— Мор, да глад, да большой маскарад...
А народу-кормильцу твердят:
— Образумься, пока не заплакал!..
Вот и сникли, молчанием тяжким
Облеклись. Та глядит на восток,
А другая — на запад. Жесток
Русский бог. Век не в пору бедняжкам.
2.11.74, 1989
* * *
Сменяет Эпикура Эпиктет,
Как негу летнюю сменяет осень.
Так, мой поэт! Мы не печальны, нет,
И к прошлому привязаны не очень.
Столь в этой жизни нам принадлежит
Немногое, что должно быть счастливым:
Ее руно нетронутым лежит
Перед твоим сознаньем терпеливым.
10.10.78
Полночный этот шаг (чуть глуше, чем людской,
Хоть и усилен подворотней)
Так тягостно знаком — и так похож на мой...
Не эхо ли? Но нет: свободней...
А встречный пешеход чуть зонтик наклонит,
Чтобы лица не видно было, —
И тут уж знаю я, чей властный дух сквозит.
Крепите, плотники, стропила!
Живых телеснее, плотнее естества
И естеству повелевая,
Зачем являешься? Уж не в мои ль слова
Вместится мощь твоя живая?
Не нужно, уходи... Нам не ужиться здесь.
Угодья невские бескровней
Айдесских пажитей — не вызывай на месть
Мой стих младенческий, сыновний.
Оставь мне угол мой. Не сумерки, но тьма
Расселась в необъятной зоне.
Пусть будет всё как есть, сума или тюрьма,
Пусть вор останется на троне.
Что сердцу ведомо — не снилось мудрецам.
Со мной — твое горацианство:
Страна, открытая нездешним голосам,
Теней возлюбленных пространство.
Да, мне лишь голоса, что с детства я любил,
Оставь, — условное пространство,
Где может уцелеть бездеятельный пыл
Последнего горацианства.
3.08.79, 1989
* * *
Воробей — осторожная птица.
Я хотел бы, когда я умру,
Всё забыв, в воробья превратиться
На сквозном ленинградском ветру.
В нём природа, на шутки скупая,
Многозначность явила свою:
Всем он равен, во всём уступая,
Чайке, ласточке и соловью.
Но не им, сэкономив горбушку,
Зимним днем, отрешась суеты,
За окном наполняешь кормушку,
Далека в человечестве, ты.
22.08.79
(1)
Милая, сине-зеленый
Вижу огонь вдалеке.
Это трамвай отдаленный
К дому бежит налегке.
Пламя уже облизало
Мокнущей площади щит.
Скоро и нас у вокзала
Он подберет и помчит.
Рядом, на заднем сиденьи,
Сядем в вагоне пустом.
Это такое везенье —
Ехать и ехать вдвоем.
21.08.77
(2)
Милая, сине-зеленый
Вижу огонь вдалеке.
Это трамвай отдаленный
К дому бежит налегке.
Стыд, униженье и горе —
Вот что я вижу вдали.
Видишь ты — синее море,
Южную зелень в пыли.
Пламя уже облизало
Мокнущей площади щит.
Нам повезёт у вокзала:
Нас — подберет и помчит.
Рядом на заднем сиденьи
Сядем в рыдване пустом,
Веря, что это — везенье,
Каждый — с мечтой о своём.
28.09.05
Подайте мне свирель простую.
Батюшков
* * *
Между жизнью и смертью граница,
Перепонка меж злом и добром
Шелохнётся — и воздух слоится,
Словно птица взмахнула крылом.
Не проводят меня и не встретят.
Дверь прикрыта, петух не кричит.
Здесь ли всё еще я? Кто ответит!
Даже ангел-хранитель молчит.
Растворима, как ломтик тумана
В голубой пелерине весны,
Так устроена эта мембрана,
Что видна лишь с одной стороны.
21.03.75, 1989
* * *
Что легкость любовницей нашей была,
Того и припомнить нет сил.
Как женская рифма, сирень отцвела,
Наш гений язык прикусил.
А, право же, было! Свидетельства есть.
Беспечная песня лилась.
Еще на благая — блаженная весть
В нас ямбами отозвалась.
Эллада гостила за нашим столом:
Афины, Локрида, Эпир,
В пластической неге несметным числом
Надежд населяя эфир.
Наш гений не в лёгком ли жанре хорош,
Пристоен не только ли в нём?
Не вся ль его правда — субтильная ложь
Любви, в преломленьи двойном?
Февраль на пороге — нельзя ли свечу
В тот храм опустелый внести?
— Не знаю, не знаю... и знать не хочу.
Я очень устал, отпусти.
21.01.80
* * *
Через весь вообразимый стыд,
Через низости и униженья,
Через строй бессмысленных обид
Мы прошли, и это — достиженье.
Незачем родиться подлецом,
Чтобы знать, как подлость подступает
С искаженным, взмыленным лицом —
И тебя в бараний рог сгибает.
Мы не уступали без борьбы.
Давний счёт у нас, от школьной парты, —
Но не сломишь происка судьбы,
Промысла, тасующего карты.
Есть, должно быть, тайный смысл, и цель
Быть должна, иначе оправданья
Не найдёт земная канитель,
Твердь не выстоит и мирозданье.
20.03.80
* * *
В. С-о
Что счастье? — Картуш, завиток,
Трилистник извечный,
Сырого тумана глоток
Да день быстротечный.
Глупею, как вспомню о нём.
Сомненьем унижен
Рассудок мой. Слякотным днём
Мой дух обездвижен.
Напрасно берёт карандаш
Баженов-строитель:
Неправда, что счастье — пейзаж,
Неправ мой учитель.
С оглядкой на невский туман,
Каноны и схемы
Храню я строку-талисман
Из детской поэмы.
Люблю этот нежный брелок.
Он — средство от транса,
Лекарство от блох, уголок
Иного пространства.
Скучна мне любая модель
Без примеси страсти.
Известно, что счастье — не цель,
Но цель — это счастье.
8.07.80
* * *
Наша правота измеряется удачей.
Н. К.
Гамаши за бюст Геродота
Засунув, к поэту она
Бежит, вся — порыв и свобода,
С тетрадкой, надежды полна.
Ты знаешь, что станется с нею,
Всю жизнь, лет на сорок вперед:
О чем же грустить тут? — Болею
Душой за нее... пусть идет!
День весел, кипением налит,
Как море, бескрайне житье.
Сейчас знаменитость похвалит
Прелестную музу ее.
Под сенью гостиничных комнат
Певца вдохновенье проймет —
Похвалит, надолго запомнит,
На смертном одре помянет.
Но ей улыбнется призванье
Другое, что тоже — в крови:
Очаг гименеев, страданье
И готика женской любви.
Из Кракова, Ульма, Брюсселя
Святые в несметном числе
Ее поощрять прилетели,
Освоились в Детском Селе.
Голодному времени в пику
Писателя княжеский быт
(где слуги и бьюик для шику)
Счастливица благословит.
На две ее важных дороги
Одна путеводная нить:
К обеда — доставить миноги,
К рассказу — стихи сочинить.
И век изуверский не страшен.
Над женственным зодчим встает
Ажурных и стрельчатых башен
Невыдуманный хоровод.
Но не обуздаешь природы,
Не тронешь стихии шальной,
Когда величавые своды
Сейсмической смоет волной!
Над грудой священного сора
Отыщет ли времени связь?
— Страданье — начало позора,
Промолвит, в последней смирясь
Беде... А покуда — из детской,
Где плюшевый мишка лежит,
Задолго до воли советской
Девчонка к поэту бежит.
Ее проводить не мешало б
Тебе по весенней Москве,
Но нет ни предчувствий, ни жалоб —
Блаженная дурь в голове.
17.12.77, 1989
* * *
Чего хочу? Всего, со всею полнотой...
Н. О.
Военную музыку Герцен любил.
Мне слышится дробь барабана.
Нелепый Исакий торчит из стропил,
Без купола, в клочьях тумана.
Мне внятен валторны воинственный рёв
И флейты дорической звуки,
Но струнные предпочитал Огарев
И сам сочинял на досуге.
Он не был вождём. Изводился, раним,
Сердечного ради союза —
Меж тем чуть не плача взывала над ним
Его обойдённая муза.
Он с нею свиданья продлить не умел.
