Кирилл Алейников - Дар речи (сборник)

…Багрянородная!
Родная!
Хромых
рябин
кровавый
взбрызг!

Сквозь стужу,
крылья обдирая,
Орлан
рванулся
и
завис.

И ледяную
прорубь неба
Пытаясь вычерпать
крылом,
Весь в хлопьях
утреннего снега,
Не удержав,
из клюва
он
Крик
обронил
тяжёлым
камнем…
И напролом,
отвесно,
вниз,
Крик
рухнул
в ледяное пламя
Над озером
взлетевших
брызг…

Упала замертво заря. Чадит звезда.
Я вырвал день – черновика страницу.
Вбежала полночь, чуть не опоздав,
Опять моей бессонницы напиться.

Мой почерк, неизвестно почему,
Заковыляв неверною походкой,
Прервал свой шаг… Я вслушался во тьму,
Из немоты которой воздух соткан.

В окно мне постучала тишина.
А может, это звёзд сердцебиение?
А может, это космос прошептал
Губами ледяными откровение?

Но что бы это ни было – один
Я слышу ночи мерное дыхание,
И на её распахнутой груди
Младенцем засыпает мироздание.

С пьяной русской безутешной удалью,
Откулачив градинами луг,
Над покосом дальним тучи сгрудились,
Обнимаясь молниями рук.

По раскисшей глинистой распутице,
Не разжав разбитых в слякоть губ,
Осень – груду неба, словно узница,
Спотыкаясь, тащит на горбу.

Я смотрю в глаза озёр незрячие.
Облака в них – вереницей лиц
Тех, что жизнь мою переиначили,
Как воспоминанья пронеслись.

Но душа моя не растревожится
И не дрогнет, от потерь устав.
Жизнь моя, неизъяснимо сложная,
Стала вдруг немыслимо проста:

Сумерки. Тетрадь. Уединение.
Гладь листа бездонна и чиста.
Россыпью идут на дно сомнения,
Черновик души перелистав.

А вокруг поникла, отрешённая
От всего земного, красота
И монашкой, верой обожжённою,
Пала у незримого креста.

Жара. Удушье. Август страшен.
Деревня пересохшим ртом
Глотает пыль.
Язык иссохшего ручья
Шершав.
И зной гудит, как шершень,
Над лошадиной шкурой пашни.

Нищенка осень,
Пустившая всё свое золото
По ветру.
Замёрзшие обелиски полыни.
Надломленный крик орлана
Расползается трещиной
По ледяной кромке облака.

Туман идет по изледи озер
Широким шагом.
Звёзды
Остры и холодны.
Изломы гор
Застыли,
Словно крик окаменелый.

Ранние звезды угольями
Выкатились из очага заката.
Одна – тлеет рядом с вулканом.
Смотри:
Его вершина задымилась
Углом
Сжигаемого любовного письма!

Пути познания пустынны.
Вороньём
Дорогу вымостил
Сгущающийся вечер.
Шиповник
С обмороженных ветвей
На лёд роняет ягоды молчанья.

Зимой
Звёзд в небе
Меньше, чем ночей,
Пережитых в одиночестве…
Вновь по твоим следам
Я выпускаю гончих памяти
В заснеженную долину воспоминаний.

Пустопорожье.
В аршинной сажени снегов
Увяз мой голос.
И телега, полная слов,
Стынет
Посреди
Завьюженного поля.

На простуженной дороге,
Где, впряжен в пустые дроги,
Месяц топчется двурогий,
Ветер – сжал кулак

И пошёл искать в ненастьях,
У кого тепло украсть бы,
Звёзды задувает, гасит,
Прячет в буерак.

Ты – сестра родная ветру,
Кружишь снежной круговертью,
Рука об руку со смертью,
Вьёшь – ворожея!

Путнику дорогу скроешь,
Заведёшь, в снегу зароешь,
Запоёшь, завьёшь, завоешь,
Словно плачея.

Ты нашёптываешь сказки,
Прибаутки и побаски,
В скоморошьей прячешь маске
Бледное лицо…

Сыпь же полными горстями
Смех ядрёный с бубенцами,
Одари гостей на память
Связками песцов!

Необъятна, неотступна,
Безымянна и беспутна,
Ослепи своей преступной
Дикой красотой!

В пушняке расшивов снежных
Сбрось небрежные одежды,
Объявись бесстыдной, грешной,
Праведной, святой.

Вся в предчувствии разлуки,
В смертной стуже, в смертной муке,
Заломи деревьям руки
И, невдалеке

Полынью переступая,
Оступись, скользни по краю;
Мёрзлых губ не разжимая –
Захлебнись в реке.

Стынет день над заснеженным полем
Отколовшейся глыбою льда.
Мёртвых елей корявые колья
Оцепили продроглую даль.

Ни шахмы[2], ни пути, ни распутья,
Лишь порожний простор да голынь.
Молча, кутаясь в листьев лоскутья,
Бьёт поклоны старуха – полынь.

Холод вкрадчив. Снега нелюдимы.
Исчезая в пространстве пустом,
Он шагает в зимы сердцевину
С перекошенным песнею ртом.

Вязнет песня, хрипит, не поётся,
Пилит горло беззубой пилой.
В ледовитой тиши раздаётся
Каторжанский немеркнущий вой

И летит в помутнелое небо,
Где расправила крылья беда…
Смерть идёт в хлопьях свежего снега.
…И в зрачках замерзает вода.

…И
налетает
утро
Выклевать
звёзд
глаза!
Сопки
обвил рассвет
Прожелтью
росомашьей!
В снежных полях
легла
Мёрзлая
борозда
вдоль ледяной реки,
Споткнувшейся и
упавшей.
Взрывчато
и
внезапно
(Как из-под снега –
глухарь)
Ветер
ломает
ритм,
Жертву
в зрачке
сужая,
Жадно
глотает
рифмы,
Клёкотом
гонит
хмарь,
С оледенелого воздуха
Посвистом
стружку
снимает.
И
налетают
звуки
Жёсткие,
как наждак,
Как ледоходный треск
Рек,
по швам разошедшихся,
С криками,
гвалтом,
гомоном
Над тушей стиха
кружат
И
опадают вниз
Каплями
крови
медвежьей…

Кедрачей замёрзшая пехота
Осадила лысой сопки твердь.
В небесах объявлена охота –
Тучи в клочья рвёт луна-медведь.

Вздулись жилы под корой деревьев –
Тяжелы рогатины ветвей.
Звёзды метят прямо в подреберье
Лезвиями кованых лучей.

Лес застыл, косматый и зловещий,
Разразившись гулкой тишиной.
Захлестнул, ожёг осине плечи
Пар из горла – выстрел холостой.

Вдох глубок. Глоток сырого неба
Ледовитой ночью полнит грудь.
Яростная, огненная Вега
Сквозь пространство прожигает путь.

Я – свидетель: в самой вышине,
На вершине всей небесной кручи
Бьётся в беспросветной тишине
Тайный пульс созвездий и созвучий!

И луна, дика и неподвластна,
Гонит прочь густые облака.
Языками морды опоясав,
Лижут ветры рваные бока.

Разорвав и окровавив свору,
Косолапо в белую зарю
Катится луна по косогору
Напролом – навстречу ноябрю.

Ты вбежала с мороза – смешлива, свежа,
С хрупких плеч заструились в ладони меха
Кочевого камчатского зверя…

И, покинув надломленных плеч твоих твердь,
Мех остался в руках пламенеть и звенеть,
В смерти зверя меня разуверив…

Твоей речи распутный и каверзный вздор,
И одежд полуснятых раздор и разор
Зашипят, шелестя языками…

Ты простёрлась упавшею вдаль бороздой,
Наши губы играют всерьёз вразнобой,
Как бездарные музыканты…

Но в глазах твоих – пар ледяной полыньи,
И загублены кольцами пальцы твои,
Холодны и хрупки, словно иней …

Мне остались концы перепутанных рек,
За окном – залежалый, истоптанный снег,
Изувеченный, неугасимый…

В тебе есть всё: и речь таёжных рек,
И хрупкость льда под пальцами ребёнка,
И белизной неугасимый снег
Укрыл излом твоей ключицы тонкой.

В тебе сошлись надменная зима
И тронутые оттепелью губы;
Отводишь обнажённые глаза
И прячешь… От стыда ли? От испуга?

Твоей косы уснувшей расплести
Не суждено. Глотая жадно звуки,
Мне ложь глаза безжалостно слепит
На берегу излучины разлуки.

Мне холодно. Слова уходят прочь.
И почерк мой уходит вслед за ними.
Всю напролет незыблемую ночь
Я промолчу твое простое имя.