«Я думала, что ты мой враг…»
Я думала, что ты мой враг,
что ты беда моя тяжелая,
а вышло так: ты просто враль,
и вся игра твоя дешевая.
На площади Манежной
бросал монету в снег.
Загадывал монетой,
люблю я или нет.
И шарфом ноги мне обматывал
там, в Александровском саду,
и руки грел, а все обманывал,
все думал, что и я солгу.
Кружилось надо мной вранье,
похожее на воронье.
Но вот в последний раз прощаешься.
В глазах ни сине, ни черно.
О, проживешь, не опечалишься,
а мне и вовсе ничего.
Но как же все напрасно,
но как же все нелепо!
Тебе идти направо.
Мне идти налево.
И снова, как огни мартенов,
Огни грозы над головой…
Там кто же победил: Мартынов
Иль Лермонтов в дуэли той!
Дантес иль Пушкин! Кто там
первый!
Кто выиграл и встал с земли!
Кого дорогой этой белой
На черных санках повезли!
Но как же так! По всем приметам
Другой там выиграл, другой,
Не тот, кто на снегу примятом
Лежал курчавой головой!
Что делать, если в схватке дикой
Всегда дурак был на виду,
Меж тем как человек великий,
Как мальчик, попадал в беду…
Чем я утешу пораженных
Ничтожным превосходством зла,
Осмеянных и отчужденных
Поэтов, погибавших зря!
Я так скажу: на самом деле.
Давным-давно, который год.
Забыли мы и проглядели.
Что все идет наоборот:
Мартынов пал под той горою,
Он был наказан тяжело,
А воронье ночной порою
Его терзало и несло.
А Лермонтов зато сначала
Все начинал и гнал коня,
И женщина ему кричала:
«Люби меня! Люби меня!»
Дантес лежал среди сугроба,
Подняться не умел с земли,
А мимо медленно, сурово,
Не оглянувшись, люди шли.
Он умер или жив остался —
Никто того не различал,
А Пушкин пил вино, смеялся.
Друзей встречал, озорничал.
Стихи писал, не знал печали.
Дела его прекрасно шли,
И поводила все плечами
И улыбалась Натали.
Для их спасения навечно
Порядок этот утвержден.
И торжествующий невежда
Приговорен и осужден.
Два стихотворения из цикла «Шиповник цветет»
Как сияло там и пело
Встречи нашей чудо.
Я вернуться не хотела
Никуда оттуда.
Горькой было мне усладой
Счастье вместо долга.
Говорила, с кем не надо.
Говорила долго.
Пусть влюбленных страсти душат.
Требуя ответа.
Мы же, милый, только души
У предела света.
«Ты стихи мои требуешь прямо…»
Ты стихи мои требуешь прямо.
Проживешь как-нибудь и без них,
Ведь в крови не осталось ни грамма,
Не впитавшего горечи их.
Мы сжигаем несбыточной жизни
Золотые и пышные дни.
И о встрече в небесной отчизне
Нам ночные не шепчут огни.
Но от наших великолепий
Холодочка струится волна.
Словно мы на таинственном склепе
Чьи-то, вздрогнув, прочли имена.
Не придумать разлуки бездонней.
Лучше б сразу тогда — наповал.
И ты знаешь, что нас разлученней
В этом мире никто не бывал.
1962 г.
Два четверостишья
(Из тетради 10-х годов)
И скупо оно, и богато,
То сердце — богатство таи!
Чего ты молчишь виновато!
Глаза б не глядели мои.
И слава лебедем плыла
Сквозь золотистый дым.
А ты, любовь, всегда была
Отчаяньем моим.
Я лежу, болею.
Сам себя жалею.
Повздыхаю на спине.
Снова на бок лягу…
Не идут друзья ко мне
Навестить беднягу.
Я лежу, болею.
Сам себя жалею.
Где товарищи мои!
Как проводят лето!
Без меня ведут бои
На футболе, где-то…
Я лежу, болею,
Сам себя жалею.
Жду, когда в конце концов
Распахнутся двери
И ворвутся шесть мальцов,
Пять, по крайней мере!
Но в квартире тишина…
Тру глаза спросонок,
Вдруг я вижу (вот те на!).
Входят пять девчонок.
Пять девчонок сели в ряд
У моей кровати:
— Ну, довольно, — говорят,
Поболел и хватит!
Песни знаешь или нет!
Будешь запевалой!
Я киваю им в ответ:
— Что ж, споем, пожалуй.
Танька (тонкий голосок.
Хвостик на затылке)
Говорит: — А это сок
Для тебя, в бутылке.
Чудеса! Мальчишек жду,
А пришли девчата.
Я же с ними не в ладу.
Воевал когда-то.
Я лежу, болею.
Сам себя жалею.
Как с девчонками спою,
Сразу веселею.
Тайга шумела, окружая нас.
Мы долго шли,
Продрогли и устали.
На старом кедре ветер шишки тряс,
И, съежившись
В дырявой колкой шали,
Ворчала ель спросонья в стороне.
(Уже владели сумерки тайгою.)
Мы об одном мечтали —
Об огне!
И вот остановились мы с тобою,
Когда валежник поднял высоко
Кривые пальцы на звериной тропке.
Нашарил я озябшею рукой
Сухую спичку в сломанной коробке.
И это все, что было у меня…
Но ты ждала, ждала с упрямой верой
От этой спички жаркого огня —
И смело он раздвинул сумрак серый.
Повеселев от доброго тепла,
Ты о тайге не думала нимало.
И за огонь
Меня ты обняла
И у огня впервые целовала…
У кого училась звонам,
У кого училась петь
В нашем крае просвещенном
Разговорчивая медь!
Мне казалось:
Утром рано Сыпал звон,
Тревожа сон,
Возле школы деревянной
Краснолистый рослый клен.
Нет, я вовсе не был соней!
Он, увидевши меня,
Красноватые ладони
Подавал из-за плетня.
Позабыть ли эти встречи!
Где ты, первый мой звонок,
Что когда-то с теплой печи
На урок меня завлек!
И пускай я стал серьезным!
Бьется, словно огонек,
Для меня в дали колхозной
Школьный
Маленький звонок.
Неотглаженный и горластый.
Работящий и гулевой,
Между сопок и скал клыкастых
Дерзко втиснулся город мой.
Просмоленный,
таежный,
бревенчатый.
Молодежный,
многоступенчатый.
Свой! Своими руками рубленный,
Вдоль и поперек поисхоженный…
Дивный, грязный,
хваленый и руганный
И на все города непохожий.
Здесь снега на улицах белые,
А весна от жарков оранжева…
Здесь медведицы неробелые
По дворам на цепи расхаживают.
Здесь кострами ночи распуганы,
Здесь дороги до звона укатаны,
И монашьи тропы распутаны,
И грядущего трассы угаданы.
