Ольга Берггольц
Девушка, что пела за заставой…
Виссарион Саянов.
…Девочка за Невскою заставой,
та, что пела, счастия ждала,
знаешь, ты судить меня не вправе
за мои нескладные дела.
Потому что я не разлюбила
чистого горенья твоего,
в бедствии ему не изменила
и не отрекалась от него.
Юности великая гордыня!
Все — во имя дерзостной Мечты,
это ты вела меня в пустыне,
в бессердечных зонах мерзлоты…
…И твердили снова мм и снова:
— Сердце, сердце, не робей, стерпи!
И военная свирель Светлова,
пела нам из голубой степи…
1940
P. S. …Потом была война…
И мы, как надо, как
Родина велела, шли в бои,
И с нами шла «Каховка»
и «Гренада»,
прекрасные ровесники твои.
О, как вело,
как чисто пело Слово!
Твердили мы:
— Не сдай! Не уступи!
…Звени, военная свирель Светлова,
из голубой, из отческой степи…
1964
Нет ничего прочней.
Чем битая посуда.
Что происходит с ней!
С ней происходит чудо.
Хрупка, и коротка,
И стоит мало
Жизнь чашки, и горшка,
И звонкого бокала.
Зато у черепков,
Осколков и обломков
В запасе даль веков.
Признание потомков.
Как-то в летний полдень на корчевье
Повстречал я племя пней лесных.
Автобиографии деревьев
Кольцами написаны на них.
Кольца, что росли из лета в лето,
Сосчитал я все до одного:
Это — зрелость дерева, вот это —
Юность тонкоствольная его.
Ну, а детство где же!
В середину,
В самое заветное кольцо,
Спряталось и стало сердцевиной
Тонкое, смешное деревцо.
Ты — отец. Так пусть же детство сына
Не пройдет перед тобой, как сон,
Это детство станет сердцевиной
Человека будущих времен.
Нет, слово «мир» останется едва ли.
Когда войны не будут люди знать.
Ведь то, что раньше миром называли,
Все станут просто жизнью называть.
И только дети, знатоки былого.
Играющие весело в войну.
Набегавшись, припомнят это слово,
С которым умирали в старину.
Недаром дети любят сказку.
Ведь сказка тем и хороша,
Что в ней счастливую развязку
Уже предчувствует душа.
И на любые испытанья
Согласны храбрые сердца
В нетерпеливом ожиданье
Благополучного конца.
— Жить-жить-любить! Жить-жить-любить! —
Звучит из черного куста.
— Жить-жить-любить! Жить-жить-любить! —
Как эта песенка чиста!
А где ж певец! Жить-жить-любить!
Подходим ближе. Вот те раз:
А он свое «жить-жить-любить»
Свистит и не боится нас.
Чего бояться! Жить — любить!
Любовь — и больше ничего!
Но погляди: — «Жить-жить-любить!» —
Кружит подружка близ него.
Пускай кружит! Жить-жить-любить!
Он так искусством увлечен —
Жить-жить-любить! Жить-жить-любить! —
Что и ее не видит он!
«Откуда начинается Россия!»
Откуда начинается Россия!
С Курил!
С Камчатки!
Или с Командор!
О чем грустят глаза ее степные
Над камышами всех ее озер!
Россия начинается с пристрастья
к труду,
к терпенью,
к правде,
к доброте.
Вот в чем ее звезда.
Она прекрасна!
Она горит и светит в темноте.
Отсюда
все дела ее большие,
Ее неповторимая судьба.
И если ты причастен к ней, —
Россия
Не с гор берет начало, а с тебя!
Почему не поют орлы!
И веселыми не бывают!
Или им очень видно с горы
И они больше нашего знают!
Иль у них недоразвит слух!
Иль природа их скована сплином!
Иль преследует совесть за пух.
Окровавленный клювом орлиным!
Что ты сделаешь — не поют!
Ни по праздникам, ни по будням.
Только клекот стальной издают,
Как положено душегубам!
Говорят, что Борис Годунов
Тоже петь не любил. Вероятно,
Потому, что невинную кровь
Не сведешь, как чернильные пятна!
«В лесу и золотисто и оранжево…»
В лесу и золотисто и оранжево.
Преобладают золото и медь.
И листья еще загодя и заживо
Хотят себя торжественно отпеть.
Мне в эту пору думается, пишется.
Мне в это время Музой все дано.
Меня листвы пылающее пиршество
Пьянит, как старой выдержки вино.
Не говори, что это — подражание.
Что это выплеск пушкинской волны.
Наверно, это общность содержания
Поэтов, что в Россию влюблены!
Ты не бойся рюкзака, дружище!
С ним смелей нехоженое ищешь.
С ним идти по скользким тропам легче:
Он тебе в пути расправит плечи
И на них ремни свои уронит,
Словно друг суровые ладони.
На привале даст он кров и пищу…
Ты не бойся рюкзака, дружище!
Груз в походе — честь, а не обуза.
По земле
нельзя идти без груза.
Где ты, друг! За какою горою!
Что там — будни у вас! Торжество!
Чем ты занят той славной порою!
Что читаешь и любишь кого!
За далекой неведомой зоной,
В мягком зареве ламп голубых
Что ты думаешь ночью бессонной,
Например, о потомках своих!
Что ты видишь, по жизни шагая,
В ярком свете тогдашнего дня!
Я тебя совершенно не знаю,
Ты-то знаешь, ты помнишь меня!
Что тебе из минувшего ближе!
Что ты знаешь про наше житье!
Я тебя никогда не увижу…
Как мне дорого мненье твое!
Какой закат горит — вполнеба! —
Как нам оказанная честь.
Его хватить могло вполне бы
На пять закатов и на шесть.
Меня влечет смешенье красок, —
Край неба яростно багров,
Как будто там идет подпасок
Со стадом огненных коров.
А в высоте, над головою.
Мне зелень чистая видна:
Там переходит голубое
В лимонно-желтые тона.
Горит, расплавленный, как в тигле,
Закат. Густы его костры.
…Мы в жизни многое постигли.
Мы вторглись в дальние миры.
Но что бы нас ни занимало.
Какие б ни были мечты,
А нам все мало, мало, мало
Земной нехитрой красоты.
Нас не покинет чувство это.
Что б с нами в жизни ни стряслось.
Пока живет моя планета,
Пока скрипит земная ось.
«Гудок трикратно ухает вдали…»
Гудок трикратно ухает вдали.
Отрывистый, чудно касаясь слуха.
Чем нас впекут речные корабли,
В сырой ночи тревожа сердце глухо!
Что нам река, ползущая в полях,
Считающая сонно повороты,
Когда на океанских кораблях
Мы познавали грозные широты!
Но почему же в долгой тишине
С глядящей в окна позднею звездою
Так сладко мне и так тревожно мне
При этом гулком звуке над водою!
Чем нас влекут речные корабли!
…Вот снова мы их голос услыхали.
Вот как бы посреди самой земли
Они плывут в назначенные дали.
Плывут, степенно слушаясь руля,
А вдоль бортов — ночной воды старанье,
А в стороне — пустынные поля.
Деревьев молчаливые собранья.
Что нас в такой обычности влечет!
Быть может, время, что проходит мимо!
Иль, как в любви, здесь свой, особый счет,
И это вообще необъяснимо!
«Опять, опять сидишь со мною рядом…»
