От гостя. Шепчет радостно:
– Мой милый!
Готова бросить мужа, дочь и мать:
Любовь к Парису разум ей затмила.
А он спешит, не тратя время зря,
В далёкий путь берёт с собой Елену
(И заодно – сокровища царя!),
Смеясь над предсказанием Гелена.
Отплытие Елены (с античного барельефа).
Но всё сбылось: тягучая война
На десять лет, паденье гордой Трои…
Остались от героев имена
Да греческие мифы про героев.
Горела Троя. Едкий чёрный дым
Поднялся к небу, спрятав солнца око,
Под заревом кровавым и густым
Раскаивались боги, что жестоки.
Одна Эрида пряталась, как вор,
Бедою ублажив своё коварство,
Богиню, что посеяла раздор,
Не трогало пылающее царство.
Наполненная счастьем до краёв,
Глядела на огонь с вершины Иды.
«Ну, вот вам, боги, яблочко моё —
Эридой не прощаются обиды!»
Фетида знала: рок неумолим,
Он не отступит, посулив несчастье.
И смертные, и весь святой Олимп
Живут в повиновенье этой власти.
Рок и её безжалостно казнил,
Веля растить для Греции героя,
Которого потом в расцвете сил,
Убив, сожгут у стен великой Трои.
«Чтоб сердца боль, когда ни лечь, ни встать,
Меня терзала, словно буря травы?!.
Чтоб вместо сына, любящего мать,
Курган поднялся, как свидетель славы?!.»
И не сдалась судьбе богиня-мать
В томлении бездействием инертным —
Она решила сына закалять,
Неуязвимым сделать и бессмертным.
«И пусть упрям судьбы гривастый конь,
Но из трудов моих хоть что-то будет!»
Натрёт амброзией младенца – и в огонь!
Подержит малость – и опять остудит.
Надеясь только на себя одну,
Неслась, где Стикс священная бежала,
И сына плоть, чтоб не ушёл ко дну,
За розовую пяточку держала,
Упрямой волей сердца и руки
Творя бессмертье там, где волны цугом —
Не зря же боги водами реки
Клялись в своём общении друг с другом!
Но был конец (не по её вине)
Стараниям, что в необычном виде:
Пелей дитя увидел на огне —
Меч выхватил и бросился к Фетиде,
Не допуская мысли (он не бог!),
Что власть жены немеряного веса,
Земной и смертный делал то, что мог,
Для маленького сына Ахиллеса.
Жена бежала в страхе из дворца
В морскую незабытую пучину,
Осталась жить у своего отца,
Тоскуя по Пелею и по сыну.
Ахилла-кроху любящий отец
Отнёс в пещеру верного Хирона:
– На вольной воле вырастет малец —
Помчится, как архар, по горным склонам!
Хирон ответил: – Будет сын здоров,
Хоть нелегко придётся мне порою:
Мозги медвежьи, печень грозных львов —
Вот это пища будущих героев,
А я – кентавр!.. Но, думаю, пока
Ещё способен на любое дело,
Коль носят ноги, слушает рука
И видит глаз, когда пускаю стрелы.
_____________
В шесть лет, как жёрнов, крепок был Ахилл,
Не ведал страха, детских слёз и лени.
Он кабанов и львов свирепых бил
И без собаки настигал оленей.
В умении оружием владеть
Уже тогда не находил он равных;
Учился у Хирона песни петь,
Любил кифару, радость игр забавных.
Ахиллес и кентавр Хирон.
На одной из фресок, открытых в Помпее.
И был он юн и лёгок, словно лань,
Силён, как бог, прекрасен сам собою,
Когда сзывал героев Менелай
Идти походом против сильной Трои.
Вскричала мать-богиня в страхе: «Нет!..»,
Припомнив тут же, что грозит Ахиллу,
И во дворце, где правил Ликомед,
Средь царских дочек юношу укрыла.
Он в женские одежды был одет,
Неведом и никем не узнаваем,
Не знал, что спрятан матерью от бед,
Но знал, что мать добра ему желает.
Когда обида хлещет через край,
Желание расплаты силы троит —
И местью одержимый Менелай
Решил идти войною против Трои.
Позор для Менелая нестерпим:
Он – царь!.. Он должен возвратить из плена
Сокровища, накопленные им,
И главное сокровище – Елену!
Калхас [39] царю спартанскому предрёк
Победу в злом отмщении обиды,
Но чтобы в битвах, как желает рок,
Был юный сын Пелея и Фетиды.
Ахилла слава будет велика
И подвиги воистину бессмертны,
Но он падёт, пронзён стрелой врага
И не изведав почестей безмерных.
Всё выслушал царь Спарты – и велел
Найти скорее юного Ахилла,
Но не было Ахилла, будто стлел,
Или земля, разверзшись, проглотила.
И Менелай, уже в который раз,
Призвал провидца (да прибудет в силе!) —
И вновь пришёл на выручку Калхас,
Царю поведав правду об Ахилле.
– Лишилась, видно, сна Фетида-мать
И разума, расставив эти сети…
Такие козни трудно распознать,
На хитрость надо хитростью ответить.
Посланник наш найдёт в себе самом
Тот выход, что и мне ещё неведом…
И, всех героев перебрав умом,
Послали Одиссея с Диомедом.
– Я слышал, – улыбнулся Менелай, —
Что Одиссей по хитростям маститый,
Он выдумает, что ни пожелай,
Нисколечко не хуже, чем Фетида!
______________
– Купцы!.. Купцы!.. – ни свет и ни заря
Дворец разбужен, в окнах – настежь рамы.
– Какая прелесть!.. – дочери царя
Любуются парчой да янтарями,
Вдевают в ушки жемчуг, бирюзу,
Прикладывают к шейкам ожерелья,
Роскошные материи трясут
В порыве несказанного веселья.
– Какой товар!.. Видать, издалека.
Отец, купи мне это!.. И вот это!
У Ликомеда щедрая рука,
Для дочерей готов купить полсвета.
Смогла одна лишь дева пренебречь
Отцовской щедростью – она о ней забыла,
Увидев поножи, шлем с гребнем, щит и меч,
Что явно не для девичьего пыла.
Тянулась не рукой – собою всей
К оружию (как пробудилась сила!),
Что выставил лукавый Одиссей
Достойною приманкой для Ахилла.
Купец купцу: – Не он ли?..
– Как тут знать?..
– Гляди, сойдётся ль хоть одна примета…
– У девы явно не девичья стать!
– И рост!.. Пожалуй, выше Ликомеда.
И вдруг (всё, как задумал Одиссей)
Удар, удар металлом по металлу!..
Звучанье труб!.. Звон кованых мечей!..
Военный клич!.. И радости не стало.
На полуслове обрывалась речь —
Бежали девы, подобрав подолы,
И лишь одна схватила щит и меч,
Чтоб не лишился добрый царь престола.
Конец игре! Всю правду сообщил
Посланник Менелая, торг расстроив.
С великой радостью отправился Ахилл
Участвовать в походе против Трои.
Под Троей шёл десятый год войны.
Возрос в боях Ахилл и стал героем:
Рубил мечом, не чувствуя вины,
Разил копьём сынов могучей Трои,
Топтал конём, сжимал в кулак персты —
Бил, как кувалдой, в схватке злой с врагами!
Корёжил шлемы, копья и щиты!..
И содрогался берег под ногами.
Ахилл и бог реки Скамандр (Дж. Флаксмен)
Но вот судьбы последний поворот
(Грозящий смертью рок не поскупился!) —
До самых Скейских городских ворот
Теснил врагов Ахилл и храбро бился.
Он вынудил бы Трою на поклон,
Войдя без страха за глухие стены,
Да вот золотокудрый Аполлон
Встал между ним и городом священным.
– Уйди! – подняв копьё, вскричал Ахилл, —
За что ты мстишь??? Оставь меня в покое!
Рок неотступный разум помутил,
Подталкивая к пропасти героя.
– Да я тебя сомну и разотру! —
Гнев исказил обличье Аполлона.
Забыл он, как на свадебном пиру
В пещере добродушного Хирона
Пелею и Фетиде слово дал
Хранить Ахилла, будущего сына.
За десять лет войны и бог устал.
Война!.. Война!.. Во всём она повинна!
И Аполлон, укрыв сердитый лик
Под тёмным облаком, желая быть незримым,
Явил, что он всесилен и велик:
Стрелу Париса (не прошла бы мимо!)
Направил в Ахиллесову пяту,
Прекрасно зная, что за этим будет.
«Война несёт победу и беду…
К тому же – победителей не судят!»
Ахилл – герой, что знал судьбу свою
От матери, подумал: «Всё, как надо!
Так погибают воины в бою:
Не на коленях! Не прося пощады!
Пусть обжигает смерти суховей
Минуты славы, что не всем даются —
У Греции немало сыновей,
Чьи имена потомкам достаются!»
Стрелу из раны вырвал и в траву
Измятую упал… Танат окликнул…
Но вот, подобно раненому льву,
С трудом поднялся, распрямившись, крикнул:
– О, горе вам!.. Погибните вы все!..
И после смерти месть моя пребудет!
И был он вещим в злой своей красе —
Под страхом кары прочь бежали люди.
Фетида умоляет Зевса отомстить за сына (Дж. Флаксмен).
Я мысленно Аида царство зрю,
Стикс, что зовут священною рекою…
Сочувствую Фетиде, но корю,
Что сына пятка под её рукою
Волны веленью не могла внимать,
Лишённая воды прикосновенья.
О женщина, ты любящая мать,
Но на тебя нашло твоё затменье.
Бессмертия творила торжество,
Так что же ты, богиня, оплошала?!
Две пяточки у сына твоего,
