Макс Армай - 33 Буквы

Всё в мире слито воедино.
В одном — начало и конец.
Равны — и счастье, и рутина,
И пламя, и зола сердец.

Пусть явлены одни химеры,
И ложно чувство правоты,
Я не ищу любви и веры,
И не кляну своей судьбы.

И всё же, точно знаю что-то,
Что трудно в жизни не узнать —
— Страшнее мнимой злобы чёрта,
Дарованная благодать.

У Зимы — белоснежное тело.
А дыханье — свежо и морозно.
Ведь она, всё же, — юная дева,
А не старец, суровый и грозный.

Её смех — нежный звон колокольцев
Из тончайших серебряных льдинок.
Её взгляд — что сияние солнца,
Словно сеть золотых паутинок.

Как снежинка — легка и изящна.
Как узор на стекле — прихотлива.
Укользающе, вечно-маняща,
Но, при этом, отнюдь, не пуглива.

Год ушедший не стану я клясть:
Что же делать — такая шла масть.
Пусть черна, да зато — моя.
Нет причин мне жалеть себя.

У всего в мире — сто сторон.
И в одной лишь — с веслом, Харон.
И, коль выбрать не этот путь,
То дождёшься, чего-нибудь.

Может, к счастью, а, может, к беде.
Всё же лучше, чем быть в стороне.
Даже, если чернеет душа,
Лучше так, чем когда не шиша.

Горьким пеплом — на белый снег,
Так вхожу я в свой новый век,
Лишь молясь, чтоб и в этот раз,
Не сказать, вдруг, судьбе. — Я — пас!

Никто и никому.
Ни там, ни здесь.
Свет брошен в глубину,
На то, что есть.

Лишь яркая звезда.
А, может, сон.
Лишь грустные глаза,
И горький стон.

И где-то на краю,
Где вскрыты дни,
Тебя я узнаю,
Как боль судьбы.

Но сомкнуты уста —
— Ты вечно нем.
Вселенная пуста,
Без вечных тем.

И эхом, в тьме иной,
Кричит душа:
— Вернись! Приди за мной,
Всё заверша!

Сотри весь этот бред. —
— Ты знаешь, как!
Но не придёшь. О, нет!
Не сделать шаг!

Печаль в твоих глазах.
И холод слёз.
Мы пленники в мирах
Не наших грёз.

Снег под ногою — пружинистым скрипом.
Звёзды на небе, морозном и диком.
Чёрном, как морок, бездонном, как рок.
Холодом веет с астральных дорог.

Вот небо берёт очень тонкую ноту.
На толстой подошве, скользят камелоты:
Свет от Луны, под ногою, как лёд.
А звёзды — как пчёлы, а время — как мёд.

Но нет, всё не так! — Звёзды — это лишь соты.
Вокруг же, как осы, — секунд злые роты,
Воруют оттуда божественный сок
И вечности портят возвышенный слог.

А, впрочем, плевать! — Ведь мелодия вечна!
А, значит, — и дальше иду я беспечно.
Пока свой шагаю отмеренный срок,
Не рок мне не страшен, ни время, ни бог!

Звёздный свет — миллионы лет.
Время тянет хвосты комет.
Выгибает орбиты дугой.
Прячет лик за густой пустотой.

Бьёт двенадцать — весёлый смех.
За окном — прошлогодний снег.
И условна пусть эта черта,
Время вспыхнуло, словно мечта.

К чёрту всё! Большому и рогатому!
Как будни чёрному, и как я проклятому.
Выбираюсь я облачком из темени.
Ухожу бродить по дорогам времени.

Лунным светом — по небу звёздному.
Ветром бешенным — по полю морозному.
Странной мыслью — в чьём-то тусклом черепе.
Непонятным скрипом — в древнем тереме.

Ухожу я навек и без сожаления:
От меня у всех — только рвота и жжение.
Ведь кого ни полюблю — дарю только несчастия.
Сохрани всех, боже, от моего участия!

Там, где солнце ткёт дожди ветра пальцами.
Там, где тучи вечно бродят скитальцами.
Там, где свет дневной — лазурью тонкою.
Обрету я — сам себя — песней звонкою.

Сижу и жду. Смотрю в окно.
А там — темно уже давно.
А там — проливши кровь-закат,
На блёстки звёзд был день разъят.

Ухмылкою кривой — луна.
Как клочья мрака — облака.
И лес — как чёрное пятно.
И ужас зрит в глазное дно.

Вот сердца оборвалась песнь.
Я чувствую. — Оно уж здесь!
На миг застыло у двери…
О, волшебство, не подведи!

Слишком много того, что есть.
Слишком мало того, что будет.
Жизнь, порою — сама себе месть,
Где виновник всему — неподсуден.

Жизнь не впишешь ни в круг, ни в овал,
В пентаграмму, и даже геоид.
Жизнь — почти перманентный скандал
Между духом и тем, в чём он бродит.

Жизнь — свобода, себе вопреки:
Воля духа, иль вольница плоти.
Но хоть это, хоть то избери,
Часть навечно — на эшафоте.

Лишь поклонник златых середин,
Чей удел — встречать день на восходе,
Обречён, до глубоких седин,
У природы и бога быть в моде.

Прочь хотел я. — Да так и не смог!
Я молчал — но кричал между строк.
И хоть знал, что так больше нельзя,
Был лишь пешкою против ферзя.

Это рвалось, как буря в дверь.
Меня, к чёрту, сорвало с петель.
И свой дух разметав, словно прах,
Потерял я, пред совестью, страх.

Но меня и сильней, и мудрей,
Ты мне воду дала, а не хмель.
Пусть горчит! — Видишь? Пью я до дна!
Не сердись и прости меня!

Лишь на мгновенье, вспышкой, страх:
— Туда ли я иду?
Кривой усмешкой на губах,
Сознанием — в бреду.

Как сто картин, в одном холсте,
Лежал на слое — слой,
Сто судеб — на одной судьбе,
Чтоб быть, в итоге, мной.

Единством спаянная ложь,
Где правда — часть вранья.
Холодный пот и злая дрожь —
— А что, коль нет меня?

И тонкий срез, что поперёк,
Сквозь плёнки бытия,
Субъектным вектором времён —
— И есть, всего лишь, я?

Кто-то захлопнул дверь.
Кто-то подвёл черту.
Что же, мой друг, теперь?
До встречи, в тёплом аду!

Солнца пылающий зев.
Закатны края небес.
На пару минут присев,
Я небу шепчу. — Я здесь!

А, может, лишь просто себе.
Ведь небо — всё тот же я.
Я, кажется, понял, вполне,
Что мир — только часть меня.

Всё точно, как поведал Данте:
Вот черти, грешники, котлы.
В дешёвый фарс, пусть и бесплатный,
Не верю я, не веришь ты.

В раю томились мы от скуки,
А тут, напротив — балаган,
Где Сатана — с душой Иуды,
Маньяк, на почве христиан.

Противно, гадко, безнадёжно. —
— Да разве к этому мы шли?!
Что рай, что ад — одно и то же —
— Лишь бездна бреда и тоски!