Пауль Целан - Говори и ты

Говори и ты,
говори, последний,
скажи свой сказ.

Говори —
Но не отделяй Нет от Да.
Одели свой сказ смыслом:
одели его тенью.

Одели его долею тени,
столько тени,
сколько, видишь, разделено между
полночью и полуднем и полночью.

Оглядись:
смотри, всё вокруг оживает —
Со смертью! И живо!
Истинно говорит, кто тень говорит.

Но место, где ты стоишь, сокращается:
И куда теперь, о лишённый тени, куда?
Поднимайся. Нащупывай путь вверх.
Ты стал уже, тебя не узнать, ты стал тоньше!
Тоньше: та нить,
по которой хочет спуститься звезда:
чтобы там внизу плыть, там внизу,
где видит свой отблеск: в зыби
блуждающих слов.

Воск,
запечатать то, что не написано,
то, чем твоё имя
разгадано,
то, что к твоему имени
будет ключом.

Приходишь, плывущий свет?

Пальцы, тоже из воска,
продеты в чужие
кольца, от которых больно.
Кончики пальцев оплыли.

Придёшь ли, плывущий свет?

Соты в часах пусты от времени,
пчёлы — их тысячи, все невесты —
собираются в путь.

Приди, плывущий свет.

Близко мы, Господи,
близко, нас можно схватить.

Уже схвачены, Господи,
сцепились друг с другом, как будто
у каждого тело —
твоё тело, Господи.

Молись, Господи,
молись нам,
мы близко.

Согбенные ветром, мы уходили,
мы уходили, чтобы склоняться
над жёлобом и над мааром{2}.

Мы шли к водопою, Господи.

Кровь, это она, это то,
что ты пролил, Господи.

Она блестела.

Нам в глаза она отражала твой образ, Господи,
глаза и рот стоят так открыты и так пусты, Господи.
Мы пили, Господи.
Кровь и образ, бывший в крови, Господи.

Молись, Господи.
Мы близко.

Свет из дрока, жёлтый, обрывы
гноятся к небу, острый шип{4}
зовёт рану, и звон
в ней, и вечер, Ничто моря свои
катит к молитве,
к тебе устремляется парус кровавый.

Сухое, обмелевшее
русло у тебя за спиной, камышами
зарос его час, выше,
там, где звезда, молочные
прили{5} вздорят в илистом дне, морские финики{6},
ниже, копной, зияют в просинь, и преходящего
куст, прекрасный,
приветствует твою память.

(Знали ль вы меня,
руки? Я шёл
по развилке, как вы указали, мой рот
плевал свою гальку, я шёл, моё время,
бродячий занос, тень отбрасывало — вы знали меня?)

Руки, при —
зывный шип, рана, и звон,
руки, ничто, моря его,
руки, свет дрока, и
парус кровавый
стремится к тебе.

Ты
ты учишь
ты учишь свои руки
ты учишь свои руки ты учишь
ты учишь свои руки
спать

На уровне рта, ощутимо:
заросли тьмы.

(Незачем, свет, тебе их искать, ты лежишь
силками в снегу, держишь
добычу.

Одновременно:
Тронута и Нетронута.
И то, и другое говорит с виной о любви
и хочет остаться и умереть.)

Шрамы на листьях, бутоны, реснички.
Виднеется, чуждое дню.
Присемянник{7}, вскрыт и правдив.

Губа знала. Губа знает.
Губа вымолчит до конца.

*
Вывезен в
местность
безошибочной колеёй:

Трава, написанная раздельно. Камни, белые,
с тенями стеблей:
не читай больше, смотри!
не смотри больше, иди!

Иди, нет братьев
твоему часу, ты уже —
уже дома. Колесо, медленно,
выкатывается из себя, спицы
взбираются,
взбираются по черноватому полю, ночь
не нуждается в звёздах, нигде
не спросят тебя.

*
Нигде
не спросят тебя —

У места, где лежали они, есть
имя — у него
нет имени. Они не лежали там. Что-то
между ними лежало. Они
не видели насквозь.

Нет, не видели,
говорили
о словах. Ни одно
не проснулось,
сон
на них нашёл.

*
Шёл, шёл. Нигде
не спросят —

Я это, я,
я лежал между вами, я был
открыт, был
слышим, тикал вам, ваше дыхание
слушалось, это
всё ещё я, ведь вы
спите.

*
Всё ещё я —

Гoды.
Годы, годы, палец
что-то нащупывает то тут, то там, то
вокруг:
швы, ощутимо, здесь
разошлось, здесь
снова срослось — кто
прикрыл?

*
Прикрыл —
кто?

Шло, шло.
Шло слово, шло,
шло через ночь,
хотело светиться, хотело светиться.

Пепел.
Пепел, пепел.
Ночь.
Ночь-и-ночь. — К
влажному глазу иди.

*
К
влажному
глазу иди —

Ураганы.
Ураганы, древние,
вихри частиц, другое,
ты
знаешь, мы
это в книге прочли, было
мнением{9}.

Было, было
мнение. Как
мы дотронулись
друг до друга этими —
этими
руками?

И было написано, что.
Где? Мы
протянули над этим молчание,
огромное, ядом вспоенное,
зелёного
цвета
молчание, чашелистник,
за что-то растительное мысль цеплялась —
зелёное, да,
цеплялось, да,
к злорадному
небу.

За что-то, да,
растительное.
Да.
Ураганы, час —
тиц вихри, оставалось
время, оставалось
попытать счастья у камня — он
был радушен, он
не встревал в речь. Как
было нам хорошо:

Зернистое,
зернистое и волокнистое. Стебельчатое,
плотное;
гроздевое, лучистое; почковидное,
плиточное и
комковатое; рыхлое, раз —
ветвлённое —: он, оно
не встревало, оно
говорило,
с готовностью говорило сухим глазам, пока не закрыло их.

Говорило, говорило.
Было, было.

Мы
не отступились, стояли
и были сердцевиной,
строением с порами, и о
но пришло.

Приблизилось к нам,
прошло, штопало
незаметно, заштопало
последнюю мембрану,
и
мир, тысячекристалл,
затвердел, затвердел.

*
Затвердел, затвердел.
Потом —

Ночи, отслоённые. Круги,
зелёные или синие, красные
квадраты: мир самое
сокровенное вводит
в игру с новыми
временами. — Круги,
красные или чёрные, светлые
квадраты, ни
тени полёта,
ни измерительного стола, ни
дымной души,
чтобы взлетела и
вступила в игру.

*
Взлетела и
вступила в игру —

В час, когда вылетает сова, около
окаменелой проказы,
около
наших спасшихся бегством рук, в
последнем сдвиге,
над
заслонкой от пуль
возле осыпавшейся стены:

стали видны,
снова:
борозды,

хоры, тогдашние,
псалмы. О, о-
санна.

Значит,
храмы ещё стоят. У одной
звезды
есть ещё свет.
Ничто,
ничто не потеряно.

О-
санна.

В полёте сов, здесь,
разговоры серых как день
следов от грунтовых вод.
*
(— — серых как день
следов
от грунтовых вод —

Вывезен
в местность
безошибочной
колеёй:

Трава.
Трава,
написанная раздельно.)