Евгений Блажеевский - Письмо

— Алло, любимая, какая нынче ночь!
— Ты сумасшедший…
                           — И летят снежинки.
— Мне надо спать.
— Родная, не сорочь,
Я жду тебя в квартире на Дзержинке.
— Я не могу.
— Сейчас беру такси!..
— Я не могу, ты что на самом деле!
— Любимая, и снег по всей Руси,
И город пуст, а ты лежишь в постели?!
— Ты пьян?
— Конечно, — голосом твоим…
Вокруг Москва застыла в лунном свете…
— Мы завтра обо всём поговорим,
Да и к тому же у тебя соседи…
— Любимая, я от любви ослеп…
— Чего-чего?..
— Не предавайся лени!
Нужны мне, словно воздух, словно хлеб,
Твои глаза и губы, и колени.
— Ты пьян, и у тебя, наверно, сдвиг.
— Любимая, ты отвечаешь резко,
Но разреши приехать, хоть на миг,
Моя зеленоглазая Франческа!
— Я голая. Мне холодно стоять.
Давай договоримся на неделе…
— Любимая, вели четвертовать,
Но не могу…
— Да что ты в самом деле!
Я вешаю. Мне трудно говорить
И слушать эти шутки-прибаутки.
— Алло… Алло…
Кому же мне звонить
Из этой тёмной телефонной будки?

Метро «Новослободская».
Декабрь.
Стою под фонарём у турникета,
Ищу в толпе желанное лицо.
Но ты подходишь незаметно сзади
И от того становишься прекрасней,
Внезапностью своею ослепив,
Чем есть на самом деле…

Мы берём
Вина в каком-то позднем магазине,
Выходим из вечерней толчеи,
Пытаемся поймать такси,
Но тщетно:
Машины,
Занавешенные снегом,
Плывут во тьму,
Не замечая нас.

В троллейбусе
Холодном, как сарай,
Мы едем к близлежащему вокзалу
И ты на каблучках переступаешь,
И я рукою чувствую озноб,
Бегущий по твоей спине к ногам.

Купив билеты в привокзальной кассе,
Мы ожидаем нашу электричку,
А снег идёт,
Ложится на киоски,
На крыши подошедшего состава,
Такой уютный
Домотканый снег!..

Но вот уже мы в тамбуре.
Одни.
Проплыл пустой заснеженный перрон,
Колёса набирают обороты,
И я пытаюсь продышать глазок
В стекле заиндевелом,
А вокруг
Хохочет очумелое железо,
И двери открываются внезапно…

Минут через пятнадцать мы выходим
На подмосковной станции.
Хрустит
Безлюдный снег под нашими ногами,
И я тебя веду вдоль полотна.

Нам открывает дверь мой старый друг,
Смеётся виновато
Приглашает
Войти,
Раздеться,
Потирает руки,
Как человек — сидящий у костра.

Но мы совсем некстати,
Мы грешны,
Мы чем-то оскорбили добродетель,
Но я твою удерживаю руку…
— Мы не уйдём — я говорю. —
Простите.
Пустите нас,
Нам некуда идти…

Хозяин,
Растерявшись,
Достаёт
Заветную бутылку коньяка,
Мы пьём за всё на свете,
Поезда
Уже не ходят,
Наступил разрыв
Между делами
И ночная близость
Легла на мир уснувший…

Но с утра
В обратной электричке
Предо мной
Лицо, опустошённое любовью,
Холодное,
Пустое,
Словно мы
Друг другу не знакомы,
И слова
Скупы,
Невыразительны…
И я
Спешу сказать — Пока!
И распрощаться,
Чтобы побыть с тобой,
Ещё вчерашней,
Ещё ночной
Совсем наедине…

Чтобы вкусить блаженную свободу,
И радость бытия,
И беспричинность
Блуждания по утренней Москве.

Будь счастлива
И будь благословенна!..

Возможно, бред всё это, но зачем
Я не могу насытиться тобою?..
Как за копьё судьбы, берусь за член,
Готовясь к упоительному бою
С томлением грудей и живота,
Уже освобождённых от рубашки…
О, как уходит жизни прямота,
Тугою силой раздвигая ляжки,
В глухой горячий космос, где числа
Нет мокрым звёздам и цветам заречным,
Где мужество упругого весла
Вобрали бёдра в повороте млечном!..

Но вспышкой обрывается полёт
И ты не стоишь ни гроша, ни пенса,
Когда рукою утираешь пот
И под подушкой ищешь полотенце.

Я ухожу. Вокруг туман и грязь.
Но знак метро маячит у дороги,
Где буква «М» вольготно разлеглась,
Согнув и разведя в коленях ноги!..

Одутловато-слякотный февраль.
Испачканная сковородным салом,
Блестит под фонарями магистраль,
Из темноты бегущая к вокзалам.
Квартира спит, как пыльный чемодан.
Неслышный даже коммунальным Фёклам,
По Красносельской улице туман
Ползёт, щекою припадая к стёклам.

Бессонницы угрюмый пистолет
Нацелен на скрипучую кровать,
Где женщина, которой на сто лет
Поручено с тобою есть и спать,
Всей нежностью раскрылась в полусне,
Мерцая поволокой из-под чёлки,
И мы лежим на смятой простыне
В пяти шагах от грязной Каланчёвки…

Казалось мне студенческой порой,
Что от тоски и дикого удела
Меня спасёт её души покрой
И молодое ласковое тело.
Что мокрый снег, летящий с высоты,
И февраля убогая фактура —
Лишь только фон для этой красоты:
Мерцали груди, двигалась фигура…

И возглас: «Ах!..» И всей спиной попятной —
В постельный развороченный бедлам,
Когда касалась розовою пяткой
Холодного паркета по утрам!..
Когда лежал и весело, и смело
Зигзаг одежды, сброшенной в пылу,
Как сломанный хребет велосипеда,
На стуле и частично на полу!..

Но где же мы, любившие когда-то?
О, жизни ускользающая тень!..
И возникает в памяти, как дата,
Глухая ночь и подступивший день,
В котором, оживляя воздух сизый,
Весна в снегу стояла чуть дыша,
Оттаивали медленно карнизы
И стих лежал в стволе карандаша…

Прощай, любовь моя, сотри слезу…
Мы оба перед богом виноваты,
Надежду заключив, как стрекозу,
В кулак судьбы и потный, и помятый.

Прости, любовь моя, моя беда…
Шумит листва, в саду играют дети,
И жизнь невозмутимо молода,
А нас — как будто не было на свете…

О нервные ноздри
Гордой красавицы и аристократки!
О этот взгляд
Обжигающий презрением и одновременно внушающий любовь!
О эта гневная стать гнедой кобылицы!
О эти коралловые губы
И белая рука с пахитоскою на отлёте!
Испанка?.. Креолка?.. Рыжая шотландка?..
Русская княжна?.. Дочь Елисейских полей?.. Американская журналистка?..
Не знаю.
Но нужны критическая ситуация и беспредельное мужество,
Которым вполне наделён ты, —
Вырывающий её из рук индейцев,
Защищающий от пьяной компании на балу,
Спасающий на необитаемом острове,
Выносящий из горящего здания,
Прикрывающий от выстрела грудью,
Бросающий к её стопам всё золото Клондайка,
А затем покоряющий её,
Обольщающий её,
Побеждающий…

О этот романтический бред Фенимора Купера и Вальтера Скотта!
О великолепная мишура Александра Дюма и Эжена Сю!
О грезы, превращённые в пошлость голубоглазым американцем!
О дешевая парфюмерия несбыточной любви
И юность,
Отравленная липкой патокой кустарного воображения!
Юность, ещё не знающая,
Что любовь, по сути своей, не страсть, а сокровенная жалость —
Чувство, на которое трудно рассчитывать женщине,
Если она тебе не дочь и не мать…