Если большинство русских поэтов, затрагивавших в 1913 году национальный вопрос, показали себя просвещенными членами общества, суждения тогдашних стихотворцев, касающиеся так называемого «женского вопроса», особой толерантностью не отличались. Мужчины высказывались о женском равноправии с негодованием или – в лучшем случае – в юмористическом, ироническом или же недоуменном тоне:
Женщина будет – инженер,
Женщина будет – землемер,
Мэр, акушер и офицер,
Радуйтесь даже, даже шоффер.
(П. Дюваль «Суффражистка»)
Нелегко смотреть на
подобное явление,
Когда женщина,
Стремлением
К равноправию, теряет
Врожденный
Облик свой, потом
Хотя бы
Раскаяние, но как помочь?!
раз потеряно
Уже все. –
Это ли победа!!
Нет!!.
На Руси надо нечто
иное, –
Культура должна быть
своя…
(Г. Колубанский «Скользкий путь»)
Может так когда случаться
И ваканцы находить,
Будет женка отличаться
Адвокатом выходить.
Будет знать бюджет в приходе
И отчеты издавать,
При собраньи и на сходе
Может голос подавать.
(Л. Лундин «Равноправие»)
И о женском идеале
Я хотел затронуть темы,
Как его определяют
Социальные системы,
Пояснив, что в женском сердце
Не должно быть вовсе места
Пошлым радостям алькова
И куриного насеста…
(А. Черемнов «Весенняя история»)
А вот о таком явлении, как проституция, поэты-мужчины, выпустившие свои книги в свет в 1913 году, писали совершенно с разными интонациями.
От чуть ли не одобрения:
Быть верным женщине одной до гроба невозможно,
Красивее минутная любовь.
Любить я не хочу, такое чувство ложно,
А если захочу, – любовь куплю я вновь.
(В. Гиляровский «Я не хочу, чтоб женщина менялюбила…»)
До праведного негодования (особенно при этом досталось главному петербургскому проспекту):
Здесь отравою разврата –
Развращают сестры брата,
Мать выводит дочь.
Здесь, на Невском каждодневно
Жизнь кипит отравой гневно, –
Смерть несет ей ночь…
(И. Радецкий «Невский»)
Разодета как царица
В драгоценные меха, –
Вот она, столицы львица,
Дочь позора и греха.
(В. Терновский «Ночью на Невском» –из «Книги настроений»)
Очень часто эта тема эксплуатировалась бульварными виршеплетами в духе все того же «жестокого романса»:
Я проститутка –
Дитя я горя:
Отец мой – голод,
А мать – нужда.
С неправдой жизни
Недолго споря,
Я долго билась
В тисках труда.
(В. Винкерт «Проститутка»)
Невинный ребенок играет
Весел беззаботен всегда;
Про мать ничего он не знает,
Не знает хлопот и труда.
Мамаша его проститутка
Торгует собой без стыда;
О, бедный, ты бедный малютка!
Жалею тебя я всегда.
(М. Гомонов «Невинный ребенок…»)
А на лице твоем юностью писаны
Горят роковые слова,
Продается с публичного торга,
Не зная людского стыда.
(С. Григорьев «Вольная дочь»)
Сиротой расти не шутка,
Особливо коль нужда,
Перед Вами – проститутка,
Осуждайте, не беда.
(П. Дюваль «Доля»)
Нередко в русских поэтических книгах 1913 года встречаются и бытовые сценки с участием проституток, как бы предсказывающие типологически сходные эпизоды из рассказов позднего Бунина:
В маленьком номере дальней гостиницы
Все для торжественной встречи готово.
Шутка ль! Сегодня там две именинницы –
Две проститутки из Шклова!
(В. Винкерт «Именины»)
– Мужчина, ангел, проводите!
Вы не хотите? одна печаль…
Хоть папиросой угостите,
Коли не жаль.
(П. Гайдебуров «– Мужчина, ангел, проводите!..»)
Очень просто: встретились на улице,
Посмотрели, улыбнулись и пошли,
Шесть кварталов по какой-то улице,
На шестой этаж по лестнице взошли.
(И. Евдокимов «Проститутка»)
– Я полночная блудница.
Полюби. Пойдем сейчас.
– О, малютка! Ты зарница…
Я же… Я давно погас.
(Д. Цензор «Блудница»)
Эпатажное обобщение в духе ранних декадентов сделал в одном из своих стихотворений 1913 года Сергей Рафалович:
И, осилив трепет жуткий,
Заявлю перед Судом,
Что все люди – проститутки
И весь мир – публичный дом.
(С. Рафалович «Проститутка»)
Практически полное отсутствие в России начала 1910-х годов цензуры спровоцировало многих авторов, издавших книги стихов в 1913 году, попробовать свои силы в эротической поэзии.
Самые скромные ограничивались изображениями обнаженных красавиц в не фривольных ситуациях:
Вот стоит на возвышенье,
вот замедлилась немножко,
но потом – одно движенье,
и отстегнута застежка.
И, как пенный водоскат,
белый шелк к ногам скользит.
Обнаженная стоит.
(П. Соловьева «Перекресток»)
Я видел женщину нагую,
Когда, прекрасна и строга,
Вдруг раздробила гладь речную
Ее точеная нога.
(Н. Севастьянов «Июнь»)
Менее стыдливые описывали более рискованные ситуации:
Как, неужели муж у Вас,
Перед которым Вы, смущенная
Бесстыдным взглядом тусклых глаз,
Стоите нагло – обнаженная?
(Д. Крючков «Случайной» – из книги «Падун немолчный»)
Иной вздыхает глубоко
О ножках маленьких в трико,
О том, как фея карнавала,
Танцуя бешеное па,
Крутые бедра обнажала…
(А. Липецкий «Надя Данкова»)
В театры, картины
Те дети невинны
С охотой бегут.
Где видят лобзанье,
Секретны свиданья,
И портят их тут.
(Л. Лундин «Жизнь городская»)
Одеяло белоснежное –
Чистый, девственный покров,
Под тобою дева нежная
Спит в объятиях богов.
Ты, обвивши ноги стройные,
Грудь лилейную обняв,
Даришь ласки беспокойные,
Тело девы разметав.
Знойной негою разбитое,
Тело льнется и горит…
И глаза полузакрытые
Сладострастие томит.
Хочет вихря-наслаждения.
О! Как мучает жара!!
И тебе без противления
Отдается до утра.
(А. Шамонин «Одеялу»)
И обводили мутным взглядом
Певиц визгливые ряды,
Их бедра, груди и зады.
(И. Эренбург «Воскресный вечер»)
Им нагло брошенное семя
Уж укреплялось в глубине,
А он, довольный, в это время
Храпел на потной простыне.
(Он же «Первая ночь»)
Самые же «смелые» упивались подробностями любовных сцен и чувственных описаний. При этом разница между модернистами и массовыми поэтами, мастерами стиха и графоманами опять же оказывалась несущественной:
Приди с улыбкою наяды –
Тебя я жду в мерцанье свеч,
Приди и скинь свои наряды
И обнажи свой мрамор плеч.
Я расстегну шнуры на платье,
Я обнажу твой пышный стан,
И ты падешь в мои объятья,
В мой опьянительный вулкан.
(А. Балагин «Приди! (Из цикла «Цветы иллюзий»)»)
Измяты пышные цветы,
Одежды белые прелестной красоты
Рассеяны кругом небрежно,
И упоение страстию мятежно
Здесь сладостный нашло приют.
Здесь мил сердцам немой уют,
В нем Лидия в сиянье красоты,
На юноши стальную грудь
Раскинув кудри золотисты,
Вдыхала запах лип душистый.
(А. Барановский «Брызги»)
И безупречный алебастр девических грудей,
То две лампады светят мне на празднестве страстей.
Как кость слоновая – живот, и, торжество стиха,
Уводит грезу нежный грот, укрытый дымкой мха.
(К. Бальмонт «Два венка»)
Там поцелуи и вздохи объятий,
Тела бесстыдного радостный стон,
Горе отвергнутых смертных проклятий.
Бубна танцовщицы рокот и звон…
(А. Барышев «Любовь»)
Бесстыдно в нирване шелков утопая
Призывным волненьем роскошной груди,
Она разметалась, раскрылась на ложе
Непентой коварной, к безумьям спеша.
Сквозь гибкое, хищное тело слепая
Едва лишь украдкой дышала душа.
(Н. Брандт «Он и она»)
И снова ты, и на груди целованной
Мой поцелуй отметили сосцы.
Такой же юный, ты пошли уловы нам,
Твоей мы ночи ранние косцы.
(К. Большаков «И снова ты, и на груди целованной…» – из книги «Сердце в перчатке»)
Сорви с себя наряд свой празднично-крикливый,
Одежд последних ткань я сам с тебя сорву,
Я потушу огни; как воин торопливый
Я страсти натяну живую тетиву.
………………………………
И вот мы на костре. Кровавыми кругами
Нас обступила тьма. Змеями ног и рук
С тобой соплетены, как чарами, как снами
Мы тьмою опоясаны для ада мук.
Мы сожжены, мы падаем в бессилье,
Как мира два сгорающих в друг друге мы…
Где пурпур нежных роз? Где свежесть белых лилий?
Где алость юных утр, рожденная из тьмы?
(А. Ефременков «Сорви с себя наряд свой празднично-крикливый…»)
В змеиных сгибах сладострастных
Вопьюсь в твой стан я вновь и вновь,
Из жил трепещущих и красных,
Как хмель, я жадно выпью кровь.
(Кашталинская «Вампир»)
она невинная нагая
и капли блуда
в пляске зноя желанием роняя
сильнее пью дым кальяна
закрыв глаза смотрю
молчаньем говорю
в пустых объятьях
ее сжимаю
немую нежную нагую
(В. Каменский «она невинная нагая…»)
Ты была черноглаза,
Шаловливая Катя.
Развязалися платья
Под защитою вяза.
Покраснев, ты молчала,
Стало сонно и сладко.
Жадный миг отвращала,
Сдвинув ноги украдкой.
Тонкий писк комариный,
Ты тепла и стыдлива.
Зеленеет крапива,
Жжет нам руки и спины.
(Г. Мейер «Ты была черноглаза…»)
В моих объятьях прижиматься…
Всем телом знойно… целовать…
Дыханью страсти отдаваться
И в наслажденье замирать.
Волшебной силой вдохновенья
Дышу при встрече я с тобой,
И дышит силой обольщенья
Прелестный стан полунагой…
И линьями, движеньем тела
Меня швыряла ты как пса…
Меня ты в страсть преобратила…
За то ж должна ты быть моя.
(А. Неврастенный «В моих объятьях прижиматься…»)
Я пальцы длинные целую,
Быть может рук, быть может ног…
Никто загадку их немую
Мне разгадать бы не помог…
И в темных чарах смутной мари
Кружась, как листья на воде,
Округлость двух я полушарий
Ласкаю – и не знаю: где?
Кругом обманны стали дали,
Обманны тени в терему:
К каким губам твоим припали
Мои уста – я не пойму…
(С. Рафалович «Загадка»)
Ты упала с томным стоном,
Звонко бросивши тимпан…
Тише, с шепотом влюбленным
К персям девы воспаленным
Припадает юный Пан.
(С. Соловьев «Вакханка»)
Поет душа, под осени berceuse,
Надежно ждет и сладко-больно верит,
Что он придет, галантный мой Эксцесс,
Меня возьмет и девственно озверит.
(Игорь Северянин «Berceuse осенний»)
Люблю тебя, страсти весталка,
Красивая, злая шатенка,
Смеясь, и качаясь, и плача,
Ты молвила с блеском оттенка:
«Мой папа уехал на дачу,
Нас могут подслушать сквозь стенку!»
(А. Хоминский «В Одессе»)
Вместо подведения итогов к этому разделу нашей работы попробуем сменить оптику и очень коротко показать, чтó может дать читателю и исследователю рассмотрение той или иной конкретной книги стихов на выявленном нами тематическом фоне.
