Ложка*
Набив пустой живот
Картошкою вареной,
Задумался Федот.
Задумавшись, вздремнул и видит сон мудреный:
Все ожило кругом! Ухват забрался в печь,
Горшки заспорили с заслонкой,
И ложка на столе неслыханную речь
Вдруг повела с солонкой:
«Вот так вся жизнь прошла без радостного дня.
Дает же бог другим удачу?
А мне… Нелегкая, знать, дернула меня
Родиться ложкою – мужицкой на придачу.
Век сохну за других. Гляди, который день
Федот наш мается, слоняется, как тень?
Жена свалилася, у деток золотуха.
В могилу всех сведет лихая голодуха.
Меж тем что делает Федот?
Уж хуже голода каких еще прижимок?
Нет, он последнюю телушку продает
Из-за каких-то недоимок.
Как можно дальше жить – не приложу ума.
Так лучше уж своим терзаниям и мукам
Я положу конец сама!»
Тут, крикнувши: «Прощай, кума!»,
Бедняжка треснулась о пол с великим стуком.
«Постой!.. Разбилася!.. Эх-ма!?»
Федот во сне метнулся,
Но в этот час проснулся
И в ужасе схватился за виски.
От ложки на полу и впрямь лежат куски.
«Фу, дьявол! Это что ж? Мне снилось аль не снилось?
В башке ли малость… прояснилось?
Ох! – застонал Федот от яростной тоски. –
Что ж делать? А? Пойти до одури напиться?
Аль утопиться?»
Такое диво в кои веки:
Совсем на днях сановник некий
Сиротский посетил приют.
«Великолепно! Превосходно!
Ну, прямо рай: тепло, уют…
Детишки – ангелы. А честь как отдают!
И маршируют?»
«Как угодно, –
По отделеньям и повзводно…»
«Быть может, „Славься“ пропоют?
Восторг! Божественно! И этому виновник?..»
Смотритель дал ответ: «Я-с и моя жена».
«За все вам русское мерси! – изрек сановник. –
Такая именно нам школа и нужна,
С патриотической основой.
Я очень ваш почин ценю.
Я доложу о вас… Я в долг себе вменю…
А здесь – столовая? Доволен и столовой.
Позвольте мне меню.
Как?! – вдруг вскипел наш гость. – Молочный
суп… Жаркое…
И это… это – в пост!
Черт знает, что такое!»
«Ваш-сясь! Питание… Малютки… Хилый рост…
Из бедноты сиротки…
Родные померли все больше от чахотки…
Врачи…»
«Врачи нахально врут!
Не допущу потворства!
С поста не мрут,
А мрут – с обжорства!»
* * *
«Ведь этакий вандал!» –
Иной читатель скажет гневно.
А я б опекуна такого оправдал:
Ведь он от голоду ни разу не страдал,
А от обжорства – ежедневно!
«Как звать тебя?»
«Памфил Босой».
«Подумать, гастроном какой тут объявился!»
Заводчик так рабочему дивился:
Бедняга-гастроном гнилою колбасой
Давился.
«Знать, заработки хороши?» –
Хозяин вымолвил ехидно.
«Куда! – вздохнул Памфил. – Гроши!»
«Гроши? Оно и видно.
Где мастер?»
«Здесь!»
«Пиши…
За лишний жир… вот этому вот… графу…
Целковый штрафу!»
* * *
Пожалуй, скажет кто: «Ну, мыслима ль когда,
Хоть и в хозяине, такая подлость, друже?
Так не бывает!»
Господа,
Бывает так, – хоть, правда, не всегда:
По большей части – хуже!
Недавно случай был с Барбосом:
Томила пса жара,
Так средь двора
Клевал он носом.
А не заснуть никак! Усевшись на тыну,
Сорока-стрекотуха
Мешала сну.
«Ой, натрещала ухо…
И принесло же сатану!
Чай, больше места нет?.. Послушай-ка, болтуха:
Уж ты б… таё…
Недалеко до лесу…
Летела б ты, ей-богу, к бесу!»
Сорока же – свое:
То сядет, то привскочит,
Слюною глазки мочит,
Псу жалобно стрекочет:
«Голубчик, не озорь!
Ведь у меня, гляди, какая хворь:
Я так измаялась, устала, –
Пить-есть почти что перестала, –
Вся измытарилась и сердцем и душой,
Скорбя о братии меньшой!
И ко всему щеку раздуло… вспухли губы…
Ох, смертушка! Нет сил терпеть зубную боль!»
«Щека и губы… Тьфу! – рычит Барбос. –
Позволь,
Трещотка чертова, кому бы
Врала ты, да не мне.
Где ж видано, в какой стране, –
Уж разве что во сне, –
Чтоб у сороки были… зубы?!»
* * *
Урок вам нужен? Вот урок:
Встречаются меж нас нередко лицедеи:
Высокие слова, высокие идеи, –
Нет подвигов, но будут – дайте срок!
Известно urbi et (смотри словарь!) – et orbi:
Их грудь – вместилище святой гражданской
скорби!
На деле ж вся их скорбь – зубная боль сорок!
«Мавруша!.. Кисанька!.. – Печально серый кот
Мяукал у ворот. –
О душегубство! О злодейство!
Ну, как теперь один я вынянчу котят?
Они ж еще и не глядят!
Пропало все мое семейство!»
«Голубчик Вася, что с тобой?
Да не нужна ль моя услуга?» –
Летит Барбос на голос друга.
«Ох, брат, наказан я судьбой!»
«Как? Говори скорей! Уж я взаправду трушу».
«В трактире… сжарили и съели, брат, Маврушу».
«Кто съел-то?» – взвыл Барбос, попятившись назад.
«Рабочий… то ль мужик… Побился об заклад…
За пять целковых, супостат,
Маврушу слопал.
Всю – с головы и до хвоста!»
«Да что ты? Батюшки! Пет, это неспроста.
Не, не!..» – растерянно глазами пес захлопал.
* * *
Читатель, что ни говори,
Тут ясно – дело не в пари.
Раз не осталося от кошки
Ни хвостика, ни ножки,
Наверно, «супостат» денька четыре-три
Пред тем не видел… хлеба крошки.
Взбежавши на пригорок,
Зайчишек тридцать – сорок
Устроили совет.
«Житья нам, братцы, нет».
«Беда. Хоть с мосту в воду».
«Добудемте права!»
«Умремте за свободу!»
. . . . . . . . . . . . . . .
От смелых слов у всех кружилась голова.
Но только рядышком шелохнулась трава,
Как первый, кто кричал: «За волю в землю лягу!»
С пригорка задал тягу.
За ним все зайцы, кто куда,
Айда!
* * *
Зайчиха с заинькой под кустиком сидела.
«Охти мне, без тебя уж стала тосковать
Ждала тебя, ждала: глаза все проглядела.
Договорились, что ль, в совете вы до дела?»
«Договорилися. Решили бунтовать!»
* * *
О бунте заячьем пошли повсюду толки.
Не говоря уж о лисе,
Теперь, поди, хвосты поджали звери все, –
А больше всех, понятно, волки?!
