Слезы по тебе не пролью.
1977 — 2005
Лишь ангина и может вернуть
Позабытые контуры, звуки...
Заболеть — как в себя заглянуть,
Суеты отрешиться и скуки.
Там, в гербарии счастий и бед,
Вдруг живые отыщутся почки:
Твой младенческий велосипед
Или две хореических строчки.
Сколько лет ты их тщетно искал,
Как шутила с тобой Мнемозина,
Сколько важных ты слов пропускал,
Среди них ключевое: ангина.
Мимолётная гостья, твоя
Правда: время тебя не заботит.
Не хотел выздоравливать я,
Но пришлось. Мой будильник заводят.
Ничего я не помню. Забыл
Красоту, для которой трудился.
Пробил час — оболочку пробил
И в молочную вечность скатился.
29.07.79
* * *
Судьбу цветка с судьбой вселенной
Положим на весы: одна
Им, а равно и нашей тленной,
Высвечивается цена.
Тот день на Куликовом поле
И вся история твоя
Ничуть не перевесят доли
Космополита-воробья.
28.12.78
Пустое всё: не страшно жить,
Не холодно ничуть!
Не трудно боль остановить,
Сжимающую грудь.
Аякс бросается на меч —
Не важно! Всё цветёт.
Ты мертв, но не смолкает речь,
И празднество идёт.
О Флора дивная, пройдись
По улице моей,
На краткий миг остановись
Здесь, у моих дверей...
2.10.77
Пошлость вечна — и вечны стихи.
Два поэта ко мне обратились.
Непохожие их языки
Так чудесно в родном преломились...
Два счастливца из тьмы вековой,
Двух империй птенцы: в средиземной
Первый жил, в поднебесной — второй,
А сошлись — не скажу, что в тюремной.
Европеец, две тысячи лет
Стих твой ясный ко мне простирался.
Азиат, не меня ль твой привет
Ждал шестнадцать веков — и дождался?
Европеец, ты учишь меня,
Как добиться известности лестной.
Азиат, ты сидишь у огня
На полу твоей хижины тесной.
Европеец, что я пропою,
Ты рассудишь и взвесишь без скидки.
Азиат, ты мотыгу твою
У терновой оставил калитки.
Оба правы. Но родственный гений
Мне диктует сквозь толщу веков:
— Не хочу никаких поучений,
Прост мой разум и беден мой кров.
12.11.78
* * *
Увы! Промчался этот юный
Прелестный век —
Лавиной лиственной и струнной
Чудес и нег.
Увы, простушка! Оперенье,
Прощай. Забудь,
Птенец, стихотворенье,
Воздушный путь.
Бог любит нас, как орнитолог
Пернатых. Стих —
Полнейшая из всех тяжёлых
Его улик.
3.06.79
Девочка спит и растёт.
Лобик высокий потеет.
Майское небо светло.
Чайки в четыре утра
Вдоль розовеющих вод
белыми духами реют
Или на льдинках плывут,
головы набок склонив.
Встану, накину пальто.
Холод и влагу глотая,
Через Кричевский к мосту
выйду в прозрачную мглу:
Кажется всё: над рекой,
будто меня ожидая,
Стройный, еще не старик,
он одиноко стоит.
14.09.77
* * *
Когда зимой грустнеют птицы,
И Летний сад в снегу,
С тобой одним, певец Фелицы,
Я в мире жить могу.
Всё, чем эпохи наши схожи,
Я принял, гнёт терпя.
Мне скучно с теми, кто моложе
И опытней тебя.
И нам легко сойтись о главном,
Найдя ответ в добре,
В саду с окоченевшим фавном
В дощатой конуре.
1.12.77
Ты, воробей,
как человек, пластичен:
Всюду живёшь,
где живёт человек.
К жизни любой,
как и он, привыкаешь,
Розу ветров
держишь в клюве твоём.
Берег Янцзы
сближает с берегом Темзы
Выпрост твоих
быстрых, коротких крыл.
Всем, воробей,
ты сродни человеку —
И для тебя
в сердце есть уголок.
Ближе к зиме
я сколочу кормушку
И за окном
нитками укреплю.
29.11.78 — 1979
Где кирпич и железо, провода и стекло,
Жив пернатый повеса лютой стуже назло.
Век бездельника краток, песня — нищенский вздор,
Скуден миропорядок, где он крылья простёр.
Из недели в неделю жизнь случайна, скудна —
Но над этой скуделью миротворит она.
Два крыла, хоть не птица. В том же утлом мирке,
В том же прахе ютится на сыром чердаке.
Два крыла, хоть не птица... В мире мокнущих крыш
Пролегает граница, что не вдруг разглядишь.
Два неродственных света, отразившись, сошлись:
Воробьиное гетто, олимпийская высь...
Чуть вспорхнёшь — отступает механический лом:
Сад Психеи сияет под убогим крылом.
В кущах, где непреложно воцарилась она,
Справедливость возможна, простота не смешна.
Здесь голодная косность не идёт по пятам,
Здесь возможна серьёзность, неприличная там.
Для гонимых, бездомных и обобранных — в них
Вечных смыслов питомник, вечной неги родник.
Оттого всё теснее в этом капище муз
Воробья и Психеи равноправный союз.
21.08.79 — 1989
Ты сомневаешься в себе:
В своём существованьи,
Поддержки ищешь ты в мольбе,
В моем слепом стенаньи.
Стиха сканирующий луч —
Вот вся твоя опора.
Мой дар — к ларцу Кощея ключ...
Прости же, Отче, вора!
23.02.79
* * *
1
Что проку в страсти? Нет пустей
Поверья, чем о ней.
Я — черновик Твоих вестей,
Ты — мысль и боль во мне.
Неужто вечные стихи
Подогревает страсть
И поощряет пустяки
Надчувственная власть?
Ты, кто последние слова
Нам впрыскиваешь в кровь, —
Любовью мысль Твоя жива:
Но мысль и есть любовь.
16.01.79
2
Освобождался от страстей —
И видел свет в окне;
Искал отеческих вестей
В душевной глубине;
Шептал: грехи, а не стихи
Подогревает страсть;
Винил в неловкостях строки
Надчувственную власть;
Лишь точной рифмы вещество
Впускать решался в кровь;
Договорился до того,
Что мысль и есть любовь;
Шальной идеей ослеплен,
Сражаясь до седин,
Остановить Армагеддон
Надеялся один;
Адмиралтейская игла
Иглой ему была...
Шекспира гнал и Бога звал,
В слезах на чудо уповал —
И тут она вошла...
1979, 2005
Отгородясь фигурной скобкой,
Мостки над хлябью навести,
На почве гибельной и топкой
Заставить сладкий мак цвести —
Дурманящий и жаркий кратер,
Из мрака вызванный цветок, —
Твоих трудов, мелиоратор,
Достойный зависти итог.
Он легкий сон тебе навяжет,
Поможет боль благословить,
И сам со временем укажет,
Где скобку круглую закрыть.
23.11.78
* * *
Приятель увлечен пластической строкой
В чести полузабытого поэта —
Там Орковы поля, полуденный покой
Тавриды, Мойры тягостная мета;
Там все не так, как здесь. Пересечешь межу —
И асфодели покрывают поле...
Я слушаю его — и сам не нахожу
Для чувственного ни мечты, ни воли.
Что страсти грубые, когда ты у дверей?
Служи тщете, япетово наследство!
Неужто и душе нет входа в эмпирей
Без их земного, низкого посредства?
3.08.79
Двух беглянок, двух вещих сестёр
С берегов Адриатики дальней
Этот остров трапецеидальный
Приютил с незапамятных пор.
Клии выверты, жизни изнанка
Внятны им — оттого и бледны
У порога полночной страны
Европеянка и Африканка.
Но не жалуют дар их античный
Лестригоны... У невских куртин
Пушкин кланялся им и Кюстин,
С правотою своею частичной.
Кто поверит у нас гороскопу?
Что за вздор на устах у сивилл?
— Европейцев упрячут в Сибирь,
Африканца — не пустят в Европу...
Сбивчив, дик в наших топях оракул:
