Бунтующие зайцы*
Взбежавши на пригорок,
Зайчишек тридцать – сорок
Устроили совет.
«Житья нам, братцы, нет».
«Беда. Хоть с мосту в воду».
«Добудемте права!»
«Умремте за свободу!»
. . . . . . . . . . . . . . .
От смелых слов у всех кружилась голова.
Но только рядышком шелохнулась трава,
Как первый, кто кричал: «За волю в землю лягу!»
С пригорка задал тягу.
За ним все зайцы, кто куда,
Айда!
* * *
Зайчиха с заинькой под кустиком сидела.
«Охти мне, без тебя уж стала тосковать
Ждала тебя, ждала: глаза все проглядела.
Договорились, что ль, в совете вы до дела?»
«Договорилися. Решили бунтовать!»
* * *
О бунте заячьем пошли повсюду толки.
Не говоря уж о лисе,
Теперь, поди, хвосты поджали звери все, –
А больше всех, понятно, волки?!
Нашла тоска на Силуяна:
«Тьфу, окаянная пора!
Как оплошал народ: ни одного двора,
Где б не было изъяна.
Куда ни сунешься – прямая нищета:
Ни хлеба, ни скота.
Где лошаденка есть, так беспременно кляча.
Повеситься, такая незадача:
На все село – лихой хотя б один конек!
Хотя б один!»
Бедняк лил слезы чуть не градом.
Из-за чужих коней?! А так! Ведь паренек
Был… конокрадом!
На днях в Михайловском манеже приступят к устройству международной интендантской выставки.
(«Вечернее время».)
Лихому вору
Все впору.
Накравши где-то чуть не гору
– Короче: добрый воз! –
Хороших, гибких лоз
И наплетя из них корзинок,
Свое изделие привез Корней на рынок.
«Вот где корзиночки! Ну, чем не хороши?! –
Корней товар свой выхваляет. –
Ей-ей, нужда не позволяет,
А то б не променял не то что на гроши,
Ни на какие барыши!
(Сам барыши в уме считает.)
Эй, тетка, не зевай, спеши.
Три гривенки – корзина.
За парочку – полтина!» –
Орет вовсю купчина.
Ан, рядом – глядь! Мартын корзины ж продает, –
Да как ведь продает? Задаром отдает:
«Вот где плетушки, так плетушки!
Эй, божии старушки,
Молодки-хлопотушки,
Красотки-хохотушки,
Маланья, Акулина!..
Товар – малина!
Берите у Мартына,
За штуку – три алтына,
Молодкам – за пятак,
А ежли что – и так!»
«Мартын, очухайся, скотина! –
Шипит Корней. –
Ты ж это что, злодей,
Рехнулся с полугару,
Объелся ль белены,
Что своему товару
Не ведаешь цены?
Расстаться можно так с последними штанами!
Ведь при моей цене барыш уж не большой, –
А я корзины плел все ж из лозы… чужой…
Из краденой, сказать меж нами».
«Эх, – отвечал Мартын, – чудак же ты, Корней!
На что польстился? На лозинки!
Какой с лозы барыш? Будь наперед умней:
Воруй готовые корзинки!»
* * *
Вот то-то и оно.
Нет интендантов здесь? Спросить бы заодно.
(Охота просто знать. Мы, право, не задиры.)
Как это там у них: все иль не все равно,
Что воровать: казенное сукно,
Готовые ль казенные мундиры?
Утром 27 декабря в Петропавловскую больницу в каретах скорой помощи были доставлены с тяжкими поранениями проживающие в доме № 13, по М. Вульфовой ул., Побожаева, два ее взрослых сына и чиновники – Ульянович, Чекалов и Чеботарев, все шестеро – израненные дворником, ворвавшимся в квартиру подвыпивших жильцов для водворения порядка. Дворник арестован.
(«Биржевые ведомости», 27/XII, 1912 г., № 13317.)
Ерема в дворниках служил.
Хоть было по двору порой и хлопотливо,
А в праздник – особливо,
Одначе жил Ерема – не тужил
И службу нес хозяйскую ретиво.
Хозяин уж не раз Ереме за труды
Сулил при случае подачку.
От радости мужик сильней порол горячку.
И допоролся… до беды.
О рождестве, когда кто мог, тот веселился,
Хозяин к дворнику ввалился:
«Ох, миленький, смотри!
Поостеречься б нам пожара.
В хватере надо мной шумят… Как будто свара…
Перепились, должно… Поди-ко-сь… усмири!»
И, повинуяся приказу,
Наверх стрелой летит силач.
«Ой, убивают! Ой!» – раздался где-то плач
И замер сразу.
Ерема мчит назад. Хозяин у перил
Стоит испуганный. «Ну что?»
«Да усмирил!..
С натуги ломит поясницу.
Поди ж ты, начали дерзить!..»
Израненных жильцов пришлося увозить
Едва живых – в больницу!
* * *
Я знаю: приговор Ереме будет строг.
Не повезло ему. Судьба в бараний рог
Таких, как он, не всех сгибает.
На неудачника легко махнуть рукой.
А в этом дворнике какой
«Администратор» погибает!
Сечь вообще отвратительно. Так больно. Но… высекли: и молодые люди не самоубиваются и не совершают преступлений (столь частых). Но перестали сечь: вдруг молодые люди сами себя начали «сечь» самоубийствами и преступлениями.
(В. Розанов, «Новое вр.», № 13203.)
У Клима помер зять,
Господь бедняге не дал веку.
Так довелося Климу взять
Егорку-сироту в опеку.
Едва ль не со второго дня
Наш опекун ворчит: «Мотри ты у меня!
Не стану по головке гладить.
Набедокуришь – буду сечь.
Замашек всяческих теперь как не пресечь,
Так опосля с тобой не сладить».
И, что ни день, с тех пор,
Как только час улучит,
Мужик сиротку учит:
То по загривку даст, то схватит за вихор,
То палкой взбучит!..
«Побойся бога, Клим! – вздыхал сосед Пахом. –
Опека бы твоя не кончилась грехом!»
Грехом и кончилась. Случилось: после порки
День целый опекун не мог сыскать Егорки.
«Вот, язва-то! Вот песий струп!
Полезем на чердак. Там негодяя нет ли?..
Есть! Вот!»… И обмер сам: на мужика из петли
Глазами страшными холодный глянул труп.
И плач и вой пошел по дому. Напоследи
Сбежалися соседи.
«Что? – все накинулись на Клима. – Что, злодей?!»
«Как будешь ты глядеть, скотина, на людей?»
«У, чтоб те руки обломало!
Дите, сироточку, побоями сгубил!»
«Бил! – огрызнулся Клим. – Беда не в том, что бил!
Беда – что бил, как вижу, мало!»
* * *
Нововременскую прочтя на днях статейку,
Где, изнасиловав убогую идейку,
Сеченье воспевал какой-то подхалим,
Я ахнул: батюшки! Да это ж пишет… Клим!
«Хозяин! Пантелей Ильич! Гляди-ко… Волга…
Взбесилась, видит бог. И потонуть недолго.
А не потонем – все равно
Водой промочит все зерно».
Приказчик мечется, хлопочет.
А Пантелей Ильич, уставя в небо взор,
Дрожащим голосом бормочет:
«Святители! Разор!
Чины небесные, арханделы и власти!
Спасите от лихой напасти!
Я добрым делом отплачу…
Сведу в лампадах пуд елею…
Под первый праздничек свечу
Вот с эту мачту закачу…
И сотельной не пожалею!»
То слыша, говорит приказчик Пантелею:
«Ты это что ж, Ильич? Про мачту-то… всурьез?
Да где же ты свечу такую раздобудешь?»
«Молчи, дурак, – умнее будешь! –
Хозяин отвечал сквозь слез. –
Дай только вымолить скорей у неба жалость,
Чтоб я с моим добром остался невредим, –
А там насчет свечи мы после… поглядим…
Укоротим, пожалуй, малость!»
* * *
Читатель, за вопрос нескромный извини:
Скажи, ты помнишь ли те дни,
Когда везде толпы народа
Гудели, как шмели
У меда:
«Свобода!»
«Свобода!»
А дела до конца не довели.
На радостях, забыв о старом,
Обмякли перед вольным даром.
Читатель, ежли ты один из тех шмелей,
Сам на себя пеняй и сам себя жалей, –
А мне тебя не жаль. Польстившись на подарок,
Что заслужил, то получи:
Заместо сотенной свечи –
Копеечный огарок.