Из книги «Журавли» («Болака»)
1916
Везде царит последняя беда.
Весь мир она наполнила рыданьем,
Все затопила, как водой, страданьем.
И молния средь туч – как борозда.
На дальнем бреге смолкнуть гром не хочет,
Безумец дикий вновь и вновь хохочет,
Безудержно, не ведая стыда.
Везде царит последняя беда.
Разгулом смерти жизнь пьяна теперь,
Миг наступил – и ты себя проверь.
Дари ей все, отдай ей все подряд,
И не смотри в отчаянье назад,
И ничего уж больше не таи,
Склоняясь головою до земли.
Покоя не осталось и следа.
Везде царит последняя беда.
Дорогу должно выбрать нам сейчас:
У ложа твоего огонь погас,
В кромешном мраке затерялся дом,
Ворвалась буря внутрь, бушует в нем,
Строенье потрясает до основ.
Неужто ты не слышишь громкий зов
Твоей страны, плывущей в никуда?
Везде царит последняя беда.
Стыдись! И прекрати ненужный плач!
От ужаса лицо свое не прячь!
Не надвигай край сари на глаза.
Из-за чего в душе твоей гроза?
Еще твои ворота на запоре?
Ломай замок! Уйди! Исчезнут вскоре
И радости и скорби навсегда.
Везде царит последняя беда.
Ужель твой голос скроет ликованье?
Неужто в пляске, в грозном колыханье
Браслетам на ногах не зазвучать?
Игра, которой носишь ты печать, —
Сама судьба. Забудь, что было прежде!
В кроваво-красной приходи одежде[37],
Как ты пришла невестою тогда.
Везде, везде – последняя беда.
Твоя труба лежит в пыли,
И не поднять мне глаз.
Стих ветер, свет погас вдали.
Пришел несчастья час!
Зовет борьба борцов на бой,
Певцам приказывает – пой!
Путь выбирай быстрее свой!
Повсюду ждет судьба.
Валяется в пыли густой
Бесстрашия труба.
Под вечер шел в молельню я,
Прижав цветы к груди.
Хотел от бури бытия
Надежный кров найти.
От ран на сердце – изнемог.
И думал, что настанет срок —
И смоет грязь с меня поток,
И стану чистым я…
Но поперек моих дорог
Легла труба твоя.
Свет вспыхнул, озарив алтарь,
Алтарь и темноту.
Гирлянду тубероз, как встарь,
Сейчас богам сплету.
Отныне давнюю войну
Окончу, встречу тишину.
Быть может, небу долг верну…
Но вновь зовет (в раба
В минуту превратив одну)
Безмолвная труба.
Волшебным камнем юных лет
Коснись меня скорей!
Пускай, ликуя, льет свой свет
Восторг души моей!
Грудь мрака черного пронзив,
Бросая в небеса призыв,
Бездонный ужас пробудив
В краю, что тьмой одет,
Пусть ратный пропоет мотив
Труба твоих побед!
И знаю, знаю я, что сон
От глаз моих уйдет.
В груди – как в месяце срабон[38] —
Ревут потоки вод.
На зов мой кто-то прибежит,
Заплачет кто-нибудь навзрыд,
Ночное ложе задрожит —
Ужасная судьба!
Сегодня в радости звучит
Великая труба.
Покоя я хотел просить,
Нашел один позор.
Надень, чтоб тело все закрыть,
Доспехи с этих пор.
Пусть новый день грозит бедой,
Останусь я самим собой.
Пусть горя, данного тобой,
Наступит торжество.
И буду я навек с трубой
Бесстрашья твоего!
О повелитель Шах Джахан, прославивший Восток,
Ты знал, что золото и жизнь уносит времени поток,
И захотел запечатлеть печаль своей утраты.
Твои желания – закон, веленья святы…
И власть разящая, как гром, исчезнет все равно,
Пускай померкнет блеск ее с закатом заодно,
Но безутешная печаль переживет века.
Она на ясный небосвод навеет облака.
Ее не может поглотить забвения река.
Алмазов и рубинов красота,
Как семицветной радуги цвета,
Исчезнет, расточится во вселенной,
Зато останется нетленной
На лике времени, как ты мечтал,
Слеза твоя – сияющий кристалл —
Твой Тадж-Махал.
О сердце! Неустанно бьешься ты;
Ни на мгновенье
Не остановишься, всегда в смятенье
И не оглянешься средь вечной суеты,
О, нет!
В потоке времени теряется твой след.
Плывешь от берега до берега другого,
Ты груз берешь, а там сгружаешь снова.
В дыханье южных ветерков
Колеблется цветущий кров,
Полураспущены бутоны,
Весь сад колышется зеленый.
Как сари шелковый подол.
Но вянут мадхоби – прощанья час пришел.
Нет времени, лишь миг один,
Так пусть распустится жасмин
Для новой радости твоей
Среди прозрачных, ясных дней.
О сердце, тайные мечты,
Все то, что накопило ты,
Все бросишь у немой черты
Необоримой темноты.
Нет времени. Летит оно.
Таишь, Владыка, ты желание одно:
Похитить сердце времени, украсть,
Насытив восхищеньем всласть,
Пленить нетленной красотой…
Обвив гирляндой роз густой,
Безликой смерти подарить прекрасный лик.
Нет, нет
Досуга для печали.
Вся жизнь твоя – короткий миг.
И сетью оплело молчанье
Твои рыданья, стоны, крик.
Но лунной ночью, в белом храме
Назвал ты с горькими слезами
Любимой имя. Этот зов
Звенит еще в ушах веков.
Любви тоскующая нежность
Раскрылась в красоте цветов,
И мраморная белоснежность
Навек таит ее, без слов.
О Шах Джахан, какое волшебство —
Ты создал слепок сердца своего!
Оно, как новый Облак-Вестник[40],
В невиданных доселе ритмах песни
С тобою разлученною любимой, —
Там, где ее земная красота
Распалась на лучи и на цвета,
Смешалась с бледным золотом рассвета,
С игрой бесплотного жасмина в полнолунье,
С закатом утомленным, знойным летом,
На берегу, безмолвием воспетом,
Где белый мрамор излучает свет, —
Посланец твой сквозь сотни лет
Несет любви неугасимый пыл:
Любимая, я не забыл!
Давно ушел ты, Шах Джахан, за небосклон,
Исчезла власть твоя, как смутный сон,
Повержен трон —
Перешагнул ты, Шах Джахан, черту времен!
Войска твои грозою были,
Они вздымали клубы пыли,
А нынче и следы их ног
Затеряны в пыли дорог.
Смолк нообот[41], ночью лунной
Не зазвучит он над Джамуной.
Давно благоговейно тут
Хвалебных гимнов не поют.
Браслеты больше не звенят
В углах разрушенных дворцов,
И только голосом цикад,
Тоскуя, плачет ночь, без слов.
Но беломраморный твой Вестник,
Как музыка безмолвной песни,
Презрев крушенье, возвышенье
И жизни вечное движенье,
Из века в век, из года в год
Одну и ту же весть несет:
Любимая, я не забыл!
Лжец говорит, что не забудет никогда,
Что не рассеют мрак отчаянья года,
Что дверца памяти закрыта, как вначале,
И что незыблем храм печали.
Незыблем Тадж-Махал,
Останется стоять он, как стоял,
В земной пыли останется, как был, —
Покровом памяти он смерть укрыл.
Но кто удержит жизнь? Ее зовет
Сияньем звезд далеких небосвод,
Ее зовут миры, и, разрывая
Оковы памяти, уносится живая
Та жизнь, уже не помнящая тлена,
И – вольная – кружит по всей вселенной.
О Шах Джахан, бессилен царский трон,
Тебя вовеки не удержит он;
И мир безбрежный, словно океан,
Мал для тебя, великий Шах Джахан!
Поэтому, кончая пир земной,
Жизнь оттолкни, ты в мир идешь иной,
Отбрось ее, как глиняный сосуд,
Ты превзошел свои деянья тут!
Ты на земле оставил славный след,
Остался след, но Шах Джахана нет!
И Тадж-Махал, который ты воздвиг,
Тебя не удержал бы и на миг.
Земной любви великолепный трон
Тобой забыт, покрылся пылью он
И только запылил твои ступни,
Пыль отряхни и праху – прах верни!
Вот на следы твоих усталых ног,
На те следы, что сохранило время,
Однажды, в неизвестный людям срок,
Упало из гирлянды жизни семя.
Далек ты, но поднялся из него
Заветный стебель – жизни торжество.
Он тянется в родное поднебесье
И жалуется нам в печальной песне:
Как далеко я ни гляжу,
Но странника не нахожу.
Любовь его не удержала,
Не удержал и трон,
Сквозь океаны и моря идет все дальше он.
Бессмертной жизни колесница
По зову ночи дальше, дальше мчится
Под звездный звон…
Ее манит рассвет.
Меня терзает боль воспоминаний:
Его, великого, здесь нет,
И плачу я о Шах Джахане.
