Михаил Садовский - Завтрашнее солнце

Память не умеет
Ни сочувствовать,
Ни наслаждаться,
Ни тревожиться,
Ни обижаться,
Ни жалеть,
Ни ласкать,
Ни плакать.
Память
Только хранить умеет,
Волновать,
Забывать,
Тревожить,
Вербовать,
Осуждать,
Калечить
И при этом всегда спокойна,
Равнодушна,
Невозмутима…
Мы бушуем,
Страдаем,
Любим,
А она
Только носит и носит
Наши радости и обиды
Словно смерти сама не знает…

Война по нашему детству прошла
И фронтом своим и тылом.
Сколько у нас отняла,
Сколько возможного скрыла…
И как ни выправилось житье,
Она невозвратно
взяла свое…

Ну, что я помню о войне?!
Но как она сидит во мне!..
Не только в памяти моей
И сердце, и крови, и коже,
А в каждой клеточке, похоже,
Еще жива до наших дней.

Она казнит меня. За что?
И каждодневно, и жестоко,
И нету давности и срока,
И не найдет ее никто.
Она в нас всех четыре года

Влезала страшно каждый час
И сорок лет бросает нас,
Но как оплачена свобода!
Уже мы стали из детей
Почти седыми стариками

И о войне расскажем сами
Все без придумок, без затей.
Как нас она с тех пор казнит,
Как нас калечит, в нас стреляет
И каждый шаг определяет,
И все без промаха разит.

А что я помню о войне?
А что она навек во мне!

На сером рассвете
Пора грибника.

На сером рассвете
Приходит строка.

На сером рассвете
Ложится роса.

На сером рассвете
Иссякнет слеза.

На сером рассвете
Глухая пора.

На сером рассвете
Пора топора.

На сером рассвете
Похмелья стена.

На сером рассвете
Приходит война.

На реке на Белой
Ты осталось детство,
На реке на Белой
Давние года.

Там в избушке старой
Все мое наследство:
Рваное пальтишко,
В супе лебеда.

На реке на Белой
Ох, какие грозы!
Но слышна сильнее
Дальняя гроза

По реке по Белой
В Дюртюли привозят
Тех, кто из блокады
Кожа да глаза…

На реке на Белой
В три обхвата луны,
Снежные бураны
Солнца не видать.

Вспоминаешь позже,
Что не ценишь юным:
Там я чистый голос
Начал поднимать.

На реке на Белой
Все теперь другое,
Разве Белой дело
Нынче до меня!?.

Отчего же сердце
В детство захотело,
Тишина на Белой
Снится мне, маня.

Не столько даже сытость,
А тепло
От бед земли
Нас разом ограждали.

По сопкам время
Медленно текло,
А мы конца войны
Упрямо ждали.

И гимнастерки самый малый рост
Нам был до пят
А нам давай шинели,

И мучил нас всего один вопрос:
Что мы на фронт добраться не успели.
И не могли никак мы совместить
Конец войны и быть или не быть!

А этих маленьких побед
Нам так бывало не хватало,
И нету хлеба на обед,
И нету на ночь одеяла…

А вера?..
Коли в голод голо,
И Бог не бог, а только полу…
А доходяги шли и шли.
Когда их только хоронили?

Но жили мы, а если жили,
То непременно и росли.
Все заменила нам война:
И мать с отцом, и воспитанье,
И одеяло, и питанье…

И неизбывна в нас она.
И в ней остались имена
Лишь тех, кого мы хоронили,
Кого встречали и любили,
И гетто красная стена,

Исписанная именами
Аж на четыре этажа,
Все это неизбывно с нами,
И вспоминаем все, дрожа…

А Бог — не бог, он только полу
И далеко, и высоко
В фуражке с поднятой рукой,
А нам и голодно и голо!..

Мы это имя повторяли.
Кричали все — и мы орали!
За что себя нам обвинять?!
Другие мысли нас терзали:
Где ночевать и что пожрать!..

Не забывайте детских прозвищ,
Они так верно нам даны,
Что неожиданно на помощь
Приходят в тягостные дни.

Не забывайте детских прозвищ,
Когда живется как-нибудь,
Они точнее, глубже, проще
Нам выявляют нашу суть.

Не забывайте прозвищ детских
Они неоценимый дар,
В них сила доказательств веских,
Недостающих иногда.

Не забывайте прозвищ этих,
Как подтверждение они,
Что есть еще друзья на свете
И не стареют наши дни.

Мой брат учит Шумана.
Мой брат зубрит Шумана.
Мой брат долбит Шумана.
И больше нет Шумана.

Я слышу бездельника Шумного.
А из овала на нотах
Смотрят глаза страдальчески
На эти детские пальчики
И на их владельца зевоту.

Мой брат не знает Шумана,
Приносит с урока двойки,
И больше я не прошу его
Проигрывать мне уроки.

Я говорю:
— Сыграй,
то, что тебе нравится.
И сыплется мишура
Хроматического танца.

И это ему легко,
Совсем не надо стараться,
Не путаются под рукой
Запутанные альтерации,

И все нарастают секвенции,
Красоты прозрачного города,
И падают в воды Венеции
Со всплеском легким аккорды.

И не добравшись до тоники
Кончились кодой острой.
И мальчик с шеей тоненькой
Вдруг показался взрослым.

Я тихо вышел из комнаты
От музыки и от шума…
А брат открыл ноты
И стал долбить Шумана.

Они проходили Шумана.
Полгода сонату Шумана.
Чтоб сдать с облегченьем Шумана.
Моего любимого Шумана.

Они поднялись на рассвете
И шли, предвидя ту весну,
За все грехи земли в ответе
Сквозь небывалую войну.

Юнцы безусые шагали
Сперва назад, потом вперед
Их дни рожденья забывали,
Их возраст — сорок первый год.

И смотрят с фотографий дети,
Всех искупившие вину,
Но старше всех на белом свете
Они на целую войну.

Хрупкая бумага. Пятна слез.
Может, сам того не понимая,
Сквозь страницы эти я пророс,

Чтобы мерить жизнь девятым мая.
Не юродство близкое родство,
Если можно умолчать о прочем,
Даже тем похож я на него,

Что у нас один как будто почерк.
Как его наивность мне близка,
Вечность повторяется в рассвете,
Это я писал, наверняка,

Умирая в горьком лазарете.
Ты страницу разгляди вблизи:
Не сумеешь позабыть об этом,
Тот осколок нас еще разит,
В сердце попадая рикошетом!..

К чему такая канитель:
Кроить и лицевать…
Надену старую шинель
На моду наплевать!

Она любой дохи теплей
И прибавляет сил,
Отец ведь был на фронте в ней,
Отец ее носил.

Она почти что мне до пят,
И рукава длинны,
Но кто достанет из ребят
Шинель, шинель с войны!?.

Все! Решено!
Я в ней иду.
Я в школу в ней пошел
И самый лучший день в году
В шинели той провел.

Но дружным был наш пятый класс
Никто не отставал.
На утро не узнаешь нас:
В шинелях класс шагал.

По снегу полы волоча,
Мы гордо в школу шли,
Мы и подумать в этот час
О боли не могли.

А мы несли ее с собой:
Не все шинель нашли,
У всех отцы ушли на бой
Не все назад пришли.

Как много было вас в пальто,
Ребята…
кто же знал…
И больше, в класс идя, никто
Шинель не надевал.

Падают в печали
Годы, как подкошенные,
И стучат ночами
Сапоги поношенные.

Как на новогодней
Ёлочке поверженной,
И на мне сегодня
Все обиды прежние.

Хоровод затеял
А грустить причины нет,
Иглы облетели,
Сапоги не чинены…