земли и небес,
И сразу под ними изрезан каналами
Белеющий снегом расстроенный лес.
Вот белые цапли над озером белым
Опять водят свой расписной хоровод,
А белые лебеди взором несмелым
Сканируют волны незыблемых вод.
По белой бумаге перо полубелое
Чернилами белыми пишет стихи,
И рядом вино стоит белое, светлое,
Возносит меня на седые верхи.
Всё белого цвета, чистого цвета,
Оттенков других у меня больше нет,
И не просите прямого ответа
На вопрос, чем так любим белый цвет.
Желания живут среди людей,
Но многие не знают важных дней,
Когда их вдруг в реальность превратят
И давние мечты осуществят.
«Спасибо» тем скажите, кто в мечты
Вложил свои немалые труды,
И тех благодарите, кто всё ж смог
Преодолеть свой внутренний порог.
Благодарите тех, кто джин и маг,
Кто знает толк в осуществлении благ,
И тем «спасибо» говорите, кто сумел
Избавиться от многих своих дел,
Земных, небесных — это всё равно,
Как на полу разлитое вино,
Или крови бордовый тёмный след,
Которому уже за десять лет,
Или узор персидского ковра,
Чья навсегда давно ушла пора,
Это неважно. Важно — не стоять,
Как лета соловей судьбы не ждать,
Идти к мечте сквозь бурю и метель,
В которой есть уютная постель,
Дом, хлеб, знакомое тепло,
Что от пурги не раз тебя спасло,
Наш знаменитый непрощённый флот
И государю преданный народ…
Всё есть мечта. Правители, вожди,
Пока им в спину плакали дожди,
Ползли к мечте по сантиметру в час,
Зато мы знаем тех, кто среди нас
Когда-то был, и смотрят с вышины
Они сейчас, и звон той тишины,
Что называется обманчивый триумф,
Сулит им всем грядой чужих безумств.
Деревья, скажите мне, что вы видели…
Деревья, скажите мне, что вы видели,
В каких побывали краях?
Сражений жестоких невольные зрители,
Стоите в солёных слезах.
Я их не сотру — не хватило бы времени,
Мне жизни не хватит моей,
Чтоб члены зелёного, вечного племени
Дождались достойных вождей.
Деревья, скажите мне, что вы слышали,
Какой необычный напев?
Планеты суровые, древние жители,
Не злитесь на нас, оробев,
А зря — возмутитесь уже наконец-то,
Я вас поддержу… Вы молчите опять,
И снова проходит дождливое лето,
И снова проклятие, какое не снять…
Деревья, скажите мне, что за мысли
Вас вдруг посещают зимой?
Я вас умоляю, со мной поделитесь,
Иначе я стану жестокой и злой…
Деревья, не верьте мне, я ведь не знаю
Эмоций таких, как жестокость и злость,
Храните секреты и не говорите,
Что вас посещает таинственный гость.
Никогда я не видела слово «любовь»,
Взгляд тоскливых, безмолвных очей,
И поэтому будет встречать меня вновь
Территория белых ночей.
Плачет небо, и в нём тихий гром, словно стон;
Храпит лошадью Белое море.
Непреклонно меня тянет медленный сон,
Заставляя забыть своё горе.
Город северный, мёртвый у берега спит,
Плеск волны убаюкал столицу,
Не разбудит, увы, холод треснувших плит
На заре замолчавшую птицу.
Кто построил тебя, город странный, немой,
Так нелепо возвысил над морем,
Чтобы ветер гулял над голодной страной,
Продувая дома своим воем?
Край пустынный, убитый штормами давно,
Над пучиной бездонной качался,
И уныло закрылось под небом окно,
Где уже поздний вечер смеркался.
Отчего-то светло. Мне не спится опять,
Взгляд мерещится грустных очей,
И готовится с новым рассветом встречать
Территория белых ночей.
В театре кукол жил весёлый шут.
Он публику смешил, шутя, кривляясь,
И он прослыл средь них как страшный плут,
Немало, впрочем, тем не удивляясь.
Шут грех имел — скупое воровство.
Как хитрый лис, он сладко улыбался
И кражу выдавал за озорство,
За что, по правде, редко извинялся.
Чертовски был красив король забав,
Немой сатиры и карикатуры:
Курчавый рыжий волос с глаз убрав,
Писал портрет он с собственной натуры.
Зрачков зелёных изумрудный свет
Мерцал лукаво в сумраке гримёрки,
Скрывая в глубине чужой секрет
Среди рядов невидимой галёрки.
Шут зло смеялся с публики своей,
Зеркал систему обращая к залу,
А зрители кричали: «Знай, злодей,
Как искажать нас через призму правды!»
И шут смеялся чисто, от души,
Как будто зритель — он, они — актёры,
Но делать вывод, друг мой, не спеши:
Побойся кары разъярённой своры.
В театре кукол жил весёлый шут.
Он зал смешил их спрятанным уродством,
Которое без страха находил
За маской лжи и каменным упорством.
Восточный ветер, ветер перемен,
Куда ты мчишься, парус надувая?
В какую даль, поднявшийся с колен,
Ты прочь несёшься, голос надрывая?
Восточный ветер, каторжник небес,
Мятежный дух, не знающий смирения,
Тебя ли гонит прочь по небу бес,
Иль ты гоняешь ангелов отмщения?
Ты пастухом торопишь облака
По небосводу сладко-голубому,
И что тебе твердит Святой Лука,
Ты щедро отдаёшь слепому грому.
В одеждах белоснежных, словно жрец,
Ты шар обводишь, но не вокруг пальца;
На голове завянувший венец
В потоках ветра может лишь играться
С воздушной ватой. Ветер перемен,
Что Прометеем против всех поднялся,
Разрушил навсегда свой страшный плен,
Как только вдалеке рассвет занялся.
О ветер, ты свободой окрылён
И ею окончательно отравлен,
Притворно-сладкой славой опьянён
И правдой горькой, как кинжалом, ранен.
Кто́ бродит ночью по крышам домов?
Чьи глазки так тускло мерцают?
Забытые миром хранители снов
Безропотно с нами играют.
И есть среди них мой знакомый один.
Я вижу его очень часто
На улицах тёмных под диском луны,
Как будто он сшит из контраста.
Перо лебединое светлым пятном
На фоне вельветовой ночи
Белеет, и сразу всё сковано сном,
И сразу закрыты все очи.
Чернила кровавые он наберёт,
Застынет рука над бумагой,
И кончик пера он на губы кладёт,
За мной наблюдая украдкой.
И я наблюдаю за ним не стыдясь
Сквозь плотно закрытые шторы –
Открыто ему показаться боясь,
Прошу хоть немножечко форы.
«Бессонница? — это он задал вопрос. –
Помочь могу с этим явлением».
Но я не хочу нарушать симбиоз,
Любуясь своим наваждением.
«Снотворец, — ответила всё-таки я, -
Ты сны создаёшь другим людям,
А спишь ли ты сам, когда злая судья
Перечит рассерженным судьям?»
Снотворец молчит, только кончик пера
Щекочет застывшие губы,
И так сидеть будет со мной до утра,
Пока предрассветные трубы
Не огласят голубой небосвод
Фанфарой застенчивой Эос.
Передо
