160
Сходный эффект случайной и тривиальной детали, неожиданно выступающей крупным планом, – в диалоге Подсекальникова и Марьи по поводу ливерной колбасы:
Семен Семенович: …я знаю, как ты ее хочешь намазывать. Ты ее со вступительным словом мне хочешь намазывать. Ты сначала всю душу мою на такое дерьмо израсходуешь, а потом уже станешь намазывать.
Мария Лукьяновна: Ну, знаешь, Семен!..
Семен Семенович: Знаю. Ложись…
<…>
Мария Лукьяновна: Вот намажу и лягу.
Семен Семенович: Нет, не намажешь.
Мария Лукьяновна: Нет, намажу.
Семен Семенович: Кто из нас муж, наконец: ты или я? (ЭП: 85; С: 9).
Эта дискретность и взаимонезависимость различных параметров вещи и элементов мира, способность одних из них, претерпевая превращение, не затрагивать другие, лежит в основе чудес и парадоксальных гибридов в «Метаморфозах» Овидия и им подобных типах поэтики; см. примеры выше в примеч. 14.
В этой и следующей цитатах налицо мотив, применяемый иногда при сатире на механическое поведение. Персонаж просит окружающих не мешать (а то и помогать) ему в выполнении неких заученных действий (например, этикетных) ввиду их трудности, не понимая, что последние имеют смысл лишь в том случае, когда кажутся легкими и непринужденными. Встречается у Мольера:
Г-н Журден (сделав два поклона, оказывается на слишком близком расстоянии от Доримены): Чуть-чуть назад, сударыня.
Доримена: Что?
Г-н Журден: Если можно, на один шаг.
Доримена: Что такое?
Г-н Журден: Отступите немного, а то я не могу сделать третий поклон.
Дорант: Господин Журден любит изысканное обхождение («Мещанин во дворянстве», действ. 3, явл. 19).
Ср., например, турецкую церемонию в «Мещанине во дворянстве», где Журдена ритмично бьют палками; симметричные потасовки между учителями вокруг Журдена; нападение на героя двух жен и двух полицейских, раздирающих его в разные стороны, в «Господине де Пурсоньяке» и т. п.
Об «Иване Чонкине» Войновича как примере так называемого «административного» типа взаимосвязей между различными уровнями общества см.: Щеглов 1992 и в настоящем издании с. 498 – 512).
«Слово – не воробей, выпустишь – не поймаешь, тебя поймают – не выпустят» (из афоризмов Эрдмана, «обеспеченных горьким личным опытом»; цит. в: Зеленая 1990: 314). Как известно, писатель был в 1933 г. сослан в Енисейск за политически неосторожные басни.
В статье используются сокращенные обозначения произведений Булгакова: БГ – «Белая гвардия»; БТ – «Батум»; ДВ – «Дьяволиада»; ДТ – «Дни Турбиных»; ЮВ – «Записки юного врача»; ИВ – «Иван Васильевич»; КС – «Кабала святош»; ММ – «Мастер и Маргарита»; РЯ – «Роковые яйца»; СС – «Собачье сердце»; ТР – «Театральный роман».
«<Роман Булгакова> набирает метафизическую высоту» (Каганская и Бар-Селла 1984: 10).
В плане литературно-типологических параллелей к «Мастеру и Маргарите» интересно отметить, что в романе Гашека драконовские допросы заглавного героя и других заключенных австро-венгерскими следователями неоднократно сравниваются со следствием и казнью Христа: «Повторилась знаменитая история римского владычества над Иерусалимом. Арестованных выводили и ставили перед судом Пилатов 1914 года» или «Поднимаясь по лестнице в третье отделение, Швейк безропотно нес свой крест на Голгофу» (гл. 3, 2). Таким образом, выбирая Иешуа в качестве героя, Булгаков, в сущности, обращается к готовой метафоре, уже имевшей хождение в антитоталитарном сатирическом дискурсе. Двуплановую композицию романа Булгакова можно рассматривать как развертывание данной метафоры в нарратив.
Цитаты приведены по изданию: Каверин 1963–1966, с указанием части и главы. Названия романов даются сокращенно: ИЖ – «Исполнение желаний», ДК – «Два капитана», ОК – «Открытая книга».
В сцене бала Катя сравнивает Ромашова с Урией Гипом, причем выясняется, что Саня Диккенса не читал (ДК, часть 3, гл. 8). У Гипа взяты рыжие волосы Ромашова и его незакрывающиеся бессонные глаза (ср. «Давид Копперфильд», гл. 15, 25). Ромашов опутывает интригами Николая Антоныча и преследует своими ухаживаниями Катю, то же делает Гип в отношении мистера Уикфилда и Агнес. Оба негодяя посвящают других в свои секреты, чтобы потом их шантажировать (ДК, часть 3, гл. 18 – «Давид Копперфильд», гл. 42). К Диккенсу восходят такие сюжетные моменты, как встреча взрослого героя со своими прежними недругами и мучителями, ныне потерявшими власть над ним (Гаер Кулий (ДК, часть 3, гл. 7) – мистер и мисс Мэрдстон в «Давиде Копперфильде» (гл. 26, 33)). Об особой роли данного романа Диккенса как жанровой модели для ДК говорит и множество других совпадений на разных уровнях, перечисление которых в задачи этой статьи не входит.
Кавычки – знак отмежевания. Ср. «Город Эн» Л. И. Добычина, где герой-подросток отделяет себя с их помощью от большинства объектов, составляющих мир взрослых. См. об этом Щеглов 1993: 28–29 (а также в настоящем издании, с. 339 – 342).
Отметим попутно технику, с помощью которой создается густой лиризм этого места. Как нынешнее воспоминание о самом партсобрании, так и те картины, которые возникали в памяти героини во время партсобрания, выдержаны одинаково – в форме копперфильдовских «взглядов в прошлое». Ср., с одной стороны: «Время бежит, не оглядываясь, и останавливается лишь на один вечер <…> В саду клуба летчиков <…> происходит этот большой разговор»; с другой: «Я слушаю Саню – наша полузабытая юность встает передо мной <…> Худенький черный комсомолец с хохолком на макушке судит Евгения Онегина в четвертой школе» и т. п.
Санино неведение тем необычнее, что по дороге в интернат он задержался у громкоговорителя на Тверской. «Это был первый в Москве громкоговоритель. Он был очень интересный, но немного слишком орал» – и уж наверное об ультиматуме!
Как дальнейшие иллюстрации интереса Каверина к этим архетипам вспомним, что в романе «Художник неизвестен» кончает с собой Эсфирь – жена Архимедова, влюбленная в его друга Шпекторова, а в «Открытой книге» – Глафира Сергеевна, вконец запутавшаяся в интригах своего мужа, зловещего политикана от науки Крамова.
Сходным образом Кандид узнает брата Кунигунды в коменданте ордена в Парагвае (гл. 14).
В «Кандиде» шесть королей, свергнутых с престола, встречаются в одном и том же кабачке в Венеции (гл. 26).
Ср. замечания К. Поморской о том, что в ДЖ случайное и непредсказуемое является единственно реальным и совпадения становятся историческим законом (см.: Поморска 1975: 74–75).
Отметим попутно, что этот эпизод опять напоминает сказки Вольтера. В «Задиге» главный герой, странствуя далеко от дома, видит на берегу ручья незнакомую женщину, чертящую веточкой на песке. «Задиг полюбопытствовал взглянуть, что пишет эта женщина: он подошел поближе» и обнаружил, что она пишет его имя. Незнакомка оказывается его возлюбленной Астартой, с которой его разлучила судьба (гл. 18).
Отметим обычную для ДЖ прихотливость в разработке мотивов встречи и узнания-неузнания: оба персонажа узнают Лару, но сам факт узнавания остается неузнанным (если угодно, можно видеть здесь в миниатюре «контрапункт» и «отставание» различных рядов друг от друга, о которых часто говорится в исследованиях поэтики Пастернака; см. ниже).
Об этой «концентрации речевой характеристики» см. Ржевский 1970: 125–131.
«Покажи мне, где ты живешь, и я скажу, кто ты», – так подытоживает Якобсон данный принцип изображения героя, добавляя, что «действие <пастернаковского героя> скрывается за топографией». См.: Якобсон 1987: 334, а также Окутюрье 1978: 44–46; Синявский 1989: 363–364; и др.
Мы имеем в виду, в частности, романы Ильфа и Петрова (см. Щеглов 1990).
У Гомера есть еще сфера богов, находящихся с героями в постоянном взаимодействии. Ввиду личного участия богов в судьбе героев эпоса, из которых многие к тому же состоят с богами в родстве, можно рассматривать связь между этими сферами как «персональную» (см. ниже).
В принципе способы связи между сферами могут быть весьма разнообразными и непредсказуемыми. Оригинальный тип связи находим мы, например, в «Фальшивом купоне» Толстого – он основан на циркуляции денежного знака, легко проникающего в любые слои общества.
Вообще говоря, можно полагать, что Толстой использует «административную» разновидность повествовательной структуры не столько ради критики николаевского режима, сколько в рамках более общей проблематики, интересовавшей его уже ранее в «Войне и мире» и «Анне Карениной» (жизнь как «лабиринт сцеплений» и история как равнодействующая множества разнонаправленных эгоистических интересов).
