Где в алом флаге солнца блики,
Где ели всех других милей,
Многоступенчатый, великий
Уходит в вечность Мавзолей.
Ты замечал, наверно, это:
Асфальт здесь пламенно-
пунцов…
Впитал асфальт у Моссовета
Кровь
революции бойцов!
Балкончик, занесенный снегом…
Он так же в город выступал,
Когда перед двадцатым веком
С него наш Ленин выступал.
Все споры, правнуки, оставьте,
Вглядитесь с радостью немой:
Видны на пурпурном асфальте
Следы Истории самой!
Твои страницы я листаю,
Когда иду тобой, Москва, —
Как бы у знамени ступаю
И клятвенно шепчу слова…
А вы совсем, как люди, реки:
Пойми любую, обособь…
Со мной останется навеки
Разливная, густая Обь!
Широко дышит — грудью всею —
С былинным Иртышом своим.
А к ней, посланцем Енисея,
Бредет задумчивый Чулым…
Там нрав крутой,
тайга — другая,
Нелегкий путь на много дней:
Камчой-волной скалу стегая,
Прет к океану Енисей!
Дика, строга соседка — Лена,
Что в первозданной красоте
Несется — в камне по колена,
По щиколотку —
в мерзлоте…
И вдаль сурово, а не хмуро,
По свету катится волна
Седого батюшки-Амура:
Где седина — там глубина.
Как оглушительно и зримо
Я ощущаю волн игру:
То слушаю стихи Нарыма,
Но слышу песню-Ангару…
Поэт,
характером, судьбою
Похож ты тоже на реку,
И катишь в море ты людское
Свою волну — свою строку!..
Сначала —
Листьев шум и дрожь,
Затем — и капли по фанере…
Заговорил пространный дождь
В повествовательной манере.
Он чист и вертикален был,
Как будто новенький
штакетник,
И всем доказывал свой пыл:
«Глядите —
я не из последних!».
Он сеял капли, как зерно,
Дышал пронзительным озоном,
И вытирал он мне окно
Под ветром наклоненным
кленом…
Он на прохладу уповал
И ветер звал на поединок!
Я, выйдя на крыльцо, нарвал
Букет свисающих дождинок.
Они на письменном столе
Три дня стояли в тонкой вазе:
Вода — в воде,
стекло — в стекле,
Как слово —
к слову,
Фраза —
к фразе…
И больше я уже нигде
Не видел лучшего букета,
Чем серебрящееся это
Воспоминанье
О дожде!
Еще почти лишенный речи,
Шагать умеющий едва,
С какою думой в этот вечер
Он так спешил к тебе, Москва?
Из немоты ли тихих Горок
Хотел он вырваться на миг?
А может, был ты нужен, город,
Ему, как путнику родник?
Как раненому капля влаги,
Когда сжигает кровь огнем?
А может быть, он эти флаги
Хотел увидеть над Кремлем?
Как знать! Но он с трудом поднялся
К квартирке маленькой своей.
Но он как будто бы прощался,
Все оглядел, все тронул в ней.
Потом он в зале Совнаркома
Стоял, включив электросвет.
Потом прошел путем знакомым
В пустой рабочий кабинет.
Окинул взглядом стол и карту,
Что распахнулась в полстены, —
Она была как перед стартом,
Страна, пришедшая с войны.
Лишь год, как сбита воедино,
В Союз Республик трудовой,
Она летела в мир лавиной,
Всех увлекая за собой.
Полуголодна и разута
От Шуши до Москвы самой,
И нет угля, и нет мазута
Перед шестой ее зимой…
А за окошком гасло лето.
Редел за башней дальний дым.
И жилкой на виске планеты
Синела Волга перед ним.
И он рукой коснулся Волги,
Как бы нащупал пульс реки,
И от Симбирска долго-долго
Не отрывал своей руки…
* * *
Мы уходим на фронт, и у нас не поверка — примерка:
Нам ботинки дают, нам обмотки дают, вещмешки,
И шинели на нас необмятые, как этажерки,
И еще гимнастерки — на две шеи воротники.
Рядом госпиталь был, привезли их, наверно, со склада —
С них отстирана кровь и застрочены дыры на них.
И ворчит старшина: измельчали вы, что ли, ребята?
Или там матерьяла излишки у этих портних?
Мы уходим на фронт. Мы уже не курсанты — пехота.
Смотрит вслед нам казарма в последний, наверное, раз.
И какая-то женщина крестится часто в воротах:
— Да куда ж вас, сынки?
— Все туда же — «на практику» нас.
Стонет гулкий булыжник, сирень над забором клубится,
Маневровый на станции тонко рассыпал гудок,
И мальчишки, мальчишки за нами бегут вереницей,
Лишь коленки мелькают да облаком пыль из-под ног.
Мы идем и поем, и глядит инвалид с тротуара —
Костыли подобрал и глотает махорочный дым,
И какие-то бабы нам семечки тащат задаром,
Будто мы им родня, будто все мы знакомые им.
И мальчишки, мальчишки — все реже и реже их стая, —
Поспевая
