Раб
О раб, кто заковал тебя
В тяжкие оковы?
Цепи на меня надел
Мой властелин суровый.
Казалось: стану всех сильней,
Будут все в плену.
Скопил я в тайниках моих
Царскую казну.
На ложе властелина спал
Я в глубине подвала.
Очнулся – вижу: цепь меня
К богатству приковала.
Раб, а кто сковал тебе
Эти кандалы?
Я их со страстью сам ковал,
Не знал, что тяжелы.
Казалось: мир я покорю
Силою великой,
Всех прочих превращу в рабов.
Буду сам владыкой.
Я день и ночь ковал, ковал, —
И цепь моя росла.
Мой молот бил. Удар. Еще.
Ударам нет числа.
Когда закончил я ковать
Нервущиеся звенья,
Гляжу: опутан цепью сам
И нет мне избавленья.
О скиталец, скиталец, неужели в дорогу пора?
Посмотри, посмотри – непроглядная мгла
кругом!
Небо тускло и немо, уснули, устав, ветра,
И деревья тамала[34] утонули во мраке густом.
Яркий свет зажигается в нашем доме опять,
Звуки льющейся флейты прямо к сердцу идут,
И гирлянды цветов еще не успели увять,
И глаза молодые еще неусыпно ждут.
Неужели разлуки нам сейчас не минуть?
О скиталец, скиталец, неужели отправишься
в путь?
Мы не держим тебя, чинить не хотим препон,
Уезжай, коли хочешь, немедля в любые края,
Конь накормлен и взнуздан, седока поджидает он,
Возле дома давно стоит колесница твоя.
Лишь одним, лишь одним мы дорогу твою
преградим:
Пусть печальная песнь задержит тебя близ
нас.
Мы пытались на миг привязать тебя к душам
родным
Заклинающим взглядом заботливых,
дружеских глаз,
Путник, бессильны мы остановить тебя.
Лишь глаза наши плачут, безмолвно прося
и скорбя.
Отчего так устало, так мятежно сейчас глядишь?
Почему ты уходишь, в глухую темень спеша?
О, какою тревогой наполнена черная тишь?
Чьим посланьем настигнута мятущаяся душа?
Семь сияющих звезд – семь небесных святых —
Заклинанье неведомое прочли во мраке
слепом —
И безмолвная тьма душой овладела вмиг,
И уходишь ты в ночь, покидая наш светлый дом.
Бессловесное что-то, не известное никому,
Подослало гонца и позвало в безбрежную тьму…
Если эти края и люди тебе не сродни
И не по сердцу этот невозмутимый покой —
Погашу я тогда бессонные эти огни
И мелодию флейты прерву послушной рукой.
И останемся мы… Будет ночь тишиной полна,
Лишь цикады в лесу томительно заверещат.
И засмотрится в окна состарившаяся луна
И на тебе остановит свой неподвижный
взгляд…
О плененный дорогой! Поразмысли, постой!
Какой одержим ты тревогой? Какою томим
тоской?
Из книги «Жертвенные песни» («Гитанджали»)
1910
Ты струны старые сними
С ситара[35] по одной —
Теперь на новый лад его настрой.
Окончился дневной базар,
Дневную песнь допел ситар;
Неси вечеровую песнь
К творцу в покой —
Теперь на новый лад ситар настрой.
Скорее двери отомкни, —
Как темен небосвод!
Пусть немота семи миров[36]
Под кров к тебе войдет.
Былую песнь допеть пора,
Иная, лучшая игра
Теперь нужна! Пойми, пойми:
Ситар не твой!
Теперь на новый лад его настрой.
Когда я думаю: «Конец!» —
Догадка неверна,
Ты вновь приказываешь мне:
«Пусть прозвенит струна!»
Иная песнь, иной порыв!
Трепещет сердце, вновь ожив,
Стезею песни я бреду,
Но цель мне не видна.
Когда, закатом позлащен,
Печально допою
Мою вечеровую песнь,
Мелодию мою,
Ночная песнь начнет опять,
Мне наполняя жизнь, звучать,
И вновь на веждах у меня
Нет ни крупицы сна.
Из книги «Гирлянда песен» («Гитималло»)
1914
Подошел отдачи первый срок,
Жизнь была похожа на цветок,
Лепестков не счесть в его короне.
Щедрый, он нисколько не в уроне,
Отдавая ветру лепесток.
А сегодня, на исходе лет,
Лишнего в руках у жизни нет.
Клонится она покорно долу,
Словно в пору жатвы плод тяжелый
Сердце чье переполняет сок.
Когда страданье приведет
Меня к порогу твоему,
Ты позови его и сам
Дверь отвори ему.
Оно все бросит, чтоб взамен
Изведать рук счастливый плен;
Тропою поспешит крутой
На свет в твоем дому…
Ты позови его и сам
Дверь отвори ему.
От боли песней исхожу;
Заслушавшись ее,
Хоть на минуту выйди в ночь,
Покинь свое жилье.
Как стриж, что бурей сбит во мгле,
Та песня бьется по земле.
Навстречу горю моему
Ты поспеши во тьму,
Ах, позови его и сам
Дверь отвори ему.
Из книги «Песни» («Гитали»)
1914
Облако молвило: «В путь мне пора».
Ночь говорит: «Уходить я должна».
Море вздохнуло: «Вот берег.
Дальше не плещет волна».
Печаль прошептала: «Я след Его ног.
Пребуду безмолвною в мире тревог».
«Я» говорит: «Исчезаю.
Здравствуй, вечная тишина».
Вселенная шепчет: «Гирлянду почета
Сплела я тебе, не забудь!»
Небо сказало: «Сто тысяч светильников
Твой осветили путь».
Любовь сказала: «Из века в век
Я бодрствую ради тебя, человек».
Смерть говорит: «Ладьей твоей жизни
Правлю я лишь одна».
Из книги «Журавли» («Болака»)
1916
Везде царит последняя беда.
Весь мир она наполнила рыданьем,
Все затопила, как водой, страданьем.
И молния средь туч – как борозда.
На дальнем бреге смолкнуть гром не хочет,
Безумец дикий вновь и вновь хохочет,
Безудержно, не ведая стыда.
Везде царит последняя беда.
Разгулом смерти жизнь пьяна теперь,
Миг наступил – и ты себя проверь.
Дари ей все, отдай ей все подряд,
И не смотри в отчаянье назад,
И ничего уж больше не таи,
Склоняясь головою до земли.
Покоя не осталось и следа.
Везде царит последняя беда.
Дорогу должно выбрать нам сейчас:
У ложа твоего огонь погас,
В кромешном мраке затерялся дом,
Ворвалась буря внутрь, бушует в нем,
Строенье потрясает до основ.
Неужто ты не слышишь громкий зов
Твоей страны, плывущей в никуда?
Везде царит последняя беда.
Стыдись! И прекрати ненужный плач!
От ужаса лицо свое не прячь!
Не надвигай край сари на глаза.
Из-за чего в душе твоей гроза?
Еще твои ворота на запоре?
Ломай замок! Уйди! Исчезнут вскоре
И радости и скорби навсегда.
Везде царит последняя беда.
Ужель твой голос скроет ликованье?
Неужто в пляске, в грозном колыханье
Браслетам на ногах не зазвучать?
Игра, которой носишь ты печать, —
Сама судьба. Забудь, что было прежде!
В кроваво-красной приходи одежде[37],
Как ты пришла невестою тогда.
Везде, везде – последняя беда.
Твоя труба лежит в пыли,
И не поднять мне глаз.
Стих ветер, свет погас вдали.
Пришел несчастья час!
Зовет борьба борцов на бой,
Певцам приказывает – пой!
Путь выбирай быстрее свой!
Повсюду ждет судьба.
Валяется в пыли густой
Бесстрашия труба.
Под вечер шел в молельню я,
Прижав цветы к груди.
Хотел от бури бытия
Надежный кров найти.
От ран на сердце – изнемог.
И думал, что настанет срок —
И смоет грязь с меня поток,
И стану чистым я…
Но поперек моих дорог
Легла труба твоя.
Свет вспыхнул, озарив алтарь,
Алтарь и темноту.
Гирлянду тубероз, как встарь,
Сейчас богам сплету.
Отныне давнюю войну
Окончу, встречу тишину.
Быть может, небу долг верну…
Но вновь зовет (в раба
В минуту превратив одну)
Безмолвная труба.
Волшебным камнем юных лет
Коснись меня скорей!
Пускай, ликуя, льет свой свет
Восторг души моей!
Грудь мрака черного пронзив,
Бросая в небеса призыв,
Бездонный ужас пробудив
В краю, что тьмой одет,
Пусть ратный пропоет мотив
Труба твоих побед!
И знаю, знаю я, что сон
От глаз моих уйдет.
В груди – как в месяце срабон[38] —
Ревут потоки вод.
На зов мой кто-то прибежит,
Заплачет кто-нибудь навзрыд,
Ночное ложе задрожит —
Ужасная судьба!
Сегодня в радости звучит
Великая труба.
Покоя я хотел просить,
Нашел один позор.
Надень, чтоб тело все закрыть,
Доспехи с этих пор.
Пусть новый день грозит бедой,
Останусь я самим собой.
Пусть горя, данного тобой,
Наступит торжество.
И буду я навек с трубой
Бесстрашья твоего!
