькие стоны.
Памяти
          павших
                    будьте достойны!
Вечно
достойны!
Хлебом и песней,
мечтой и стихами,
жизнью просторной,
каждой
         секундой,
каждым
          дыханьем
будьте достойны!

Люди!
Покуда сердца
                   стучатся, —
помните!
Какою ценой
завоевано счастье, —
пожалуйста,
                помните!
Песню свою
                 отправляя в полет, —
помните!
О тех,
кто уже никогда не споет, —
помните!
Детям своим
                 расскажите о них,
чтоб запомнили!
Детям
        детей
расскажите о них,
чтобы тоже
запомнили!
Во все времена
                    бессмертной Земли
помните!
К мерцающим звездам
                              ведя корабли, —
о погибших
помните!
Встречайте трепетную весну,
люди Земли.
Убейте
         войну,
прокляните
войну,
люди Земли!
Мечту пронесите через года
и жизнью наполните!..

Но о тех,
кто уже не придет
                        никогда, —
заклинаю, —
помните!

Эй,
    родившиеся в трехтысячном
удивительные умы!
Археологи ваши
                      отыщут,
где мы жили,
что строили мы.
Археологи ваши
                      осмотрят
все до мелочи,
все подряд.
Снимут ржавчину.
                        Ретушь смоют.
Сладковатый лак
растворят.
Пыль сметут движением нежным…
И откроются до конца
очень древние,
окаменевшие,
наши
песенные сердца.
Те, которые отгорели
на бессмертных кострах
правоты,
разорвавшиеся
                    от болезней,
не стерпевшие
                   клеветы,
натрудившиеся,
двужильные,
задохнувшиеся в скоростях…

Я хочу рассказать,
                        как жили мы.
Я пишу вам письмо,
хотя
между нами пути
                       неблизкие,
в человеческий рост —
                               бурьян.
И к тому же
тетрадные листики —
слишком временный
                            материал.
Ну и ладно!
Пусть!
Я согласен.
Мир мой
            тление опроверг.
Миллионы моих сограждан
пишут письма
в тридцатый век!
Пишут
         доменными громадами
(по две тысячи тонн
в строке!).
Пишут письма
                    люди,
наматывая
на планету
витки
ракет!
Пишут
         тяжестью ледокола
там,
где не было ни строки.
Пишут письма,
беря за горло
океанский размах реки!
Пишут очень сурово и медленно,
силе собственной
удивясь…

Обязательно,
непременно
эти письма
               дойдут до вас!

В трехтысячном
в дебрях большого музейного здания
вы детям
           о нашем столетье
                                  рассказывать станете.
О мире,
расколотом надвое,
                         сытом и нищем!
Об очень серьезном молчанье
столбов пограничных.
О наших привычках,
о наших ошибках,
о наших
руках пропыленных,
                           ни разу покоя не знавших.
О том,
         что мы жили не просто
и долг свой
исполнили…

Послушайте,
все ли вы вспомните?
Так ли вы
             вспомните?
Ведь если сегодняшний день
                                       вам увидеть охота,
поймите,
            что значат
четыре взорвавшихся года.
Четыре зимы.
И четыре задымленных
                                лета.
Где жмых —
вместо хлеба.
Белесый пожар —
                        вместо света.

А как это так:
закипает
           вода в пулемете, —
поймете?
А сумрачный голос по радио:
«Нами… оставлен…» —
представите?

Поймете,
что значит
              страна —
                           круговой обороной?
А как это выглядит:
тонкий
листок
похоронной.
Тяжелый, как оторопь.
Вечным морозом по коже…

Мы
разными были.
А вот умирали
похоже.
Прислушайтесь,
добрые люди тридцатого века!
Над нашей планетою
послевоенные ветры.
Уже зацветают
огнем опаленные степи…
Вы знаете,
как это страшно:
                      голодные дети!
А что это значит:
«Дожди навалились
                          некстати», —
представите?
А как это выглядит:
ватник,
         «пошитый по моде», —
поймете?..
А после —
              не сразу,
                         не вдруг
и не сами собою —
всходили хлеба
на полях отгудевшего боя.
Плотины на реках
крутые хребты
                   подымали.
Улыбку детей
к Мавзолею
несли Первомаи.
И все это было привычно.
Прекрасно и трудно…

И вот наступило однажды
                                   весеннее утро.
Был парень,
одетый в скафандр.
И ракета на старте.
Представите?
А как он смеялся
                       в своем невесомом полете, —
поймете?
И город был полон улыбками,
                                        криком,
                                                  распевами…

О, как это сложно —
быть первыми!
Самыми первыми!
Когда твое сердце
открыто нелегким раздумьям…

А были
и тюрьмы.
О, сколько неправедных тюрем!
Не надо,
пожалуйста,
                не пожимайте плечами, —
и вы
начинаетесь
в нашем нелегком начале!
Нельзя нас поправить.
Нельзя ни помочь,
ни вмешаться…
Вам
     легче —
вы знаете наших героев.
И наших мерзавцев.
Всех!
Завтрашних даже,
которые,
           злы и жестоки,
живут среди нас.
А быть может,
                   рождаются только.

Но вы-то,
конечно, поймете,
конечно, узнаете,
как были верны мы
высокому
            красному знамени,
когда,
       распоясавшись,
враг
     задыхался от ярости!
Когда в наше сердце
нацелены были «Поларисы».
В газетах тревожно топорщились
                                             буквы колючие…
А мы
       проверяли себя
                           правотой революции!
Пылала над нами
ее зоревая громадина.
Она была
             совестью нашей.
Она была
             матерью.
Мы быстро сгорали.
Мы жили
             не слишком роскошно.
Мы разными были всегда.
А мечтали
              похоже.
И вы не забудьте о нас.
Ничего
          не забудьте,
когда вы придете,
наступите,
              станете,
                        будете.