Ознакомительная версия.
Париж, 1891
Первый мужчина
Какой огромный мир! И я так одинок!
Отец мой – небо. Мать – гора меж двух дорог.
Гора
Знай: волосы мои – вся тьма лесов тенистых,
И вены – речек синь, прозрачных, нежных, чистых.
Реки
Мы – Лета пот, елей на травяном ковре,
Луны водой святой мы станем в январе!
Луна
Я – древнее ядро: столетьям несть числа,
Как – Бога супротив – Земля войну вела…
Земля
Одно из яблок я, а было их немало…
И к деве в некий миг я с яблони упала!
Яблоня
Ещё плодов не счесть! Идите все в мой сад,
Трясите яблоню – и звёзды полетят!
Звёзды
Глядимся в зеркало морей, роняя свет,
Морские звёзды там рождаются в ответ…
Море
Я – падре. Из воды мои святые книги:
Зажгите мой алтарь, вы, красные молний миги!
Молнии
Мы – сумрачных ночей крылатый дикий конь,
Погоста Вечности блуждающий огонь.
Вечность.
Я – море нежное, здесь можешь отдохнуть.
Надежды высохла река…забудь… забудь…
Надежда
Я умерла, ушла, нет более Надежды,
У кипарисов на Земле – мои одежды.
Кипарисы
Мы кладбища покой всегда храним печальный:
Указываем ввысь как символ погребальный.
Кладбища
В раздумьи небеса: ещё вся рожь не сжата,
Всех мёртвых не вместит юдоль Иосафата…
Мёртвые
Столетья рушатся, и все проходят сроки —
Мы ж – сони вечные, и вечно одиноки!
Порто, 1885
Ноябрь. Один! Мой Бог! Как этот мир мне скучен!
И ни души нигде…Лишь марево свечей.
Ночь длится без конца… О, Боже! Я измучен.
Как ветра жалкий вой, моей душе созвучен
Сплин этих нескончаемых ночей!
Как холодно! Окно, где тесно чёрным тучам…
Постель, как лёд… Жозеф[2], ещё угля!
И лишь когда умрёт всё в пламени певучем,
И сердце, догорев, взовьётся, став летучим,
Сон снизойдёт, мне веки тяжеля…
Мяуканье и вой – то ветра истерия:
Шторм близится, и небосвод свинцов!
На шкотах, эй! Рыбак! Читай «Аве Мария!»
Вода так холодна! Безжалостна стихия…
Как страшен вид плывущих мертвецов!
Сон не идёт. Тоска! Под тихий свет лампад
И за окном струящуюся просинь
Меня уносит боль. Распад сознанья, ад
Сомнамбулический. Я вижу листопад
В апреле… О, души скорбящей осень!
О, жизнь! Счастливцы те, чьей жизни рвётся нить,
Я знаю: умирающие кротки…
Твоё сиротство, Смерть, хотел бы я делить!
Чу! Стук. Здесь кто-то есть? Вновь начало штормить?..
То бедный Жорж! Он кашляет в чахотке…
Ноябрь чахоточных! Пора недомоганий
И судорог последних до утра…
Священник радостен и потирает длани,
Аптека соберёт с больных побольше дани,
У плотников – горячая пора…
Вот поезд… Он меня на миг преображает,
Но прошепчу: «Не надо, не прельщай…»
«Прощай и в добрый путь!» Пусть нас мечта сближает,
Пусть счастлив будет тот, кто нынче уезжает,
И горе всем оставшимся… Прощай!
Все странствия – обман, и в мире всё обман:
Зло всюду – от людей, добро – от Бога…
Антеро[43] милый прах! Там бьёт крылом баклан…
Хочу молиться там, других не надо стран,
Лишь в Áгеда испить воды немного…
В Испании я был, там улочки узки,
А Франция так по ночам пригожа!
В Германии блуждал, одетый щегольски…
Я видел много стран, моря, снега, пески…
Тоска! Тоска! Везде одно и то же!
Уймите звуки вы циничных этих песен,
Пивные душные. О, звёзды в вышине!
Природа, лунный свет! Мне здешний воздух пресен!
О, тополя в ночи, чей запах так чудесен,
Подобные мечтам… Ещё вы снитесь мне!
Меня не мучит боль. Я счастлив этой верой
В Иную жизнь, там, в Небе ледяном.
Я продал книги, я идеи счёл химерой,
И медальон[44] ношу я на цепочке серой,
Беседую с ним часто перед сном.
А дождь идёт…Мой Бог! Как этот мир мне скучен!
И в доме никого. Лишь ветер – в сто бичей.
Ночь длится без конца… О, Боже! Я измучен.
Как ветра жалкий вой, моей душе созвучен
Смертельный сплин моих отравленных ночей!
Париж, 1890–1891
– Всадник, что так мчишься рьяно
И куда – средь темноты? —
Ветер воет окаянно,
Продираясь сквозь кусты.
Молча скачет меж бурьяна
Всадник, погружён в мечты.
– Ты куда – галопом мчишься,
Воздух рвёшь на лоскуты?
В монастырь ли постучишься?
Алчешь горней чистоты?
Что же ты меня дичишься?
Для псалмов – мои альты.
– Коль письмо везёшь, доставлю,
Ну, давай сюда листы,
За минуту службу справлю,
Право, сам увидишь ты.
Рыцарь скачет, как на травлю,
В удила впились персты.
– Вот обитель, нам негоже
Опасаться высоты.
Раздобуду я одёжи,
А подходы не круты.
И луна поможет тоже
Прясть воздушные мосты.
– Может, ты поход готовишь?
Конь мой – чудо красоты!
Сядь – и нас не остановишь,
Все старания пусты.
Что же брови ты суровишь?
Не победы жаждешь ты?
– Помогу я другу милу,
Вражьи я сниму посты,
Отберу у ядер силу:
Не пробить мои щиты,
Погоню врагов в могилу,
Как покорные гурты.
– Хочешь плыть на каравелле?
Знаю все вокруг порты.
Коль подую еле-еле
Средь безбрежной широты,
Глядь: стрелою полетели
Шхуны, барки и плоты.
– Ты какого жаждешь средства,
Чьей ты ищешь доброты?
Дом родной, златое детство:
Сны и помыслы чисты?
Драгоценное наследство —
Сохранил средь суеты?
– Вижу, светится оконце:
Тёти старенькой черты,
Золотое веретёнце,
Нити тонки и желты.
Просушил я их на солнце,
Ох и славные холсты!
– Чай, о матушке скучаешь?
Я на гроб ей клал цветы,
Редко души повстречаешь
Столь невинны и просты.
Повидать её не чаешь,
Мчишься… кладбище… кресты…
– О сестрице ли тревога?
Треволнения пусты:
Ярче счастья нет у Бога,
Нету высшей правоты:
Мать с младенцем у порога,
Был вот так любим и ты!..
– Рыцарь, братьев ищешь что ли?
Бьются в сети нищеты.
На чужбине много боли,
Суеты и маеты,
И не свидеться вам боле
До кладбищенской плиты.
– О друзьях грустишь всечасно?
Нет постыдней слепоты.
Тех лишь хвалят сладкогласно,
Кто полезен, ну а ты?
Фига без плодов напрасна,
Коль без пищи животы.
– Призрак! Вздумал ли жениться?
Что ж, красивей нет четы.
Дочка графа – та девица,
Плачет… Жаль мне сироты.
Хочешь здесь остановиться?..
Всадник мчится сквозь кусты.
– Может, алчешь славной Доли,
Смысла жизни, Красоты?
Я за Долей в чистом поле
Трём коням сломал хребты…
Замер всадник, как от боли,
Пробудился от мечты:
– Ветер, да! – на зов ответил, —
– Где дорога, знаешь ты?
Призрак юн и взором светел,
Кудри жёлтые густы.
– Зря ты эту цель наметил, —
Аль не видишь всей тщеты…
Не ведут туда дороги,
Хоть бери коня в кнуты…
Звуки речи были строги,
Рвали сердце на шматы…
Справа – горные отроги,
Слева – реки да мосты…
То не первый луч денницы,
Окровавлены черты,
Кудри, золото пшеницы,
Побелели, как холсты.
У заброшенной криницы
Пел петух до хрипоты.
– Ну, прощай! Зовёт денница,
Время обходить посты:
Кораблям давно не спится,
Ждут гудящие порты.
Всадник-ветер снова мчится,
Воздух рвёт на лоскуты.
Париж, 1891
Вы, очи грустные, осенние пожары,
Чей свет мерцающий, как дальний звон кифары!
О, чёрные глаза! Чернее ран Христа!
Торжественная тень восставшего креста!
О, пропасти в ночи! Пучина без ответа!
О, блики лунные в глазницах у скелета!
О, тьма мистичная! Тяжёлая завеса
Скрывающая день!
О, тьмы святая месса![45]
Вы, очи Осени, огромны, вдохновенны!
Глаза, зажжённые как алтари новены!
Вы светите больным и жизнью удручённым,
В тюрьме томящимся несчастным заключённым!
Вы – свет прощения на небе заревом!
Вы – маяки для тех, кто в море штормовом!
Вы в порт ведёте их меж бурунов-ловушек…
Вы – угли в очаге у немощных старушек!
Святой огонь, куда макает бард перо!
Вы – светляков в ночи живое серебро,
Ведущих путников во мраке бездорожья!
Соборование усопших, милость Божья!
Те окна тьмы, что на лице твоём открыты,
Мерцают, как в печи небесной – антрациты!
Свет августа, луны, ночной волны озёрной!
О полнолуние! О лунный бархат чёрный!
О, луны чёрные, чей свет всего белей:
Белее молока и пуха тополей,
Белее в Божий рай открытого оконца,
И Португалии полуденного солнца!
Офелий очи! Вы, как двери в небосвод!
Глаза, недвижные, как струи мёртвых вод!
Вы властью тихой над людьми облечены,
Как очи Жанны д’Арк, те были – зелены…
Ясны вы, как с водой крестильною сосуды,
Вы – звёзды пастыря, не знаете остуды…
Глаза молящихся пред Девою святой,
И состраданием полны, и добротой!
Мне – несравненные – сияете в разлуке,
И простираю к вам я ледяные руки…
Зимою, в дождь, когда луны на небе нет,
Земле вы дарите свой тонкий лунный свет,
А летом ваша тень – укрытие от зноя!
О, чёрные глаза! Вы – небо грозовое!
Скажи, хозяйка глаз, единственных на свете,
Зачем тебе глаза сияющие эти?
Зачем, моя любовь?! Взгляни на мир, взгляни!
Лишь скука – всё вокруг! К примеру, эти дни,
В которые живём, до ужаса похожи
На дни прошедшие, и в будущем – всё то же
Нас ждёт… Тщеславие и то, что из него
Проистекает: злость и подлость… Большинство
Страдает им. Но, это зло – почти невинно…
А гордость, как моя? – всех бедствий половина
На свете от неё! Ты видишь, Боже, Боже!
Сколь без огня домов – и как живут вельможи!
Та – из дому нейдёт в поношенной одежде…
Другому – срок платить, но никакой надежды…
Сколь мук и нищеты, болезней без лекарства!
Усилий тщетных, и сиротства, и коварства
В психиатрической больнице мерзкой этой,
Что мы привыкли звать своей родной планетой…
Сколь кораблей, в шторма потерянных давно,
И сколь покойников морское нежит дно…
Смотрите же: идёт процессия несчастных!
Вот юноша: влюблён и, в муках ежечасных,
Пытается любви добиться – бесполезно…
А этот? Что ни ночь, как совесть, точно бездна,
Грозится поглотить и сон его уносит…
Чахоточный хрипит, об исцеленьи просит…
Смотри: дитя, оно коралловою башней
Владело. Блеск её – иллюзий блеск бесстрашный!
И что? Её орёл безжалостно пожрал,
За плоть кровавую с высот приняв коралл!
Который нынче день? Запутался я в датах…
Чем дальше – тем грустней! Сколь спеси в дипломатах…
А вот, смотри сюда! – политиков глаза!
Знакомы нежность им и чистая слеза?
Художник… Он журнал читает о себе,
Там критика вовсю усердствует в гоньбе.
А этот, светский лев, пустой, надутый франт
Лелеет нежно свой придуманный талант.
Ах, сколько глупости, невежества и барства!
И говорят, их ждёт по смерти Божье Царство…
О Божьем Имени глупец с трибун судачит…
Столетнего отца сын бьёт, а тот лишь плачет…
Смотри на бедняка из башни соляной:
Как блещут стены в ней, глаз режут белизной,
Не волн застывших след – блистают оттого,
Что вылиты из слёз, из горьких слёз его!
Смотри, несёт муку седой старик с клюкою,
А сын людей дурит игрою плутовскою!
Смотри: на пристани – как женщина рыдает!
Видать, что из пивной супруга ожидает…
Смотри: вон там, вдали, проходит пароход,
Он наших братьев прочь – в Бразилию везёт…
Вот, мертвеца на пляж, штормя, швырнуло море…
О, Иисус! Смотри! Повсюду только горе!
Цветок мой без шипов! О, кроткая моя!
Для этих ли очей – весь ужас бытия?
Затем кормилица тебя поила молоком,
Чтоб увидала зла бестрепетного ком,
Летящий меж пространств огромной тучей пепла
К земле!
Моя любовь! Уж лучше б ты ослепла…
Париж, 1891
Ознакомительная версия.