– Нет, – ответила она. – Мы же не будем лежать на земле всю ночь. Мы отправимся на постоялый двор, – приподнялась, посмотрела на Роберта.
– Ты этого хочешь? – спросил он растерянно.
– Нет, – она замотала головой. – Нет, нет, нет. Я хочу, чтобы в целом мире никого кроме нас не было. Ни-ко-го. Не зря же мы примчались на край света.
– Не зря, – подтвердил Роберт.
– Останемся здесь до утра, – сказала она, прижавшись к нему. – А утром отправимся в обратный путь.
– В обратный путь, – повторил он…
Утром они уехали назад первым поездом. Сидели друг против друга, смотрели в окно и молчали. Колеса стучали:
– Туда-туда-туда…
– Бе-да, бе-да, бе-да…
– Знаешь что, – воскликнули Роберт и Джулиана одновременно. Рассмеялись.
– Говори, – сказала она.
– Нам нужно пожениться, иначе я не смогу тебя взять с собой в миндальную долину, – Роберт крепко сжал ее руку. – Только вначале мне нужно завершить одно важное дело.
– Хорошо, – она кивнула. – Встретимся у Тильды завтра в полдень.
– Завтра в полдень, – он поцеловал кончики ее пальцев, вышел из вагона первым. Взял извозчика, поехал домой.
Распахнул дверь, прошел в гостиную, остановился перед старинными часами. Их мерное тиканье подействовало на него успокаивающе. Он улыбнулся, сказал:
– Привет!
– Привет. Я знала, что ты вернешься.
В простенке между часами и окном стояла Робин. Роберт ее сразу не заметил и теперь растерялся. Ему не хотелось видеть никого из домашних. Он обрадовался, что в доме никого нет, что ему никто не помешает, но…
– Привет, – еще раз сказала Робин и широко улыбнулась.
Она шагнула вперед, намереваясь обнять его. Роберт от объятий уклонился. Он встал на то место, где только что стояла Робин, открыл дверцу часов, протянул руку к маятнику.
– Что ты делаешь? – взвизгнула Робин.
– Забираю свои часы, – ответил он, отсоединяя маятник. Это оказалось совершенно не сложным делом. Маятник словно ждал, что его вот-вот снимут. Едва Роберт дотронулся до него, он отвалился от крепления, а Роберту осталось лишь подхватить его. Что он и сделал.
– Ты не имеешь права это делать, – Робин схватила его за рукав. – Отец еще жив.
– Я знаю, поэтому забираю только маятник, – сказал Роберт спокойным голосом.
Лицо Робин побагровело и от этого стало ужасно некрасивым. Глаза налились кровью, губы задрожали. Она выкрикнула:
– Это низко, подло, гадко! Ты вор, вор, вор!
– Ты права, – сказал он, улыбнувшись. – Я украл из вашего дома зло. Ваша задача заполнить образовавшуюся пустоту нежностью, добротой, любовью, радостью. Перестань злиться, Робин, зло уродует тебя, – отодвинул сестру, пошел к выходу.
В дверях Роберт обернулся, сказал:
– Ра-дуй-ся, сестра, ра-дуй-ся, и тогда судьба преподнесет тебе много-много удивительных подарков. Прощай.
Он ушел. А она схватилась за сердце, плюхнулась в кресло, простонала:
– За что, Господи?
Брызнувшие из глаз слезы рассердили Робин. Она вскочила, помчалась в свою комнату, чтобы никто не увидел ее заплаканных глаз. В комнате она дала волю своим эмоциям. Она колотила кулачками по подушке и кричала:
– За что? За что? За что?
– За все хорошее, – сказала Рахиль с изрядной долей сарказма. Она проходила мимо комнаты сестры и по-привычке задержалась у двери. Она не стала, как обычно, прикладывать ухо к замочной скважине, все было и так прекрасно слышно.
– Плачь, плачь, железная Робин. Так тебе и надо, – Рахиль скрестила на груди руки, усмехнулась. – Наконец-то ты поймешь, что такое горечь обиды. Наконец-то ты почувствуешь, как больно, когда тебя обижают близкие люди, которые должны тебя поддерживать, жалеть, оберегать, любить, – вздохнула. – Жаль, что ты никого никогда не любила, Робин. Жаль…
Робин не слышала ее слов. Она рыдала от боли и отчаяния. Это были ее первые настоящие слезы. Само слово «настоящие» ее пугало, потому что в самой Робин не было ничего настоящего. Она вся была соткана из лжи, лукавства, лицемерия и ненависти. С детства она усвоила одно простое правило: ее любой каприз будет выполнен, едва отец увидит слезы. Робин манипулировала родителями, издевалась над сестрой и братом. Ей доставляло удовольствие смотреть на страдания других. А теперь она сама оказалась в их положении. Она льет слезы, стонет и не знает, как успокоиться. Мысли сменяют одна другую, но от них становится еще больнее, еще обиднее, еще жальче себя.
– Неужели, Роберт прав, и я действительно сама себя разрушаю? Если это, в самом деле, так, то мне необходимо спасать себя. Спасать, как можно скорее. Но я не знаю, как это сделать. Может, попробовать чему-нибудь порадоваться. Но чему? Тому, что Роберт утащил маятник? Нет, я не желаю думать про этого негодяя, из-за которого со мной происходит такое безобразие…
Робин поднялась, подошла к зеркалу, ударила себя ладонью по одной, потом по другой щеке, сказала строго:
– Хватит ныть. Не забывай, что ты – железная Робин.
Слезы закончились. Робин несколько раз глубоко вздохнула, процедила сквозь зубы:
– Не смей распускаться. Ты теперь в доме главная. Отец будет делать все, что ты захочешь. Поводов для слез нет. Нет и быть не может…
На крыльце Роберт столкнулся с братом.
– Привет, рад тебя видеть! – воскликнул Риф, обняв его. – Рад, что ты вернулся и…
– Вынужден огорчить тебя, Риф, я не вернулся, – сказал Роберт. – Я заходил за маятником. И уже убегаю.
– Но ты ведь вернешься? – спросил Риф с надеждой.
– Нет, – ответил Роберт. – Я никогда больше не вернусь в этот дом.
– Нет, это жестоко, – Риф схватил его за рукав. – Не уходи, не бросай меня сейчас, когда все так прекрасно. Прости, я говорю что-то не то, потому что ужасно расстроился из-за того, что ты сказал. А я так радовался, что у меня будет возможность с тобой поговорить о жизни.
– Возможность у тебя будет, – Роберт улыбнулся. – Я сказал, что никогда больше не приду в этот дом, но мы ведь с тобой можем встречаться в любом другом месте. Приходи к моей няне Тильде. Приходи тогда, когда захочешь. Я буду ждать тебя, – Роберт обнял его. – Буду рад тебя вновь увидеть.
– Правда? – Риф с надеждой посмотрел на Роберта.
– Правда, – ответил тот и пошел прочь.
– Спасибо, брат. Счастливого тебе пути, – крикнул ему в спину Риф.
Роберт махнул ему рукой, оборачиваться не стал. Он и так пробыл в родительском доме больше, чем хотел.
Воодушевленный встречей с братом Риф вошел в дом, напевая веселую песенку.
– Не обольщайся на его счет, сынок, – прервал его веселье голос отца. – Роберт не такой уж прекрасный парень, каким показался тебе. Ты сам скоро во всем разберешься, все поймешь. Иди, посмотри, что он тут натворил.
Риф вошел в гостиную. Замер. Вид часов, лишенных маятника, его напугал.
– Зачем Роберт забрал маятник? – спросил он, уставившись на часы.
Отец, сидящий в своем любимом кресле, ответил не сразу.
– Твой любимый Роберт решил не дожидаться, пока вы с сестрами поймете, что маятник – самый ценный элемент в этих часах.
– Что ценного в медном маятнике? – спросил Риф с усмешкой.
– То, что он вовсе не медный, а золотой, – ответил старик, пробуравив его колючим взглядом.
– Не может быть, – Риф покачал головой. – Нет, это – выдумка, миф.
– Маятник золотой, поверь мне, сынок, – сказал старик. – За него можно получить много-много денег, гораздо больше, чем достанется вам в наследство.
– Вот это новость! – воскликнул Риф. – Надеюсь, сестрицы об этом еще не знают?
– Пока нет, – старик посмотрел на Рифа испытующе, стукнул ладонью по подлокотнику, поднялся. – Это тайна, о которой знаем лишь мы с тобой.
– Вот и прекрасно, отец, – Риф обнял его. – Как твое самочувствие?
– Терпимо, – ответил тот, закашлялся. – Терпимо.
Риф усадил его в кресло, подал воды, погладил по спине, проговорил нежно:
– Береги себя, папа.
– Спасибо за заботу, сынок, – сказал тот, крепко сжав его руку. – Надеюсь на тебя.
Риф пошел к себе, размышляя над словами отца о маятнике. Решил, что старик выживает из ума. Эта мысль его огорчила, но следом пришла новая мысль, которая показалась более разумной.
– Старик хочет нас с Робертом поссорить. Он специально рассказал мне сказку про золотой маятник, чтобы возбудить во мне зависть. Но мой дорогой папенька не учел одного, я – не алчный человек. Я не стану гоняться за мифическим золотым маятником, потому что у меня есть дела поважнее.
Риф достал из стола конверт, прижал его к губам, проговорил нараспев:
– Наша встреча произойдет сегодня.
Мысли о юной барышне по имени Авигея увели его в мир грез. Мечтать о будущем было приятнее, чем думать о мести и поисках несуществующих сокровищ.
Риф был весьма романтичным юношей, верящим в добро, справедливость и победу любви. Он был готов отдать все свои сокровища ради сохранения мира. Ему надоели вечные перебранки, которые устраивали сестры. Наблюдая за ними он понял, что «худой мир лучше доброй ссоры», потому что ссоры добрыми не бывают. Ссоры это всегда – зло. Они заставляют людей говорить и делать что-то плохое. Ссоры похожи на стремительный горный поток, смывающий все на своем пути. Риф считал, что лучше предотвратить ссору, чем участвовать в ней. Лучше промолчать, чем ответить обидчику и полететь вниз в бездну зла.
