Игорь Северянин - Том 4. Классические розы

Вервэна, вена Венеры,
Напиток плымный любви!
Пою восторженно-смело
Благие свойства твои:
Ты так же, как и Омела,
Болезни можешь целить,
Злых духов загнать в пещеры,
Враждуюших примирить.

Ах, чтили тебя друиды,
И маги, и древний галл.
Не ты ль — украшенье термы?
Не страсти в тебе ль закал?
Ведь сок твой исполнен спермы,
И ты очищаешь дом,
Рассеиваешь обиды
Волшебным своим цветком.

Аркан Бесспорной Доктрины
(Их было ведь двадцать два)
Шестой обозначил цифрой
Тебя, Железняк-трава.
С той эры культурьи вихри
Поверья метнули в прах,
Но их аромат не сгинул
И вечно душист в веках.

Да, в дюжину Розенкрейцер
Магическую свою
Премудрость вложил Вервэну
В растительную семью.
Я славлю Венеры вену,
Будящую — как стихи —
Сарказм в лице европейца
И радость детей стихий!

Он нам сказал вчера: «Моя жена больна.
  Четвертый день лежит. Она — одна.

Быть может, съездим к ней?» — прибавил тихо мне
  И то же самое — моей жене.

И вот на станцию мы, подозвав авто,
  Не зная — ехали — где, как и что.

Он в электрический нас проводил вагон.
  Весь час пути был молчаливым он.

Лишь устремленные его в окно глаза
  Мягчила жалостливая слеза.

В прохладной комнате она встречала нас
  С лицом, которому — в иконостас.

О, голубеющая худоба его!
  Улыбка дрогнула: — «Я — ничего…

Сегодня бодрая…» Кивнув моей жене,
  Она осталась с ней наедине.

По небу, точно хлопья ваты,
Плывут закатные облака.
Они слегка голубоваты
И лучезарны они слегка.

Мечты вплетаются в закаты
Из шелковистого далека.
Они слегка голубоваты
И лучезарны они слегка.

Мне хочется уйти куда-то,
В глаза кому-то посмотреть,
Уйти из дома без возврата
И там — там где-то — умереть.

Кому-то что-то о поэте
Споют весною соловьи.
Чего-то нет на этом свете,
Что мне сказало бы: «Живи!..»

Страна Гюго, страна Верхарна,
Край Данта и Шекспира край!
Вы заложили храм в Локарно,
Земной обсеменили рай…

Цветущие с дороги вехи
Влекут к себе издалека:
Вы позаботились о чехе,
Вы пригласили поляка.

Так! В неизбывной жажде мира
Вы совершили мудрый шаг:
Недаром семиструнна лира —
Отныне немец вам не враг…

Усемерив свои усилья,
Задавшись целью всеблагой,
Вселенной озарили крылья
Вы семицветною дугой.

В ней — верный знак, что день погожий
Ненастному на смену дню
Уже спешит. Склонись, прохожий:
Тебя крестом я осеню!

Пусть солнце в небе лучезарно
Еще не плещется, звеня…
Пусть! — веры символом Локарно
Нам озаряет сумрак дня!

Гремят лучистые литавры
Светила пламенного дня,
И, в страхе, прозные центавры
Бегут, скрываясь от меня.

Я слышу солнечное пенье,
Я вижу жизнь со всех сторон —
Победоносное лученье!
Победоносный перезвон!

Кто в солнце музыки не слышит,
Тот строф поэта не поймет.
И полной грудью тот не дышит,
И полным сердцем не живет!

Тому, кто уготовил лавры
Мне на чело, прияв меня,
Гремите, пламные литавры
Ночь побеждающего Дня!

О, как для соловья тихи
Душистые ночные бризы…
Я соловей: свои стихи
Я называю соловьизы

Овей, весна моя, овей
Колоратурные напевы,
Что выхрусталит соловей
В честь невозможной в мире девы?

Земная страсть, земная грусть,
Все то, чем дышит грудь людская,
Не вовсе чужды мне, и пусть
Я их пою, их допуская…

Но переливных соловьиз —
Не в этом основная тема:
Она — внеразумный каприз
И внерассудная поэма!

Один из варваров зарезал яблоню
И, как невинности, цветов лишил…
Чем я пленю тебя? чем я тебя пленю,
Раз обескровлена система жил?

Да, жилы яблони — все ветви дерева!
Да, кровь древесная — цветущий сок!
О, вера вешняя, ты разуверена,
И снегом розовым покрыт песок…

Чем восторгну теперь, мой друг, тебя пленя,
В саду, куда с собой любить привел,
Когда зарублена злодеем яблоня —
Жизнь для художника, для зверя — ствол?!.

Сирень, певучая новелла,
  Сиреневела.
И колокольцы белолилий
  Светло звонили.
Не забывали нежно-чутки
  Вод незабудки.
И освещали, точно грозы,
  Все в росах розы.
Несло клубникой из долины:
  Цвели жасмины.
Кружились при ветрах и громах
  Снега черемух.
Как золота под мотыльками,
  Рожь с васильками!
И мотыльков летучий ярус —
  Как перлопарус.
Раззвездился так шустро-прыток
  Рой маргариток.
Зелено-бронзные букашки
  Вползли в ромашки.
Малиловел смешной затейник,
  Колюн-репейник,
Что носит кличку так неплохо
  Чертополоха.
Зеленец леса. Синь озерец.
  Орел-надгорец.
Гремели из полей зеленца
  Литавры солнца.
Алокорончато пестрели
  В ручьях форели.
Гудели, как струна виолы,
  Мохнатки-пчелы.
И бабочки-бирюзобрюшки
  Вились, где стружки.
Звенели, как оркестры струньи,
  В лесах певуньи.
Бросали соловьи-солисты
  Призывосвисты.
Лягушки квакали, расхорясь,
  Рефрэн: «Amores».
Все это жило, расцветало
  И вдруг не стало.
Все вместе называлось это —
  Весна и лето!

Я топью прохожу необозримой…
Но я крылат! и что мне грани гор,
Что взор завидел мой неизмеримый,
    Неизмеримый взор.

Но кто же я: зверями зверь гонимый
Иль Человек, чьи взоры — глубь озер?
Как глубь озер — мой взор неизмеримый,
    Неизмеримый взор.

Порок, пороком непреоборимый,
И зверь, и человек, и метеор,
И песнь, и мысль, — и взор неизмеримый,
    Неизмеримый взор!

Очаровательные разочарованья
Мне в жизни выпали в безрадостный удел.
И если я найти потерю захотел,
Ее найдя, терял иметь ее желанье.

Так все несозданное страстно ищет форм
И воплощающего в жизнь запечатленья.
Но только создано, как скуки хлороформ
Ввергает явленное к жизни — в усыпленье.

Мира не переделаешь,
Благородства в него не вложишь.
Черное подло, как белое,
Повсюду одно и то же.

Все партии отвратительны,
Потому что они партийны.
Поэтому с людьми мучительно:
Их подлость почти стихийна.

В деревне ли жить ли, в городе ль,
Ах, люди повсюду люди.
Уж лучше к простору озер идти:
Там все же их меньше будет.

Вздохнешь на безлюдьи чуточку
От вздора, вражды и каверз,
Спасительную взяв удочку,
К зеленой идя дубраве…