Вестник смерти
Ты любовь схоронила навеки,
Но владеешь собой мастерски;
Только тень, окружившая веки,
Выдает безысходность тоски.
Так на белом бесстрастном конверте,
Сберегающем тайну письма,
Вестью кем-то оплаканной смерти
Безнадежно чернеет кайма.
«В костре трещат сухие сучья…»
В костре трещат сухие сучья,
Багровый свет дрожит во тьме,
И ткется мысль как ткань паучья:
Виденья странные в уме,
А в сердце — странные созвучья.
«В тиши пустынной комнаты»
В тиши пустынной комнаты,
От праздных глаз вдали,
Мы пьем с тобой тайком «на ты»,
И пенится Аи.
— «За дружбу!..» — Но искуственно
Звучат слова мои:
Твоих горящих уст вино
Хмельнее, чем Аи.
«Из бессмертья — к мгновенному…»
Из бессмертья — к мгновенному,
От предвечного — к тленному.
А чрез смерть — снова к вечности,
И чрез тлен — к неизменному.
«Последний луч горит над куполами…»
Последний луч горит над куполами
Монастыря,
И тишь полей полна колоколами;
Чуть веет вечер влажными крылами.
Грустит заря.
В слезах зари мерцают аметисты
И янтари;
Колоколов призывы звонко-чисты…
Как хороша в закатный час лучистый
Печаль зари.
Душа горит, полна колоколами,
И я парю:
Подхваченный незримыми крылами,
Я уношусь, всё ввысь над куполами,
Туда — в зарю.
«Твердя, что мы, прожив наш век…»
Твердя, что мы, прожив наш век,
Уничтожаемся бесследно,
Ты, горделивый человек,
Беднее гусеницы бедной.
Червяк пред смертью вьет кокон,
Как ложе сна, и грезит жадно,
Что, пресмыкающийся, он
Проснется бабочкой нарядной.
Из Гейне («В темном небе летней ночи…»)
В темном небе летней ночи
Звезды яркие горят,
Как мечтательные очи,
Тайно что-то говорят.
Их любви язык лучистый
Изучить для нужд земли
Филологи и лингвисты,
Как ни бились, не могли.
Мне меж тем не трудно было
Говор звезд понять вполне,
Потому что глазки милой
Словарем служили мне.
Смертельный грех наш в том, что матери родной,
Земли, вскормившей нас, мы, дети, постыдились
И от ее любви навек отгородились
Обманом тысяч лет, как каменной стеной.
С рассудочным умом и с волею стальной,
В поту, в слезах, в крови, упорно мы трудились,
С природой бой вели, победами гордились,
И платим за разрыв ужасною ценой.
Наш утонченный быт удобств и наслажденья
Поля от нас застлал туманом наважденья,
Лесов не слышим мы за грохотом машин:
Нас прокляла земля возмездьем отчуждения,
И гордый человек, природы властелин,
Беспомощный стоит на грани вырожденья.
Душа еще не охладела:
Ее надеждам нет предела,
Ее стремленьям нет преград,
Пока пред нею песен клад
Пустыню нашего удела
Преображает в райский сад.
«Он родины лишен. Ее не предал он…»
Он родины лишен. Ее не предал он,
И не свершал по ней в душе последней тризны,
Но пережил ее; любовь прошла, как сон,
В нем сердце не дрожит при имени отчизны.
И, сожалений чужд, он без нее не сир,
Он большему открыл любовные объятья:
Отцовский дом ему — весь вольный Божий мир,
Его очаг везде, где люди — люди-братья.
Везде, где шепчет бор и шелкова трава,
Где ярок трепет звезд и ласков луч закатный,
Там, радостный Иван, Непомнящий Родства,
Он вместе гость и свой, бродяга перекатный.
Из Гейне («Там пышно цветы расцветают…»)
Там пышно цветы расцветают,
Где падают слезы мои;
Где вздохи любви моей тают,
Там звонко поют соловьи.
Люби меня, милая крошка,
И эти цветы — все твои,
Всю ночь до зари у окошка
Тебе будут петь соловьи.
«Ширь полей от звезд лучится…»
Ширь полей от звезд лучится,
В перелесках — полумгла;
Снег взметая, тройка мчится,
И дорога — как стрела.
Колокольчик дробно сыплет
В ночь свой частый четкий звон,
Острый ветер жжет и щиплет;
А простор со всех сторон.
В даль, всё в даль уносят сани.
Сердце радостно в груди:
Нет тревоги, нет желаний,
Нет и цели впереди.
Так и мчался бы всегда я
Под напев колокольца
Средь седых равнин без края,
По дороге без конца.
«Много сердце претерпело…»
Много сердце претерпело
Чуждых людям тайных гроз,
Много в нем плодов дозрело,
Отцвело любимых роз,
Много в сердце накипело
Боли, горечи и слез
Прежде, чем оно запело
Песни всем доступных грез.
Из графа Шамиссо («Тайком мы с тобой целовались…»)
Тайком мы с тобой целовались.
Не видел никто, лишь из тьмы
Нам звезды светло улыбались, —
И звездам доверились мы.
Но звездочка с неба упала
И тайну шепнула реке,
А речка — веслу нашептала,
Весло же — гребцу в челноке.
А тот на ушко, по секрету,
Нас выдал своей дорогой.
И вот — всему ведомо свету,
Что мы целовались с тобой.
Майский воздух так прозрачен,
Вешний мир так юн и свеж,
Точно не был встарь утрачен
Райских пажитей рубеж.
Как на утре первозданном,
Краски в радужной игре;
Весь в бреду благоуханном,
Сад томится на заре.
И в лучах звезды восточной,
Чуя жизненный рассвет,
Веет страстью непорочной
Яблонь чистый первоцвет.
В общей радости безлюдной
Безотчетно одинок,
Я иду в тревоге чудной
На алеющий восток.
В сердце зов тоски блаженной,
Словно дремлющую новь
В нем зажгла зарей нетленной
Первозванная любовь.
Снится мне сегодня странно
В одиночестве моем
Близость светлой и желанной,
Ощутимой здесь во всем.
И с надеждой близкой встречи
На заре легко идти.
Цветом яблони мне плечи
Осыпают по пути.
Так под райские напевы
По ликующим садам
Шел в предчувствованьи Евы
Первосозданный Адам.
«Мечты о счастьи — торопливы…»
Мечты о счастьи — торопливы,
Мечты о счастьи — прихотливы,
Мечты о счастьи не мудрей,
Чем красок радужных отливы
В обмане мыльных пузырей.
«В тиши прадедовской аллеи…»
В тиши прадедовской аллеи
Шуршал тревожно старый дуб,
Во мраке бились молний змеи.
И как в их блеске был мне люб
Твой лик, точеный лик камеи,
С призывом знойным гордых губ.
Стон. Из индусской поэзии. На мотив Фез-Улла
В джунглях, где снегом белели жасмины,
Ложе любви расстелил нам апрель.
Я, и она, и любовь — триедины;
Нега истомна, и трепетен хмель.
Губы ее — провозвестники счастья —
Чашей душистой раскрылись уже:
К ним полновластно готов был припасть я
В грезах, не снившихся даже радже.
Ветер — завистлив. Принес он из дали
Стон одинокий, чтоб в сны забытья
Бросить нам отзвук бессонной печали,
Каплею горечи в сладость питья.
И отравил отголосок кручины
В жалобе чьей-то далекой души
Брачную песнь, что нам пели жасмины
В благоуханной безлунной тиши.
«Завладело мной царство лесное…»
