Ознакомительная версия.
И весною выпущу, как птицу.
Подниму светильник над распадом.
Закипай, вода, в огне листвяном!
Быть тебе, как прежде, снегопадом,
Ну, а мне, как должно, – покаянным.
Я поэт, которых было много,
Пасынок заморского аэда.
Если что и светит, то дорога.
И продолжить нечего на это.
Но, как тот охальник во Гоморре,
Дара не растрачу ради хлеба.
Синевы, чтоб слышать голос моря,
И зимой достаточно у неба.
Вдалеке всё что-то так и ропщет,
Или просто ливень льётся речью —
Говорит, но высказать не хочет,
Как и я – скажу, но не отвечу.
9.1996
Дождь и солнце – ну что за погода?
Опрометчивей зеркала нет!
Прямо в душу течёт с небосвода
Сентября перевёрнутый свет.
Словно это художник наивный
Ярким кадмием красит этюд —
Всё по-прежнему, всё примитивно!
Ничего необычного тут.
9.1996
бесплотный призрак
среди тотальной телесности
5.1995
Кто объяснит нам значение знаков и формул,
Если ответ замурован. Молчит пирамида.
В каждом восходе рождается новая форма.
В каждом закате пропала своя Атлантида.
Свет по природе своей, как и тьма, без предела,
Тайного смысла исполнен и льётся слоями;
Углем становится, мрамором, россыпью мела,
Камнем твердеет, чтоб вырасти над площадями;
В образе всадника царствует над подлежащим,
В образе лошади терпит побои глагола:
Весь, как и всё, да и все, не всегда настоящий;
Весь, чем объято пространство от кровли до пола.
Как же здесь быть равнодушным к тому, что руками
Взять невозможно, измерить и взвесить на чаше.
Кто-то же выдумал всё и открыл перед нами
Наши свершенья и даже сомнения наши.
Оттиском ветра лежит на поверхности влаги
Блик самородного золота – высшая проба!
Свет преломляется, лепится к белой бумаге,
Свитком эпохи горит в зеркалах небоскреба.
В этом ли будет вершина и страсти, и смысла?
Близится полдень – и белое солнце в зените!
И облака над землёй, как простейшие числа,
Строятся в ряд и летят по высокой орбите.
Может быть, что-то найдём и осилим без брани.
Может быть, всё, как и ночь, обернётся рассветом.
Может быть, кто-нибудь в этом астральном тумане
В эту же пропасть летит, как и мы, за ответом.
Времени дали пронизаны тонким свечением.
Мёртвые звёзды светить продолжают исправно,
Мелкою сетью плывут и грозят заточеньем,
И вокруг неба всё вертятся слева направо.
В этом кривом зазеркалье – ни рано, ни поздно.
И непонятно – какая нам светит планида.
Солнце горит! И растёт над пустынею звёздной
Каменный Сфинкс, и за ним – темноты пирамида.
11.1996
и многие многие многие
множества многих звёзд
за ними другое небо
И ТОЛЬКО ОДНА ЛУНА
12.1995
1. «В каком я веке? Камерный вопрос…»
В каком я веке? Камерный вопрос —
Как парус в глубине материка.
Бегут века – и движется строка
По контуру, что к облаку прирос.
Эпоха – словно женщина, её
В объятьях не рассмотришь и раздетой.
И полноводной Обью или Летой
Плывёт тысячелетие моё —
Мне всё равно, когда у самых ног
Кипят бои, и всюду – те же страсти.
И время распадается на части,
И больше нет непройденных дорог.
Другое дело – берег, плеск воды,
Порыв несовершенного глагола…
И наверху, как отраженье пола,
Округлых тел знакомые следы.
2. «Поэт сказал, что море – это речь…»
Поэт сказал, что море – это речь,
Когда вода не скована во льды.
Естественно, что морю должно течь,
А берег – есть твердыня немоты.
Не доверяйтесь волнам! Древний бред…
И что без них услышал бы ты здесь?
Но где не отпечатается след,
Наверно, что-то гибельное есть.
Осадок жизни камнем на верстак
Со дна поднимет мастер и резец
Воткнёт, как в масло, острый, как тесак,
И в камень возвратится под конец.
Горнило парадоксов! Рокот, речь…
Растягивает эхо ветра плеть.
Естественно, что морю должно течь,
Звезде всходить и берегу неметь.
4.1996
…по слову Твоему закину сеть.
Мне всё равно – что река, что берег,
Когда в карманах отсутствие денег,
Но если ловится белая рыба,
Я буду сыт и беспечен, либо
Не стану желать того, чему рано
Сбыться, как строчке, пророком данной.
Я проживу как рыбак и даже
Как браконьер не в своём пейзаже,
Ибо Господь мне позволил много —
Я на земле и земля у Бога.
6.1997
Неправда, что проходит мимо жизни
Поэт, что говорит о чём-то высшем.
Он просто выше смерти или свыше
Дано ему смотреть. Допустим, казни
Чреваты внеземным колесованием —
Все казни, что творятся ежечасно.
И быть поэтом, право, здесь ужасно
И страшно петь с тлетворным придыханьем.
Не лучше ли – ХОЖДЕНИЕ ПО ВОДАМ!
Безлунной ночью, в такт четвёртой страже,
Простое, но не мыслимое даже
Лишь только в чудо верящим народам.
И сколько б не сходили, с роком споря,
Из лодки прямо в волны – нет в том прока.
Но всё-таки смотрите на пророка:
С рукой, простёртой над пучиной моря,
Идёт, предполагая лишь терновый
Венец за эти фокусы в награду.
И всё же он не тонет! И не надо
Роптать во время бури бестолково.
Он – есть последний, Он же – есть и первый.
Он – альфа и омега – свят и светел!
Врывающийся в двери словно ветер:
«Зачем ты усомнился, маловерный!»
3.1997
Речная гладь. Идиллия. Рыбак,
Принявший спозаранок кружку чая,
Из белых вод таскает, натощак,
Ельцов да пескарей, не замечая
Сближенья берегов, меж коих сам
Уже распят и гладью успокоен,
Приравнен, то есть, к этим берегам
И с ними слит, но слиться не способен.
Всё сближено. Идиллия. Река
Сама себя в себе воспроизводит,
Выбрасывая рыб, а рыбака
Захватывая зеркалом… Выходит,
Что ловится не рыба, а рыбак,
Без коего уже не представима
Речная гладь, где даже натощак
Не выудить ни щуку, ни налима.
7.1997
Проворных пчёл жужжанье и роенье
Над статуей героя, а точнее —
Героя нет, и призрачно виденье,
Но есть одна кудрявая идея.
Всё прочее реально. В первой строчке
Я не предполагал иносказанья,
И всё вокруг от линии до точки
Исполнено по правилам ваянья
И зодчества – с колоннами в просторе
И звездопадом в небе над ареной.
И пустота на каждом косогоре
Читается как реквием Вселенной.
И ветер обтекает идеально
Никем не совершённое творенье.
И нет его! И всё-таки реально
Проворных пчёл жужжанье и роенье.
8.1997
У древних даже статуя гордится
На фоне неподвижного сверканья
Живых огней на крыше мирозданья,
Какое нам, бескрылым, не приснится.
Зато какая глыба совершенства!
Гармония во всём и завершённость —
Всё то, что воспитует утончённость,
Тем паче верховодство и главенство.
И никаких открытий – всё известно!
К примеру, Одиссей: как ни скитался,
Но всё-таки повсюду оставался
В родной Итаке – вот что интересно!
Но где же тот, которого Европа
На поиски Эдема посылала?
И что там за скульптура у причала
Стоит над морем, словно Пенелопа,
И держит факел? Очень статуарно
Горит огонь – надежду воспитует!
Летит Эол, но паруса не чует,
И корабли плывут высокопарно.
8.1997
Судьба – архитектурой корабля
Вдруг явится воочию, ломая
Пределы все и контуры дробя
Вокруг себя, все цепи разрывая.
Патетика! И свет из темноты,
И рокот волн, и натиск небосклона…
На фоне путеводной высоты
Видение красавца-галеона!
И капитан, и зодчий на борту.
Подняты паруса и вьются флаги.
Плывёт корабль! И режет черноту.
Старинная гравюра на бумаге.
Вверху, вдоль носа, надпись: «Христофор».
Бежит матрос по лестнице отвесной.
Всё рассчитал, всё выполнил гравёр —
Всё выдумал художник неизвестный.
8.1997
Что я скажу, как увижу тебя
С низкого берега в хмурое лето,
В сердце вобравшему все лагеря
И заплатившему щедро за это.
Да и возможно ли выстроить мне
Строчки, как улицы для листопада,
Самой осенней в России листве
В клетку одетого Летнего сада.
Но я хочу повторить этот вздор —
До помешательства светлое небо
Ночи беззвёздной и белый убор
На голове неодетого Феба,
Вспомнить внезапно, как дождь моросил
И нависала громада собора,
И позабыть, что я вновь посетил
Место расстрела и ночь приговора.
Ознакомительная версия.
